Он рассмеялся.
Не знаешь? Королева Анабета издала строгий указ поведения рыцарей. Мы должны с достоинством обходиться с теми, кого защищаем. Должны заботиться о них, следить, чтобы они соблюдали законы. Нужно нанимать воинов и даже шпионов. Знаешь, кого это не включает?
Он сделал паузу, и я вставила едкое замечание, пока могла:
Тех, кому хватает ума держаться от тебя подальше?
Солдат толкнул мою голову к курице. Я скривилась.
Жены, сказал он, склонившись так, что я ощущала запах вина в его дыхании. Мужчина может наказать, как угодно, поступить, как он желает, со своей женой. Потому я хочу жениться на тебе. Ты будешь моей охотничьей собакой, слушаться только меня. Ты будешь делать все, что я прикажу, зная, что, если ты подведешь меня, тебя будут ждать немыслимые пытки.
А если я уже замужем? процедила я.
Вокруг меня робко засмеялись.
Жаль, потому что тогда сделки не будет.
А я считала Скувреля жестоким. Я начинала верить, что он был добр со мной. И было сложно вести переговоры, когда пюре стало попадать в один из слепых глаз.
Мы договорились? прорычал сэр Экельмейер, и я старалась не кривиться от брызг его слюны, попавших мне на лицо.
Боюсь, нет, сказала я, не жалея, несмотря на его угрозы. Видишь ли, я уже замужем, и мой муж мстительный. Он отрежет себе ухо, но не отдаст меня тебе.
И я ощущала себя почти фейри, ведь не сказала лживых слов.
Глава двадцать вторая
Они заперли меня в погребе.
После самого сильного избиения в моей жизни.
Единственного избиения в моей жизни.
Второе зрение делало все происходящее или слишком быстрым, или слишком медленным, и я готовилась к удару и расслаблялась раньше, чем он попадет, или по мне били раньше, чем я успевала уклониться. От этого избиение было ужасной смесью тьмы, насмешливого смеха и агонии.
Я не знала, сколько солдат там было.
Я не знала, присоединился ли Олэн к моему избиению.
Я помнила, как Хельдра кричала, а потом ее увели. Я помнила, что переживала за нее.
Я не знала, как долго это длилось, как плохо все было.
Без повязки я не видела свое платье, ощущала только прорехи на нем. Я не видела, были ли мои костяшки в крови от ответных ударов, которые я пыталась раздавать. Я пыталась между вспышками боли вытащить ржавый меч и унестись оттуда, но кто-то наступил на мои пальцы так, что я была уверена, что они были сломаны, и я не могла вытащить меч.
Я переживала из-за горячей крови, текущей по моему лицу. И агонии в ребрах, когда я двигалась, из-за чего было невозможно дышать. И того, как челюсть свисала, и я не могла поднять ее.
Я больше переживала из-за паники во мне, лишившей меня логики и достоинства, оставив меня всхлипывающей, дрожащей и испуганной.
Я старалась не думать о боли. Я старалась не переживать о том, что некоторые раны останутся навсегда. От мыслей об этом паника и тошнота от паники приходили ко мне.
Несколько дней в темноте напомнят тебе, что светэто привилегия, сказал сэр Экельмейер, когда они избили меня до подходящего состояния для его жены и бросили на землю погреба Хельдры. Я ощущала запах картофеля и лука. Хельдра была хорошей женой.
Я слепа, если ты забыл, парировала я, стараясь звучать упрямо, а не подавленно. Если честно, я не была слепой, пока он не украл повязку. Я забыла, какой беспомощной себя так ощущала. Я забыла, какой слабой и растерянной от этого была.
Странно, но они оставили меч в моих ножнах, словно были уверены, что он был мне бесполезен, потому и не забрали. Я не была уверена, смогу ли вытащить его, тем более, держать, чтобы сражаться. Может, они были правы.
Это было часы назад.
Я часть провела без сознания, пришла в себя от звука шагов. Что-то опустили на землю рядом со мной. Шаги ушли, и я осторожно протянула руку, пальцы обожгло болью, когда я пошевелила ими.
Чай на подносе и немного хлеба. Моя клетка. Рукоять топора.
Хельдра сжалилась надо мной.
Между половицами были большие прорехи. Я слышала, как другие все обсуждали в столовой сверху, пока я лежала на земле, откашливая кровь, пытаясь подняться и заставить голову перестать кружиться. Это означало, что теперь я знала, как сильно Олэн изменился. Предатель.
