Высокий присвистывающий голос Териекса легко перекрывал топот множества ног. Он продолжил, и ритм его слов странным образом укладывался в ритм шагов.
- Но солнца замедлили свой великий бег, и остыли моря. Немногие соединенные остались соединены. Аваата знает, ибо это было так, но первым словом Авааты было "скала".
- Скала, скала... - на разные лады откликнулись его спутники.
- Нет роста в пути, - пел Териекс. - Прежде первой скалы Аваата была утомлена, Аваата была многосложна, Аваата знала лишь море.
- Мы должны найти море Авааты...
- Но взяться за скалу, - продолжал Териекс, - свернуться вокруг нее и замереть в покое - значит обрести новую жизнь и новые мечты, не тронутые томительным буйством приливов. Из листа произошла лоза, и в прибежище скал родился дар моря - сила разрядов и полученный ею газ.
Урод запрокинул голову, глядя в металлически-сизое небо, и несколько шагов сделал молча.
- Сила разряда, касанье касаний! В тот день Аваата смирила молнии и долгими веками в молчании трепетала, испуганная, на груди скал. А потом в страшной ночи сверкнула первая искра: "Скала!"
- Скала! - снова откликнулась толпа. - Скала! Скала!
- И сила разряда! - повторил Териекс. - Аваата познала скалу прежде, чем осознать самое себя, но вторая искра прозвучала "Я!". И третья, величайшая из всех: "Я! Не скала!"
- Не скала, не скала... - откликнулись остальные эхом.
- Исток вечно с нами, - говорил Териекс, - как и с теми, кто не мы. Он - в осознании того, что есть мы. Только через другого ты познаешь себя. Там, где ты один, нет ничего. Пустота не отражает тебя, не дает опоры. Но у Авааты была скала, и скала дала ей опору, и появилось Я. Так малое становится беспредельным. Пока ты один, ты ничто. Но мы едины в бесконечности истока, откуда родится все сущее. Пусть скала Авааты укрепит вас в море жизни!
Териекс замолк, и отряд некоторое время ковылял по пустыне в молчании. Слабый ветерок принес острый кислый запах, и чей-то чувствительный нос уловил его.
- Чую, - разнеслось над головами, - чую нервоедов...
Всех передернуло, и уродцы заковыляли поспешней. Те, что шли в стороне, озирались все опасливей.
Дорогу прокладывал покрытый темной шерстью рослый урод. Короткие толстые ноги заканчивались круглыми подушками, тощие руки шевелились по-змеиному гибко. На руках было всего по два пальца, гибких, сильных и ловких, будто предназначенных, чтобы проникать в некие неведомые щели. Огромные мохнатые уши трепетали и шевелились, поворачиваясь, как антенны, на каждый шорох. Лицо было совершенно человеческим, если бы не плоский нос и редкий черный пушок, равномерно покрывавший его. Голубые глаза навыкате бесстрастно смотрели на мир из-под тяжелых век.
Равнина была пустынна, и только отдельные глыбы черного камня и жестколистные кусты, медленно поворачивавшиеся под лучами кирпично-красного солнца, нарушали ее монотонность до самых утесов, возвышавшихся в десятке километров впереди.
Уши мохнатого путника внезапно прянули тревожно, наводясь на лежащий прямо на пути отряда скальный выступ.
И внезапно над равниной пронесся визгливый вопль. Отряд замер в тревожном ожидании, как единое существо. Чтобы слышаться так далеко, крик должен был быть пугающе громок.
- У нас нет оружия! - воскликнул кто-то почти истерически.
- Скалы, - промолвил Териекс, обводя рукой торчавшие из земли тут и там черные камни.
- Велики, - пожаловался другой, - не бросить.
- Скалы Авааты, - проговорил Териекс тем же напевным голосом, каким пересказывал историю Авааты.
- Кустов берегитесь, - предупредил третий без особой нужды - все знали, что к здешним растениям лучше не подходить. Большая часть их была ядовита, и почти все способны рассекать мягкую человечью плоть. От нанесенных ими ран уже погибли трое.
Снова воздух разорвал дикий визг.