Жезл? переспросил Пьеро.
Ну да. Генеральский или полковничий. Может даже рабочий. Там надо на него где-то нажать
Пьеро повертел трость в руках и, повинуясь какому-то очень абстрактному чувству, нажал на неприметную деталь узора в неудобном месте. Жезл отреагировал странно: выпрыгнул из рук и превратился в мячик с глазками и ротиком, ехидно ухмыляющемся. Поэт с досады оттянул мячику нижнюю губу. Тот ощерился и попытался его укусить. Пьеро это не понравилось, и он выкинул мячик в окно. Через пару секунд раздался грохот, а потомкрики.
Это не ты, откомментировал лежащий. Это петарду взорвали. А тебе жезл не дал доступа. Причём сразу. Странно. Хотя У тебя звание есть?
Я шахид, сказал Пьеро.
Не это. Воинское звание. Ты хотя бы сержант?
Нет вроде, сказал Пьеро, подумав. Да ну его. Ты недоговорил.
А, про это Бегемот подготовился. Мы тоже. Лэсси Рерих отравилась тушканчиком, нажравшимся крысиного яда. Она уже в норме, но её не выпускают из больницы. Пендельшванц и не выпускает.
Почему? не понял маленький шахид.
А вот так. На её месте сейчасдурак-питбуль, которым наши агенты крутят как хотят. На ключевых позицияхдураки и трусы, а также волки и менты. Волки, кстати, собрались ураганить и подтянули к себе всякий сброд. Спецназу поломали командную вертикаль путём перетасовки руководства. Бойцы новых командиров не знают. Полномочия хитро запутанынеизвестно кто главный. Наши уже пустили слух, что особо отличившихся потом судить будут. За кровь. Чтобы откупиться от общественного мнения. Так что усердствовать эти ребята и не смогут, и не захотят. Толпу с Площади Согласия увели на Пляс Пигаль, где проститутки тусуются. Символика понятная В общем, Пендельшванц проиграл. Как все.
Как чего? не понял Пьеро.
Как все политики. Они всегда проигрывают, продолжил лежащий. Братья предлагают им выбор: кошелёк или жизнь. Политики выбирают жизнь, хотя без кошелька всё равно смерть. А они отдают не только кошелёк, но и всё остальное. Включая существ, им лично преданных. Бегемот уже на этой стадии. Так что теперь мы не просто можем, но и по понятиям имеем право его коцнуть. Вместе с Директорией ого!
Из окна ударил рёвуже не возмущённый, нет, это был рёв ужаса, он бил, хлестал по ушам, от него хотелось спрятаться, забиться в какую-нибудь щель, под кровать, глубже, к стенке
Эй, ну так-то зачем? Вылазь, сказал рыжий, с трудом приподымая тяжёлое ложе.
Пьеро, стыдно жомкаясь, вылез. Был он весь покрыт пылью и паутиной, взявшейся невесть откуда.
А кровать здесь как оказалась? спросил он, чтобы хоть как-то оправдаться за недостойное поведение.
Говорю же, тут когда-то больничная палата была Очень давно. Ладно, со всеми бывает. Я звук прикрутил, очень уж они там орут.
Как прикрутил, ыыыы? поэт нервно зевнул.
Вот так. Это же мойсон, в конце-то концов. Так что относительно себя я могу позволить себе небольшие вольности. А так как ты спишь именно со мной да говорил же я тебе, в хорошем смысле
Что случилось-то? Чего они кричали? маленький шахид сел на кровать и принялся стряхивать мусор с коленей.
Они статую повалили. Памятник Абракадабру Мимикродонту. Был такой неоднозначный политический деятель.
Если он неоднозначный, то зачем ему памятник? поинтересовался Пьеро.
Памятники ставят, чтобы не забывали. А Мимикродонта забыть не дадут. Потому что по сравнению с ним любая власть выглядит не так уж плохо. Но сейчас его уронили. Огромную бронзовую дуру. Там электорату подавило Кровькишкираспидорасилофаршпереломывсе дела. Сейчас они беснуются, вопят и ждут помощи. Она идёт, но омоновцы её не пропустят. Только не спрашивай, почему. Я тебе и так всё разжевал. И в рот положил, хе-хе. А теперь извинискоро моя работа начинается.
Рыжий взял длинную железку, положил на подоконник и стал устанавливать на какой-то рогульке.
Я подрядился снайпером, объяснил он. Нужно несколько трупов.
А тебе-то всё это зачем? спросил, наконец, маленький шахид.
