Тор вышел в густой лес, присел на корточки и провел фонарем по круговой траектории. Позади него между Рофом и Братством развернулись разборки, их громкие голоса отдавались эхом благодаря каменным стенам пещеры, но Тор оставил их. Двинувшись вперед, он выключил фонарь и спрятал телефон в заднем кармане штанов. Покидая особняк, он не взял с собой пальто или куртку, но двадцатипятиградусный мороз не беспокоил его.
Он был слишком занят, вынюхивая в воздухе след, как ищейка.
Кор направился на запад.
Тор перешел на бег, причем не быстрый. Ветер дул со всех направлений, и было сложно держаться за след.
А потом он оборвался.
Покружив на месте, Тор вернулся назад, чтобы снова зацепиться за след из крови и да, он опять потерял его.
Долбаный ублюдок, прошипел Тор навстречу ночи.
Как этот ослабленный, раненый кусок дерьма умудрился дематериализоваться? Тору ни за что не понять. Но с фактами спорить сложно: единственное объяснение тому, насколько резко оборвался следублюдок каким-то образом смог найти в себе силы и перенестись.
Если бы Тор так отчаянно не ненавидел этого сукина сына то проникся бы уважением.
***
Кор принял форму на укрытом снегом лесном настиле, где-то в глубине леса, но не соснового, здесь были клены и дубы. Судорожно вздохнув, он заставил свои глаза работать, и когда он смог рассмотреть окружающую обстановку, то понял, что ему удалось убраться с территории Братства. Мисзащитный туман, искажающий ландшафтисчез, и к Кору вернулась способность ориентироваться в пространстве.
Хотя он не представлял, где находится.
За время своего побега он смог дематериализоваться трижды. Сначала на пятьдесят ярдов от входа в пещеру, потом чуть дальше, спустился по горе примерно на милю, и затем сюда, в парковую зону, и, значит, он далеко убрался от места своего заточения.
Перекатившись на спину, он наполнил легкие воздухом, моля о силе.
Непосредственная угроза жизни отступила, и его охватила непреодолимая слабость, такая же смертоносная, как и любой другой враг. Холод лишь отбирал остатки энергии, замедляя и без того слабые рефлексы и сердцебиение. Но не это было самой большой его проблемой.
Повернув голову, Кор посмотрел на восток.
Через час за горизонтом начнет подниматься неумолимое солнце. Даже в его состоянии он чувствовал всполохи тепла на своей обнаженной коже.
С усилием оторвав голову от земли, Кор поискал взглядом убежище, может, пещеру и груду валунов перевернутый полый ствол дерева, где он мог бы укрыться. Он увидел лишь деревья, стоящие вплотную, но их обнаженные ветви неспособны были предоставить хоть какое-то укрытие от солнца.
Как только огненный диск поднимется, Кора охватит пламя.
Но, по крайней мере, так он согреется. И все наконец-то закончится.
Какие бы ужасы не ждали его впереди, они не сравнятся с пытками, ожидавшими его в Братстве безрезультатными пытками, при условии, что они стремились получить информацию о Шайке Ублюдков.
Во-первых, его солдаты должны были подчиниться протоколу и после его исчезновения покинуть лагерь. В конце концов, могло быть лишь два объяснения его отсутствиюсмерть или плен, и не было никакой логики в том, чтобы рисковать и гадать, какой стала его участь.
Во-вторых, он не выдаст своих бойцов, даже если его начнут потрошить.
Бладлеттер не смог сломать его. Никто не сможет.
С другой стороны, сейчас это неважно.
Устроившись на боку, Кор подтянул колени к груди, обхватил себя руками и задрожал. Листва под ним не могла послужить мягкой постелью, ее замерзшие, острые края впивались в его кожу. Над участком леса свистел ветер, словно мучитель в поисках своей жертвы, и казалось, что особенное внимание он решил уделить Кору, засыпая его лесным мусором, крадя крупицы энергии, оставшейся в теле.
Закрывая глаза, Кор отдался воспоминаниям прошлого
То был декабрь девятого года его жизни, и он стоял перед ветхим домом с соломенной крышей, в котором жил со своей няней. С приходом каждой ночи Кора выгоняли на улицу и сажали на цепь, крепившуюся к шее, внутрь его пускали лишь в дневное время, когда солнце вставало на востоке, и люди покидали свои дома. Большую часть одиноких, холодных часов, особенно в зимнее время, он теснился у внешней стены его дома, перемещаясь в пределах своей привязи и стараясь тем самым скрыться от ветра.
В животе было пустотак там и останется. Никто из представителей расы, проживающих в этой деревне, не посмеет приблизиться к нему и предложить ломоть хлеба, дабы спасти от голодной смерти, а няня точно не станет кормить его без крайней необходимости и это будут объедки ее трапез после восхода солнца.