Уверен, что сможешь усилить военное положение? спросил Экельмейер. Уверен, что сможешь держать их тихими и податливыми? Нам нужна свобода, чтобы действовать единым фронтом без вмешательства этой деревни.
Конечно, сказал Олэн. Мэр Алебрен знает, что хорошо для деревни. Как и люди.
Ладно. Пока что я доверюсь твоему мнению. Собери старейшин утром. Я женюсь на этой девке до рассвета, и мы используем ее как гончую для вторжения в Фейвальд.
Если я хотела сбежать, нужно было вставать с земли. У меня было только время до рассвета, и кто знал, сколько осталось?
Я постаралась сесть, но ладони только дрогнули, и боль вспыхнула в боку.
Ммгх. Плохо. Ничто не должно так болеть.
Стон сорвался с моих губ, я попыталась подавить его.
Что это было? испуганно спросил Олэн надо мной.
Девка. Ночь в твоем погребе вытряхнет из нее любовь к фейри. Ты хорошо сделал, сказав о подозрениях о влиянии фейри на ее разум, Олэн Чантер. Без тебя мы не нашли бы такой ценный ресурс.
Олэн мог гореть в масле. Он заслужил все плохое, что его ждало.
Я прошу только, когда мы вторгнемся в земли за кругом, поискать моего мальчика, сказал Олэн, голос был тяжелым. Моего Петира.
Я выдохнула. Было сложно ненавидеть мужчину за любовь к его сыну, из-за которого он готов был сделать все. Даже сейчас, когда «все» включало мое избиение и продажу как невесту рыцарю, который хотел использовать меня как собаку. Его слова, не мои.
Ну же, Элли. Встань!
Если бы меня спросили на прошлой неделе, помогла бы я вторгнуться в Фейвальд, я бы сделала все для этого. Я бы пошла к Экельмейеру и предложила свои услуги.
Но это было на прошлой неделе. До того, как я увидела, что некоторые люди тоже были запутанными. Пока я не поняла, что они хотели обрушить ненависть на других людей, как фейри. До того, как я поняла, что моя деревня и мой народ были не такими, как я думала. Может, они заслуживали фейри, а фейри заслуживали их. Кроме невинных детей. Моя мама уведет их вовремя? Она просила еще ночь. Я дала ей это.
Если я собиралась сделать тут что-нибудь ценное, нужно было остановить войну, потому что я не была уверена, что она увела их, и не хотела ошибиться.
Для этого мне нужен был союзник.
А союзник остался только один.
Я сунула ладони под себя, подавляя крик, пальцы, казалось, были направлены не в те стороны. Все силы ушли, чтобы оттолкнуться. Дыхание застряло в легких, агония в груди усилилась. Я встала на ноги, пошатнулась, подавляя тошноту и головокружение. Моя левая ладонь еще могла держать вещи, похоже, два пальца и большой еще работали.
Я нащупала рукоять меча той ладонью и неловко потащила его из ножен, по дюйму за раз. Он упал на пол с глухим стуком.
Проклятье.
Придется склониться, чтобы поднять его.
Ребра громко возмущались.
Слезы катились из моих глаз, я обмякла, почти упав на землю, ладонь проехала по грязи и ударилась обо что-то твердое. Я сжала топор, с трудом убрала рукоять за пояс. Потом клетка. Я не могла ее привязать. Пальцы не слушались. Я зацепила петлю за большой палец. Я нащупала рукоять меча, с трудом подняла левой ладонью и встала.
Один взмах, Элли. Один взмах и надежда, что это сработает.
Я рассекла мечом воздух с силой младенца.
Я думала, что видела брешь, но не была уверена. Я должна была поднять топор. Он защитит меня от фейри. Но от мысли, что его нужно вытаскивать из-за пояса, хотелось плакать от усталости. Я не могла. Не было сил.
Я шагнула вперед, протянула пострадавшую правую руку. Что-то задело ее. Я неловко сжала это сломанными пальцами, надавила на то, что считала брешью в воздухе.
Я шагнула в яркий мир.
КНИГА ВТОРАЯ
Спите, мышки, в своей норке,
Спите, помните о прошлом,
Пой, мышонок, проси ужин,
Пой, и тебя угостят вином.
Беги, мышонок, спасайся бегством,