Закрой глаза. Посмотри в себя. Видишь?
Пусто.
Позови-ка того, кого больше всего хочешь сейчас видеть.
Тихо.
Неужели все так безнадежно, Ветерок? Прозвучавшее прозвище это полоснуло как меч. И она позвала. Того, кто так вот ее называл. В ком отчаянно нуждалась. Сначала робко, потом всей душою, всем сердцем, открываясь навстречу неведомым раньше чувствам. Так безнадежно и больно.
Ди вдруг ощутила: к ней медленно кто-то подходит. Услышала знакомые шаги. Шуршание знакомой старой кожаной жилетки. Запах. Этот запах. Он всегда пах лесом. Сосновым, солнечным, с мхами и ветром в вершинах вековых деревьев.
Не вздумай открывать глаза и ничего не говори! прямо над ее головой раздался голос Ипполита. Зачем говорить? Ведь она не могла перепутать. Точно знала: тот, кого Ди так звалаон пришел, не оставил.
Нежные прикосновения шершавых пальцев на щеке. Погладил опухшую бровь, пальцы дрогнули, словно жалея.
Секундаи легкое, как взмах крыльев бабочки, прикосновение горячих губ на саднящем лице. Боль сразу и вдруг отступила. Еще касание губаминиже, к подбородку. Лишь краешек губ. Дорожка из едва ощутимых прикосновений. Пальцы остановились на подбородке.
Его дыхание становится все громче. Снова касание губами, нос к носу. Слегка потерся своим выдающимся горбатым профилем о щеку. Сколько раз она разглядывала его лицо? Сколько раз улыбалась украдкой Держит рукой подбородок.
А Венди забыла, что нужно дышать. И думать забыла, лишь в мыслях пульсировал зов: «Лель, Лель, мой Олель*».
Горячие, сухие, обветренные губы осторожно, будто боясь спугнуть, нашли ее рот.
Касание, словно стук в дверь.
Можно?
Ее мир неотвратимо и окончательно переворачивался. Их мир.
Да! Она сама потянулась навстречу поцелую. Сама. Первый в ее жизни такой поцелуй. Немыслимо. Непостижимо, отчаянно.
С той минуты, как Ди принесла клятву в храме Минервы, она ни разу не пыталась ее нарушить, никогда не хотела. Решив оставаться в могучей ипостаси служительницы Девы, уверенно шла дорогой своей Богини. Соваее символ, жертва во имя чистого знания, без сомнений и сожалений. А теперь вот пришло время расти. Как учили служительницы богини: «Первую жизнь женщина-дева посвящает богинепрекрасной и чистой, стремительной и беспощадной. Вторую жизнь женщина вольна посвятить роли возлюбленной и супруги, матери и наставницы, должна служить богине жизни, рачительной и мудрой, всесильной и милосердной. Третья жизнь женщины должна быть отдана богине смертистарухе, повелительнице тайн и вершительнице судеб».
Пора была ей выходить во «взрослую» жизнь. «Да здравствует любовь и вечность».
Она призналась вдруг себе самой, что этот поцелуй был лучшим, что она испытывала, в своей долгой и весьма насыщенной жизни инфинито. Был?
Мгновениеи ничего не осталось. За секунды долю до конца Ди открыла глаза, пронзенная мыслью о том, что это всеморок. Шалости демона похоти. Но даже этой самой малой доли хватило, чтобы Венди успела увидеть глаза. Его глаза. Те самые, завораживающие, со всполохами пламени в зеленом мху. Необыкновенные. Поцелуй был самый настоящий, и целовал ее именно тот, кого звало ее сердце. Ее Лель, ее Олель.
Страшно? доктор протягивал ей зеркало.
Из него на Венди смотрела богиня. Она словно засветилась изнутри. Темные глаза полыхали льдистыми искрами, волосы блестели, светились белыми бликами и струились крупными волнами. Перламутровая кожа. Линии тела словно все округлились, сменив подростковую угловатость на непередаваемую прелесть юной женственности. От раны суккуба не осталось и следа.
Что со мною? И как?
В учебниках ты можешь прочесть, что физические повреждения, полученные темными демонами похоти, могут быть излечены лишь поцелуями демонов же, только якобы светлых, доктор мыл руки под краном в углу кабинета.
От этих слов Ди дернулась как от удара. Перед глазами все померкло.
Так это все вы?! Она вдруг подпрыгнула и зашипела, как дикая кошка.
Ты меня не дослушала. Он был совершенно спокоен и даже насмешлив. Словно только что просто сделал укол или поставил градусник. Не верь учебникам. Их авторы ничего не понимают в любви. Я мог быть лишь его проводником. Но и целовал тебя не он сам, а лишь те его чувства, которые ты звала. Приходил к тебе не он. Приходила его любовь. Ты понимаешь?