Коснувшись грязными пальцами рта, он почувствовал искривление его верхней губы, уходившее до самого носа. Уродство всегда было с ним, из-за этого мамэн отказалась от него на родильном ложе, отдала его на попечение няни. Больше о нем никто не заботился, и он пытался хорошо относиться к женщине, сделать ее счастливой, но никак не мог угодить ей и, казалось, она получала особое удовольствие, снова и снова рассказывая, как родная мать бросила его, какое проклятье он навлек на высокородную, достойную женщину.
Ему оставалось однодержаться подальше от взора няни, от ее дома, не переходить ей дорогу. Но женщина не позволяла ему сбежать. Он несколько раз пытался, но не мог уйти дальше кромки полей, окружавших их деревню. Как только обнаруживали его пропажу, она всегда приходила за ним и избивала так сильно, что он съеживался и рыдал между ударами, вымаливая прощение он не знал за какие грехи.
И тогда его посадили на цепь.
Металлические звенья уходили от его горла к углу дома, к кольцу, предназначенному для конской упряжи. Никакой свободы передвижения, и менял положение он лишь в двух случаяхкогда нужно было справить нужду или спрятаться. Грубая ткань стерла его шею до крови, и раз ошейник никогда не снимали, то и раны на коже никогда не заживали. Но он научился терпеть.
Вся его жизнь, какой он ее видел, была лишь испытанием на прочность.
Прижав колени к своей тощей груди, он обхватил ноги руками и задрожал. Из одежды на нем был лишь изношенный плащ его няни и мужские штаны, настолько большие, что он мог натянуть их до подмышек и подвязать веревкой. Ноги были босыми, но если укутывать их в плащ, то становилось не так холодно.
Ветер пронесся через голые ветви деревьев, своим завыванием напоминая волчий вой, и Кор, округлив глаза, всмотрелся в темноту, боясь, что этот звук действительно мог принадлежать клыкастым. Он боялся волков. Если к нему приблизится хоть один волк, хоть вся стая, то его неминуемо съедят, ведь цепь не позволяла найти убежище в доме или на дереве.
И он не верил, что няня спасет его. Порой он думал, что женщина пристегнула его в надежде, что его сожрут, смерть Кора от суровых природных условий или дикого зверя освободит ее и при этом не будет вменена ей в вину.
Однако он не знал, перед кем она держала ответ. Если его мамэн отказалась от него, то кто оплачивал его содержание? Его отец? Мужчина никогда не приходил к нему, он не знал его имени
В ночи раздался жуткий вой, и мальчик съежился.
Это ветер. Это всего лишь простой ветер.
Пытаясь хоть как-то успокоить свой разум, он уставился на теплый желтый свет, лившийся из единственного окна ветхого дома. Подрагивающий свет играл на зарослях малины, опоясывавших дом, колючие кусты словно казались живыми и он попытался проигнорировать зловещие движения. Нет. Вместо этого он смотрел на свет и пытался представить, как сидит в доме перед камином, согревая руки и ноги, и постепенно слабые мускулы, сжавшиеся на холоде, расслаблялись.
В своих тщетных мечтаниях он представлял, как няня улыбается ему и раскрывает руки, побуждая войти под защиту ее объятий. Он представлял, как она гладит его волосы, не обращая внимания на грязь в них, как кормит его неиспорченной едой, не объедками. Потом бы он искупался, отмыл кожу и снял ошейник с шеи. Мази успокоили бы болезненную плоть, а потом няня скажет ему, что ее не волнуют недостатки мальчика.
Она простит ему его существование, прошепчет, что его мамэн на самом деле любит его и скоро придет за ним.
А потом он забудется сном, его страданиям придет конец
Очередное завывание прервало его грезы, и он встряхнулся, снова внимательно изучив кусты и тощие деревья.
Так всегда было, он метался между необходимостью быть начеку, выискивая в окружающей среде признаки нападения и попыткой найти приют в своих мыслях, сбежать оттуда, где он не мог спасти себя.
Накрыв голову рукой, он снова зажмурился.
Была и другая фантазия, которой он развлекал себя, пусть и не так часто. Он воображал, что его отец, о котором отказывалась говорить его няня, но который по представлениям Кора был свирепым воином, защищавшим расу, пришел к нему на боевом скакуне и спас, забрав с собой. Он представлял, как великий воин подзовет его к себе, усадит в седло перед собой и с гордостью назовет «сыном». Они пустят коня галопом, и грива будет бить в лицо Кору, пока они несутся навстречу славе и приключениям.
По правде, это было также маловероятно, как и его пребывание в самом доме
Издалека послышался стук копыт, и на мгновение его сердце воспарило. Мог ли он своими мыслями призвать мамэн? Своего отца? Неужели невозможное стало возможным
Нет, это не всадник верхом на коне. Это была роскошная карета, достойная короля, с позолоченным корпусом и подходящей двойкой белых лошадей. Сзади расположились два лакея, спередикучер в форме.
