Тонкие пальцы перебирают складки ткани, поглаживают шею, забираются в волосы, посылая в мозг сигналы о тактильных ощущенияхгладкости, мягкости, шелковистости, тепле. Мозг, естественно, не мой, чужой. Но мысли-то мои! И эти мысли сделали «не мои» ноги ватными и заставили «не мою» попу прилипнуть к полу. Ну вот, любительница загадочного, сказала я себе, ты получила шанс узнать все о переселении душ Так сказать, на собственной шкуре Вернее, на чужой. А моя шкура, пардон, тело? Лежит где-то бездыханное? Или кто-то в нем разгуливает? Самое время завыть от страха, но ядевушка с веслом! Какого лешего? Поэтому молча сижу на полу, рассматриваю туфли с загнутыми носами, как у Хоттабыча. А может, я сошла с ума, и мое больное сознание неузнаваемо изменило отражение действительности? Я просто рехнулась и вломилась в чей-то дом Тогда надо найти людей, чтобы меня изловили и определили в соответствующее заведениекто знает, куда мне захочется залезть в следующий раз?
По-прежнему тихо, а серый свет из окна дополз уже и до меня. На полу сидеть холодно, к тому же снизу плохо видно комнату. Быстро встать помешали мои белые одежды. Проведя некоторое время на четвереньках, я приняла вертикальное положение. Подобрав подол повыше, даже сделала шагов пять вдоль стеныи налетела на комод. Не то чтобы я его не видела Но в этом размытом свете мне показалось, что он гораздо дальше. Мое столкновение с комодом не прошло бесследно для предметов, которые на нем находились. Что-то еще перекатывалось по крышке, что-то с глухим стуком уже упало на пол. Беспорядочно шлепая ладонями по комоду, я спасла пару каких-то флаконов. Чтобы собрать то, что упало, пришлось снова ползать на четвереньках, и одежда мне дьявольски мешала. На комод вернулись: слегка оплавленная свеча в металлическом, в виде виноградного листа, подсвечнике, веер и надкусанное яблоко. Я двинулась дальше. За комодомкресло. За кресломширма. За ширмой Ого, ничего себе кроватка! На возвышении, под балдахином! Меня понесло к кровати. И никакой внутренний голос не сказал: «Какого лешего? Не лезь!». Хотя, как показали дальнейшие события, даже если бы я не приближалась к кровати, это ничего бы не изменило.
Я ступила на подиум. Еще ступенька, ещеи вот я стою возле резного столба, подпирающего балдахин, и разглядываю огромное стеганое одеяло, край которого съехал на ковер. Я даже протягиваю руку, чтобы потрогать, из чего сделан балдахин И вдруг среди подушек замечаю рожу. Рожа явно принадлежит мужику, украшена усами и пялится на меня в жутком оскале. От испуга, по своему обыкновению, снова превращаюсь в девушку с веслом. Правда, в этих белых одеждах и с поднятой рукой я, наверное, больше похожа на статую Свободы. Скоро я понимаю, что ничего не происходит: по-прежнему тишина, мужик без движения лежит в роскошной постели. Что-то уж очень долго он не только не делает попыток вступить со мной в контакт, но даже не меняет выражения лица. По-моему, он вообще не моргает. Наклоняюсь Труп! Вне всяких сомненийтруп, до подбородка укрытый одеялом!
Мертвых я не боюсь. Дочери полковника милиции не пристало бояться покойниковживые бывают куда опаснее. Единственное дитя своего папыначальника следственного отдела, эту истину я усвоила рано. К пятнадцати годам я прочитала все книги, какие были в нашем доме, полку за полкой, в том числе и старые отцовские учебники по криминалистке и судебной медицине. Криминалистом или следаком я не сталаперевесила любовь к литературе, чему отец был весьма рад, считая, что работа в «ментуре» не для женщин. Возможно, если бы он дожил до наших дней, то думал бы иначе: сейчас женщин в правоохранительных органах полно. А я так и осталась с нереализованными криминалистическими амбициями. А на что было тратить свои следственные таланты? Отыскивать спрятанный сыном дневник или вычислять, приходила ли в мое отсутствие свекровь, на это много ума не надо. Угадывать же убийц в детективахзанятие пустое: поймешь где-нибудь на пятой странице, кто убийца, так дальше и читать неинтересно.