А он сам это видел? Это все нужно было понять и уложить в голове.
Не знаю. Не злись, я не знаком с ним лично, не могу все так быстро понять. Может, он просто решит, что это лишь сон или мысли его улетели: «Слегка размечтался».
А Что это сейчас, вот со мной?
Ипполит рассмеялся заразительно, сверкая медовыми глазами и белозубой улыбкой, обнажая неожиданные ямочки на небритых щеках. Он остановился за спинкой стула, нависая над Ди. Огромный, пышущий мужественной силой и какой-то озорной радостью. Уже успевший стать своим, таким родным и близким. Ему хотелось верить. Именно таким и должен быть иной доктор. Настоящим.
А с тобой, малышка, случилась не излечимая ничем болезньлюбовь.
Я
Нет. С моей посильной помощью, конечно, но снял с тебя клеймо Минервы именно он. Отныне ты свободна. Теперь ты вот такая. Любуйся и учись быть новой Венди. Иди, тебя ждут. И не ври себе больше.
Он устало улыбался, снова смотря на нее своими волшебными глазами.
Спасибо. Вы великий доктор, Ипполит Янусович.
Беги, Ветерок. Впереди у тебя большая дорога, большое дело и большое счастье. Ступай, он махнул рукой, встряхнул копной золотистых волос, развернулся и снова отступил в Сумрак.
Венди вышла из кабинета, осторожно закрыв за собой дверь, и задумчиво посмотрела на гнома, терпеливо ожидающего под дверью окончания приема. Тот, окинув ее очень внимательным взглядом, лишь присвистнул.
Молчи. Я снова есть очень хочу.
Пойдем. Хотя я бы, наверное, даже крепенько выпил.
Они молча спустились по лестнице, ведущей от больничного здания к улице, гном поймал такси и куда-то ее повез. Ди было сейчас совсем неважно куда. Слишком много мыслей. Нужно было все переварить и разложить по полочкам. Но сначалапоесть. Как настоящая птица, она привыкла заедать стрессы и волнения. Самое время было подкрепиться.
5. Зверь по дороге домой
18 мая. Ночь. Москва-Санкт-Петербург.
«Человек, в сущности, дикое, страшное животное. Мы знаем его лишь в состоянии укрощенности, называемом цивилизацией, поэтому и пугают нас случайные выпады его природы». (Артур Шопенгауэр)
Уже выйдя из кабинета начальства, Лер понял, что идея «махнуть хвостом», обернувшись росомахой на выходе, была весьма эффектной, но не практичной.
Если бы он собирался покинуть Москву прямо сейчас, то самый короткий путь лежал через стационарную портальную в подвале Инквизиции. Портальная сеть была удобным изобретением иных, не требовала энергии для погружения в Сумрак, гарантировала быстроту перемещения, безопасность и точные координаты прибытия. Только в условиях ее использования был целый список: «С целью безопасности». И животная ипостась азеркинов* в нем не значилась.
А это значило, что придется либо топать через всю Москву домой на четырех лапах, там одеться прилично, собраться и возвращаться на Лубянку, либо пройти через портал «в чем мать родила» и разгребать проблемы по мере поступления.
Первый вариант был практичным и правильным. Второйбезумным и неприличным. Само собой разумеется, Лер выбрал именно его. Не из-за тяги к эксгибиционизму, конечнооборотней вообще не напрягал их обнаженный вид. Просто ему не хотелось оставаться в Москве больше ни минуты.
Прочь отсюда как можно дальше и быстрее.
Ноги сами несли его в подвал. Бетонный пол, окошко дежурного. Как назло, дежурила новенькая девушкапрактикантка, судя по тонким чертам лица и неокрепшей душевной организацииведьма. Судя по растерянному видутолько что заступившая на дежурство в портальной.
Голый, потный, волосатый молодой мужчина, оттиравший мокрое лицо от прилипших к нему темных завитков собственных волос, громко чертыхавшийся (судя по тону) то ли на греческом, то ли на латыни, практически до обморочного состояния ее впечатлил.
Закрыв лицо руками, нервно всхлипывая, она придвинула к нему журнал «Техника безопасности портальной сети», ткнув тонким пальчиком в графу «Инструктирован». Гуло поставил в потертом журнале широкий взмах подписи, хищно улыбнулся практикантке, чем вызвал еще более громкий всхлип«Подглядывает, чертовка!»и шагнул за зеркальную дверь портала, мельком взглянув на свое по-звериному могучее, покрытое россыпью синяков и ссадин тело.