Привезли члена Глимеры, аристократа.
И да, когда лакей соскочил на землю и помог женщине в платье и мехах выйти из кареты, Кор понял, что не встречал в своей жизни никого прекрасней и хотя бы вполовину настолько же благоухающего.
Сдвинувшись, чтобы выглянуть из-за хибары, он поморщился, когда грубая кожа снова впилась в ключицу.
Величественная женщина даже не постучала, лакей распахнул перед ней скрипящую дверь.
После рождения мальчика Харм сочетался браком. Все кончено. Ты свободна он больше не станет удерживать тебя.
Его няня нахмурилась.
Что ты сказала?
Это правда. Отец помог ему с большим приданым, которое он затребовал. Сейчас наш кузен обрел достойную шеллан, и ты свободна.
Нет, этого не может быть
Когда женщины скрылись в доме, закрыв за собой дверь, Кор попытался подняться на ноги и заглянуть в окно. Через толстое, пузырчатое стекло он наблюдал, как его няня отступает назад в шоке и неверии. Другая женщина, однако, развеяла ее сомнения, после чего последовала заминка и на его глазах произошли метаморфозы.
Воистину, невиданная радость поглотила его няню, словно она была потухшим камином, в котором вновь растопили огонь, исчез тот уродливый призрак, к которому он привык.
Она сияла, даже несмотря на ее лохмотья.
Ее губы шевелились, и хотя он не мог услышать ее голос, Кор понял, что она шептала: «Я свободна свободна!».
Сквозь мутное стекло он наблюдал, как она оглянулась по сторонам, словно в поисках ценных вещей.
Она бросит его, подумал он, охваченный паникой.
И словно прочитав его мысли, няня помедлила и посмотрела прямо на него через стекло, пламя камина играло на ее раскрасневшемся, радостном лице.
Их взгляды встретились, и он положил ладони на поверхность стекла, умоляя.
Возьми меня с собой, прошептал он. Не бросай меня здесь
Другая женщина посмотрела в его сторону, и она поморщилась так, словно ей стало тошно при виде него. Она сказала что-то няне, и та, кто заботилась о нем всю его жизнь, ответила не сразу. Но потом ее лицо задеревенело, она выпрямилась так, будто противостояла порыву сильного ветра.
Он заколотил по окну.
Не бросай меня! Умоляю!
Когда женщины отвернулись от него и вышли из дома, он бросился вперед, пытаясь нагнать их прежде, чем они скроются в карете.
Возьмите меня с собой!
Он достиг конца цепи, и от рывка в районе шеи отскочил назад, жестко приземляясь на задницу, из легких вышибло воздух.
Женщина в прекрасных одеждах даже не взглянула на него, собрав юбки и пригнув голову, забираясь в карету. А его няня поспешила за ней, прикрывая рукой глаза, чтобы не видеть его.
Помоги мне! кричал он, впиваясь пальцами в цепь, царапая свою плоть. Что со мной станет!
Один из лакеев закрыл позолоченную дверь. А потом доджен помедлил, прежде чем вернуться на свое место в задней части кареты.
Недалеко отсюда есть приют, сказал он хрипло. Освободи себя и пройди пятьдесят лохенов на север. Там ты найдешь других.
Помоги мне! закричал Кор, когда кучер щелкнул поводьями, и лошади рванули вскачь по земляной дороге.
Он продолжал кричать им вслед, но топот копыт становился все тише пока не исчез вовсе.
Ветер дул вокруг него, дорожки из слез застыли на щеках, а сердце билось в его ушах, лишая слуха. От приступа страха ему стало так жарко, что он скинул плащ, и кровь полилась с его шеи на голую грудь и огромные штаны.
Пятьдесят лохенов? Приют?
Освободиться?
Простые слова, брошенные от приступа вины. Но ему никто не помог.
Нет, подумал он. Сейчас он мог надеяться лишь на себя.
Как бы ему ни хотелось свернуться в клубок и заплакать от страха и горя, он понимал, что должен взять себя в руки и найти убежище. И держа эту мысль в голове, он взял эмоции под контроль и обеими руками сжал цепь. Подавшись назад, он изо всех сил дернул свою привязь, пытаясь освободиться, и звенья протестующе заскрипели.
Пытаясь вырваться на свободу, он отстраненно думал о том, что карета не могла уехать далеко. Он мог бы попытаться догнать ее, если удастся освободиться и бежать достаточно быстро
И также он сказал себе, что уехавшая женщина не была на самом деле его мамэн, что лгала на протяжении долго времени. Нет, это была его няня.
Потому что об ином было невыносимо думать.
Глава 12
Это казалось закономерным, что Куин смотрел на своих братьев через железную решетку хотя смотреть на них он в принципе не хотел. Но да, эта стена между ним и остальными в виде древних, неприступных ворот лучше не придумаешь.