Поэтому, оказавшись нос к носу с трупом, я мгновенно забыла о том, что нахожусь в чужом теле, которое, в свою очередь, находится неизвестно где. И даже о том, что известно дошкольникам: найдя жмурика, ничего не трогай, а беги сообщать кому следуетили вообще тихо смойся, чтобы не влипнуть в историю. Какой-то бес толкнул меня под руку, я медленно стянула с покойника одеяло, и, как было принято писать в старинных романах, моему взору открылись ужасные подробности: кто-то безжалостно загнал нож почти по рукоятку мужику в грудь. Абсолютно голый, этот несчастный лежал, вытянув руки по швам, на черном пятне крови. Мужчине лет сорок, не больше Я продолжала рассматривать убитого, вместо того чтобы подумать, как унести отсюда ноги. Если его зарезали здесь, рассуждала я, то странно, что следов борьбы неткровавое пятно под трупом имеет четкие контуры, как будто мужик лег, расслабился и не шевелился, пока его убивали А если его сюда притащили уже мертвым, то где кровавые следы? А если
Следующий вопрос я даже сформулировать не успела. Зато сделала открытие: когда совсем-совсем-совсем страшно, я веду себя, как обычный человек, то есть ору. Очень громко. А кто бы не испугался, если бы в полнейшей тишинев этой чертовой комнате даже не тикали часыему на голову с балдахина свалится кот? Что это был кот, я узнала потом. Но тогда от неожиданности и под тяжестью упавшего на меня предмета я с диким воплем рухнула на труп. Сразу слезть с покойника не получилосьмешало мое облачение. Я отползла к краю постели и спустила на пол ноги, уже совершенно потеряв голову. Шагнула назад, но предательская рубаха в очередной раз стреножила меня, я слетела с проклятых ступенек, оставив на них свои восточные тапки, и во весь рост растянулась на полу. При этом я не переставая голосила. Кот, вцепившийся мне в волосы, удачно аккомпанировал, завывая где-то в районе затылка. Нас с котом накрыло пеньюаром, и мы сразу замолчали. В тишине кот отцепился от меня и растворился в складках батиста. Еще секунду было тихо, потом послышался топот бегущих ног, голоса. Открылась и закрылась дверь. Я лежала под пеньюаром и думала, как поступитьвстать и явить себя народу или уж продолжать изображать сугроб. И еще я думала, что вечно влипаю в истории, и то, что происходит сейчас, в очередной раз доказывает, что спокойная жизнь не для меня.
2. Я узнаю, как меня зовут
Я продолжала лежать на полу, накрытая белым батистом с кружавчиками и зажмурившись так, что ныли зубы. Надо мной летали голоса. Прямо хор из античной трагедии Тут чьи-то руки подняли меня и поставили на пол. Воцарилась тишина, а потом хор дружно заревел: «А-а-а-а!». И я открыла глаза. Понятно, почему они так оралидаже при мутном рассветном освещении было видно, что одежда на мне перепачкана кровью, как и руки. Ага, значит, мужика укокошили совсем недавно подумала я некстати. А что в моей ситуации было бы кстати?
Хор замолчал, как будто им управлял невидимый дирижер. На меня уставились три пары глаз: высокая черноволосая тетка в чем-то широком и вишневом, рыхлая бесцветная девица в таком же, как у меня, батистовом сугробе и еще одна, одетая явно в форму горничнойчерное длинное платье и белый фартук.
Здрас-с-с-те! приветливо сказала я не моим, каким-то писклявым голосом. Где тут у вас можно руки помыть? И во что-нибудь переодеться?
Вишневая тетка проделала руками движение, которое я определила, как всплеск рук. Читали старые романы? В них дамы без конца всплескивают руками. В жизни мне этого не приходилось видеть, но, глядя на тетку, я поняла, что она сделала именно этовсплеснула руками.
Анна, строго сказала она. Что с тобой?
Затем последовало много французских слов. Я не знаю французского, но охотно слушаю французский шансон, а в молодости вообще обожала Дассена, поэтому французскую речь узнала, хотя не поняла ни слова. В школе и в институте я учила английский, и уж если так надо говорить не по-русски, то с запинками и медленно могу изъясняться на языке Шекспира. Все это я изложила дамам. Я говорила, а троица медленно и осторожно отодвигалась от меня, пока не уперлась в кроватный постамент.
Да, кстати! я решила, что надо поставить их в известность насчет трупа. А на кровати убитый человек