Я тоже выбрал жизнь, с крайней неохотой признался собеседник. То есть выберу. Когда прижмут. А всё к тому идёт. Чёртов татарин! Придумал всё-таки способ, как меня достать. Представляешь, он этой своей дрянью
То, что произошло в следующее мгновенье, никакими приличными словами изъяснить невозможно. Чувство было такое, будто всё сущее вдруг натянулось, как резинка трусов и с неебической силою хлопнуло Пьеро по самым по мордасам. От такой вселенской плюхи Пьерошу снесло с кровати, выбросило из комнаты, вымело из реальностида и сплющило! да и расколбасило! да и очичибабило по самое что ни на есть это самое!
С трудом разлепивши один глаз, поэт увидел небо, море, землю, и прямо перед собойухмыляющегося Арлекина, крепко держащего за ухо пёсика Напсибыпытретеня. Вид у того был виновный, застигнутый, пойманный на нехорошем.
А я чего, ныл Напси, я ничего Ну, присунул, делов-то Я же так, чисто по-дружески Да ему-то что, он всё равно лежит, отдыхает
Пьеро понял, что говорят о нём, открыл оба глаза и громко сказал «бу-у-у-у».
Напси это услышали испугался. Настолько, что неожиданно рванул с места. Не ожидавший того Арлекин рефлекторно дёрнул ухо на себя.
Напси с утробным воем покатился по земле. Арлекин стоял на места, удивлённо рассматривая оставшийся в руке кусочек собаки.
Ну Мааать твою Дооочь, произнёс он с чувством глубочайшего неудовлетворения.
Интроспекция нетрезвая. Будь свидетелем, летучий двойник!
В наши умственные обыкновения входит соразмерять причину со следствием; поэтому, видя тяжкое злодеяние, мы невольно приискиваем ему достойную ему причину. Но мы бы с гневом отшатнулись от знания того, сколь ничтожные причины способны низвергнуть нас с вершины добродетели. Иной раз достаточно бывает крошечного душевного изъяна, мелкого порока или ничтожнейшего пристрастия.
Нервы наслаждения были обнажены. Корпускулы Крауза вступали в фазу неистовства. Малейшего нажима достаточно было бы, чтобы разразилась райская буря.
4 декабря 312 года о. Х. День.
Страна Дураков, междоменная территория. Законсервированная военная база «Graublaulichtung».
Сurrent mood: depressed/подавленное
Сurrent music: А. ВертинскийПёс Дуглас
Он бывает разным для меня, этот коньяк. Но пахнет всегда одиночеством. Тяжким мужским одиночеством. Которое я бы охотно назвал невыносимым, не будь это слово скомпрометировано простым фактом: я вынужден его выносить, и притом достаточно часто. Можно дажеили пора уже? говорить о регулярности.
Коньякхороший киллер. Он умеет убивать самую живучую тварь: время. Сегодня мы с ним уже стёрли с лица земли часа полтора (или два?), и не намерены на этом останавливаться. Я смею надеяться, что весь оставшийся день пройдёт именно так, как я запланировал. То естьбезвозвратно.
Я здесь один, в надёжном укрытии, на минус втором уровне. За стенамислои почвы. Я пытаюсь их вообразить и вижу что-то наподобие куска огромного торта: сверху коричневый перегной, нижежелтоватый суглинок. Или супесь? Чем она пахнет, супесь? Дорожной пылью, втоптанной, вбитой в дорогувот примерно так пахнет супесь. А может быть, там известнякхолодный, едкий? Оставляю эти вопросы крестьянам, могильщикам и искателям сокровищ. О да, меня волнует то, что схоронено и тлеет в землено не настолько глубоко, нет.
Зато сюда не проникает ни ветер, ни дождь. Ни солнце. Только пыль. Но и она не проникает, нет: она самородна, она автохтонна, она рождается в этой же комнатке. Пыльхимически остраяпадает с истлевающих гардин, прикрывавших фальшивое окно с тщательно выписанным на стекле средневерхненемецким пейзажем. Пыльпочти невесомая, чуть маслянистая, с железной горчинкойсыплется также от старинной штабной карты, погрызенной шредерами. От самой карты остались только цветные пятнано снять её со стены у меня не хватает духу. Пыльплотная, с гулким привкусом свинцовой солисыплется с потолка: там сохранились следы грубой побелки. Неизвестно, кто и зачем белил белый потолок. Но не немцы же? Немцы не совершали противного логике. Значит, эстонцы. Эстонцев логика непостижима.