Господи, меня чуть удар не хватил, слегка отдышавшись, сообщил он.
Это стало бы очень некстати, согласился Муз.
Нет, ну ты сам виноват, вытирая шторой мокрое от пота лицо, пробормотал писатель, такую чушь нёс. Если б твоя форма была плодом моего подсознания, то передо мной сейчас стояла бы сочная крутобёдрая блондинка с роскошной грудью! Пусть даже не самая сочная, пусть не блондинка, но уж точно не мужик.
Начнём с того, что пол твоей музы не результат твоих сексуальных фантазий, парировал гость, твоё подсознание считает, что для работы тебе нужна не баба, а другсоветчик и соавтор. Ну и критик порой.
И собутыльник, усмехнулся Валера.
Тут уж ты сам вполне справляешься.
Утвердительно кивнув, Козорезов снова принялся рассматривать своего новоиспечённого «друга» с учётом только что полученной от того информации.
А друг и советник непременно должен быть грязным и оборванным? поинтересовался он. Неужто моё подсознание считает, что в соавторы мне годятся лишь бомжи и прочие обитатели городских свалок и привокзальных притонов? И почему тогда грек? От чего не какой-нибудь синюшный подвальный поросятка без имени?
Совсем у тебя сегодня котелок не варит, отринув последние попытки вести разговор хоть сколь-нибудь интеллигентно, посетовал Муз. И как ты только в писатели выбился с твоими-то запоями?
Дожил, пробормотал Валера, собственное подсознание мне мораль читает.
Древняя Греция, само собой напрашивается в ассоциации при слове «муза», не обращая внимания на бурчание автора, продолжал менторским тоном грек, поэтому не «подвальный поросятка», не папа римский и не космический пришелец. Кстати, девяносто процентов тех, кто утверждает, что встречал инопланетян, видели материализованный плод своего подсознания. Оставшиеся десять просто врут, из желания получить свои «пятнадцать минут славы». Однако я отвлёкся.
Да уж, согласился про себя Валера, скатываться в пространные попутные рассуждения он мастер. А если он, как утверждает, представляет собой, в некотором роде, проекцию моей личности Дальше развивать свою мысль он побоялся. Ведь тогда получалось, что он сейчас, можно сказать, смотрит на себя со стороны. Он передал абстракции свои качества. В том числе и многословие, и склонность к глубоким рассуждениям на отвлечённые темы.
Теперь о внешней, скажем так, неопрятности, продолжал тем временем разглагольствовать Муз. Я не могу видеть, каким представляюсь тебе. Но из твоих слов уяснил, что зрелище это малопривлекательное.
Уж поверь мне.
Ты тоже не розами сейчас пахнешь.
За себя говори, огрызнулся Валера.
А что я? развёл руками грек. Всё по той же схеме.
Таким грязным я представляю своё вдохновение?
Вспомни, как ещё час назад ты рассуждал об отсутствии у тебя таланта, как проклинал своё пьянство и лишнюю рюмку «бехеровки». Правда, вернее станет проклинать шесть «лишних» рюмок. А бардак в квартире? А эти макароны, пригоревшие к сковородке? Кстати, её теперь придётся выкинуть, а другой у тебя нет. А липкие пятна на ламинате? Ого! Да ты не только в себя опрокидывал, оказывается!
Прекрати! взмолился Козорезов.
Но, ты же хотел знать, от чего твоя муза выглядит грязным оборванцем. Между прочим, чтоб ты знал, я у тебя не первый! Предыдущая муза по вышеупомянутым причинам от тебя сбежала.
Как сбежала?
Ножки отрастила и сбежала, Муз был безжалостен. Помнишь, как ты год не мог даже захудалого рассказика накропать?
Он помнил. Жуткий год. Бесплодные попытки написать хоть что-то, оканчивавшиеся очередной кучей смятой и изорванной бумаги, а следом очередным запоем. Чтобы хоть как-то выжить, он сочинял тогда идиотские четверостишия для одной фирмы, выпускавшей поздравительные открытки: «С Днём Рожденья поздравляем, жить тебе сто двадцать лет, и здоровья пожелаем тра-та-та» и полный бред. Работу эту ему из жалости подбросил редактор одного журнала, где когда-то он начинал печататься. Платили пятьдесят долларов за стишок, но заказов было немногочетыре-пять в месяц. Чтобы хватало хотя бы на заварную китайскую лапшу и дешёвую водку, он тогда перестал платить комуналку, и всё равно залез в долги по самые уши. Пришлось брать кредит в банке под кошмарные проценты, по которому, надо заметить, он выплачивал до сих пор.
