...Вспомнишь солнышко, вот и лучик! Мама толкнула дверь и послушно остановилась на пороге, она весь протокол безопасности вызубрила уже после первого покушения и не отступала от него ни на волос.
Это наша машина?спросила она, изо всех сил стараясь держаться спокойно.Паша, это наша машина, да? Ее взорвали?
Понятия не имею,пожал плечами отец. Если он и был взволнован или расстроен, то ничем этого не показал. Голос был ровным, лицо привычным, спокойным.Может быть обычная гопота подожгла. Веселились, недоделки.
А если нет?Нажала голосом мама.
А на "нет" и суда нет. Зато есть господин Багров, и все, что случилось с машиной, исключительно его личная проблема. Не моя. И, тем более, не твоя.
Личная?мама хмыкнула. Успокаивалась она мгновенно, как и вспыхивала.
Я плачу ему столько, что все мои сложности он принимает как свои собственные. Антон справится.
Ты не понимаешь,мама покачала головой,если метили в тебя, значит, кто-то знал, что мы сегодня ночуем здесь. Значит враг в ближнем круге.
Не фантазируй, а. Ну, кто это может быть? Бабка Катеринаагент МИ-6?
Тогда откуда... Никто не знал, что мы не поедем домой!
Не считай всех глупее себя. Этот шаг вычислялся элементарно. Я отпустил водителя. Я терпеть не могу ездить в городе, меня бесят пробки на выезде, это знают все, кому интересно. У нас есть квартира твоей мамы, буквально, в двух шагах.Простая логика.
Да, только для этого кто-то должен был знать, что ты отпустил водителя. Он был на свадьбе!
Полгорода было на свадьбе, половину я первый раз видел.
Мама неожиданно привалилась к косяку и мелко затряслась.
Господи, опять! Опять это... Я думала, все кончилось, а оно опять...
Отец... хмыкнул. Ухмыльнулся.
"Ведь не было же никогда! И вдругопять!" Юленька, погоди переживать, в этом дворе не самая респектабельная публика. Вот увидишь, просто какие-нибудь маргиналы развлекаются, День Взятия Бастилии празднуют.
А он разве сегодня?Я в который раз поразилась, как быстро мама "выключает" истеричку, вот же талант!Мне всегда казалось, что он четырнадцатого.
Милая, у меня в школе по истории всю жизнь был трояк из жалости,папа пожал плечами,четырнадцатогосемнадцатого. Ты забыла, а они, думаешь, помнят? Ложись спать, Киру не пугай.
Ее напугаешь,мама внимательно посмотрела на меня, нашла то, что ожидала: удивленную, слегка заспанную мордочку, кивнула и вышла.
Ну?спросила я.
Жесть, Кирочка,папа подошел и положил подбородок на бортик кровати. Его лицо не было образцом мужской красоты: круглое, щекастое, нос картошкой. Прямо: "Мишка, мой плюшевый мишка".
Даже глаза не выбивались из образа: карие, теплые, улыбчивые.
Выдавал его голос, в котором для плюшевого мишки всегда было как-то многовато стали.
Это те же самые уроды?беззвучно спросила я. Папа отлично умел читать по губам.
Не приложу ума, с чего бы им быть другими,ответил он, почти так же тихо. Ну, может, чуть громче, я по губам не читала.Антон их в прошлый раз упустил, хоть и потрепал... и я был уверен, что они залижут раны и снова нарисуются.
Во дворе, тем временем собиралась толпа. Народ громко обсуждал происшествие, в приоткрытое окно я слышала уже несколько версий, но все они сводились к одной: "Понашевские зажрались, теперь пусть поголодают, как простой народ".
Мне стало смешно. "Сложным" народом мы с папой точно не были. На это почетное звание могла претендовать разве что мама, это она дочь академика и внучка профессора. У нас труба пониже и дым пожиже. Папа вообще "от сохи" паренек, приехал в город из деревни Болотная Рогавка. Честно, я документы видела! А я... Ну, я это я. Кира Понашевская, "девочка с глазами из самого синего льда" и шрамом на морде.
Ничего криминального, на полигоне мечом зацепили. Мама мне столько кольев на голове стесала, чтобы я сделала пластику... на всю родню Дракулы хватит и еще останется. Но шрамтакая же часть меня, как глаза или пальцы.
Свестиозначало сделать себя меньше, а я и так ростом... в папу.
Итогда, на Казани... это была славная победа!
Это ведь объявление о намерениях,сказала я, кивнув подбородком в окно, где шоу набирало обороты. Как раз подъехали пожарные.