А теперь ещё и сюжет, обещавший под пером Козорезова превратиться в шедевр, стать бестселлером и мгновенно вывести своего создателя из нищеты снова в люди, исчез, сбежал, как соседские римляне со своим гладиатором. Валера чуть не заплакал от обиды на судьбу, снявшую его дуплетом прямо на взлёте.
Вопросы по внешнему виду ещё остались? поинтересовался Муз.
Мне бы самому в душ, промямлил в ответ писатель, и побриться.
Это дело, одобрил грек. И не раскисай. Хватит бить себя ушами по щекам. Подумай о том, что не ты один обворован. Через день-два слезами авторов можно будет Мёртвое море заполнить обратно до уровня мирового океана. Жаль только, что они не знают, на кого им теперь надо молиться.
На кого?
Да на тебя!
Это прозвучало столь неожиданно, что Валера как-то даже забыл про душ. Не то, чтобы он передумал мыться, но и торопиться с этим не стал. Он уже не первый раз обратил внимание, что гость своими многословными монологами и неожиданными репликами постоянно, как говорится, выбивает его из седла, едва он снова в это самое седло забирается.
Что, не ожидал? подмигнул ему Муз.
А с чего им такими глупостями заниматься? в ожидании какого-то подвоха осторожно поинтересовался Валера.
Ты же согласен со мной, что надо что-то делать? вопросом на вопрос ответил несносный грек.
Разумеется, надо. А что я могу?
Да в том-то всё и дело, что только ты и можешь!
Почему только я?
Муз посмотрел на своего автора с явным подозрением. Так смотрит на вас приятель, решая, а не разыгрываете ли вы его, изображая из себя идиота.
Значит так, решительно заявил он, придя, судя по всему, к определённому выводу на счёт мыслительного процесса писателя, с этого дня и до победы больше ни одной рюмки! А то у тебя явное размягчение мозга наблюдается. Как ты вообще можешь индуцировать гениальные сюжетные повороты, если вокруг себя ни Аида не видишь, Персефону твою за ногу!
Чего? Чего я не вижу? резко переходя от полного отчаянья к гневу, почти прокричал в лицо греку Козорезов.
Тот выдержал вспышку автора совершенно спокойно, только головой покачал с нескрываемым разочарованием.
Дело даже скорее в том, что ты видишь, но в теперешнем своём состоянии не можешь проанализировать, он изо всех сил старался говорить помягче, как доктор с возбуждённым пациентом, Ну, подумай, как следует, чем ты сегодня отличаешься от всех прочих писателей, лишившихся своих сюжетов?
Чем? Тем, что и раньше был неудачником?
Тем, что, в отличие от остальных, ты способен их видеть, дубина! Муз выразительно постучал себя кулаком по лбу. А раз ты видишь беглецов, то значит, можешь за ними последовать и выяснить, куда их всех разом понесло!
Глава 3Без женщины никуда
Но, ведь, и ты можешь. Ты же тоже их видишь, возразил Валерий. Сам говорил, как пробирался сквозь толпы беглецов идя ко мне.
Дело в том, что Козорезов, как и многие люди творческие, от рождения был лентяем во всём, что требовало каких-либо физических усилий. Его рабочим местом являлся диван, а средством производстване самый новый ноутбук. А вот куда-то идти, возможно, даже с опасностью для здоровья, что-то искатьэто ему было не по нраву. В молодости он никогда не ходил с друзьями в походы, не понимая удовольствия два часа ехать электричкой, затем пол дня шастать по полям-лесам, чтобы в итоге вечером, поставив на полянке палатки, элементарно напиться у костра под звуки расстроенной гитары. Выпить можно и дома, если без костра, или в овраге через дорогу, если так нужен костёр. И главное, утром с больной похмельной головой не надо проделывать столь длинный обратный путь домой. Достаточно просто войти в комнату и рухнуть на кровать.
Разумеется, Муз всё это знал. Он и сам удивлялся, по какой такой злой иронии судьбы именно его непутёвому автору досталась уникальная способность видеть и воспринимать идеальное, как объект материального мира. Однако пути зевсовы неисповедимы. Этот дар достался Козорезову, и с этим приходится смириться. Как говорят скульпторы: нет глинываяй из навоза. Про необходимые качественные характеристики самого навоза при этом нигде ни словом не упоминалось.