Об очень серьезных намерениях,кивнул отец.Если бы я был царевной-лягушкой, товот она и сгорела, шкурка зеленая.
И что мы собираемся по этому поводу предпринять?
Стандартно, Кирюш... Яотбиваться, Тымать беречь.
Я могу помочь.
Вот этим и поможешь. Ителефон на базу.Увидев на моем лице неприкрытое страдание, отец виновато поморщился,надо, Кирюша.
...Что самое страшное в жизни? Смерть? Напугали ежика. Болезнь? Нищета? Предательство? Не знаю, на зуб не пробовала, а теория без практики мертва.
Сейчас мне казалось, что страшнее временной изоляции от интернета нет ничего, даже смерть как-то легче. По крайней мере, быстро.
Меня, реально, ломало. Информационный голодэто трэш! Нет, совсем-то зверем папа не был, оставил мне ридер, но без выхода в сеть. Умом я понимала, что он прав. А все равно злилась. Не на папу. И даже не на общую несправедливость жизни. Злилась я адресно, на уродов, которые уже второй раз конкретно испоганили мою замечательную жизнь...
Хотя, если судить непредвзято, это я зажралась. Жизнь и сейчас была не сильно похожа на подвижничество: симпатичное солнышко пригревает в меру, так, чтобы в джинсах и футболке было комфортно. Небольшая речка Медвежка тихонько журчит под деревянным мостиком на неожиданно солидных бетонных сваях. На краю, свесив ноги, сижу я с удочкой, ведерком (я оптимистка, да) и с батоном. Из которого, время от времени, скручиваю шарики и насаживаю на крючок. Лепота!
Рыба, правда, не ловится. Ну так и я тут на рыбалке, а не за рыбой.
Дед подошел неслышно. Чей был дедне знаю, но раз в одной деревне живем, значитобщий. Поздоровался солидно и спокойно. Сел рядом. Помолчал.
Я тоже не открывала рта. На рыбалке ведь так и положено, да? А про себя считала секунды, загадав, на какой дед не выдержит, на четной или нечетной.
Кого ловишь-то?заинтересовался он. Секунда была пятьдесят седьмая.
Крокодила,с серьезной миной ответила я, в очередной раз оснащая крючок. Мне было приятно думать, что умная рыба аккуратно снимает приманку, но, скорее всего, хлебные шарики просто размокали в воде.
Ну да,поддержал дед,крокодил здеся на булку всегда хорошо идет.
Дед прожил в деревне все жизнь, лишь дважды выезжая в райцентр: удалять зуб и оформлять завещание. Но любая продвинутая американская школа оторвала бы его с руками. Ни черта не смысля в педагогике, он жил по заветам Карнеги и Джона Дьюисо всем соглашался и за все хвалил. Причем так искренне, что человек начинал всерьез сомневатьсяон действительно придурок, или все же гений.
Правда, это быстро проходило, но послевкусие оставалось приятное.
Скучаешь?проницательно спросил он.
Ни капли,я мотнула головой.
И правильно. Погодка-то, словно боженька улыбнулся. Все на просвет аж до Мызниковой усадьбы видать!
Что за Мызникова усадьба?встрепенулась я.
А вон там, где Медвежка изгиб делает, видишьбелеет? Вот это как раз остатки усадьбы и есть. Говорят, колонны там из чистого мрамора.
А на самом деле?усомнилась я. Как бы эти мраморные колонны сюда доставили? Медвежка даже в свои лучшие дни судоходной не была, а тянуть мраморную дуру по здешним дорогам, где на версту семь загибовза счастье, обычно больше...Болото потому что. Где конь по брюхо не ушел, там и дорогу прокладывали.
А что там на самом деле, никто не знает. Потому как дороги в усадьбу нет.
Да ладно!я вытащила удочку, уже не притворяясь, что меня волнует какой-то там крокодил.Усадьба есть, а дороги нет? Хозяева туда по воздуху летали, в лодке-самолетке?
Дед солидно прокашлялся. Я изобразила "аудиторию, плененную красноречием докладчика".
Краеведение было прикольной штукой само по себе, а уж как альтернатива ловли крокодила на булку...
Был у нас тут еще при царе Александре такой помещик, Федор Мызников. Он эту усадьбу и построил. Какпостроил? Вышел в чисто поле, поклонился на четыре стороны, попросил у земли, воды и ветра благословения и закопал в землю бел камень, привезенный из-за моря. А поутру усадьба и возникла.