На беса не вали! рассердился Гриша. Только ты один виноват. Ты и твой аномальный кишечник. Ты хоть понимаешь, что своим анальным громом обломал мне всю половую жизнь. Если бы не ты, я мог бы уже сегодня поиграть с Настькой в закрой глаза открой рот. А теперь что делать?
Барину служить верой и правдой.
Только и остается. Ну, Тит, разве так можно? Неужели так трудно потерпеть? Все холопы одинаково питаются, но жопа гремит безостановочно только у тебя одного. Даже недоразвитый Кондратпожиратель соплей, и тот столько воздух не портит. Полюбуйся, что ты наделал. Спугнул девушку. Она теперь к нам на пушечный выстрел не подойдет. И я ее, черт возьми, прекрасно понимаю. Скажи мне, ты всегда таким пердуном был, или этот талант у тебя пробудился уже в зрелом возрасте? Может быть это последствия травмы? Тебя ничем тяжелым по голове не били?
Били, признался Тит.
Чем и когда?
Всем и всегда. Палкой били, оглоблей били, полешком били, кирпичом били, молотком били.
Неудивительно, что ты такой дурак, кивнул Гриша. Странно, что вообще живой. Ладно, идем уже. И запомнибольше чтобы про затычку не забывал. Чего доброго ты при господах задом грянешь. Настька холопка, и та чуть не померла, а господа точно ласты склеят. Я, в общем-то, не возражаю против их мучительной смерти, но что с нами после этого будет? Тебя, понятное дело, на пытку зверскую, но и меня тоже. Это ведь я тебя на работу принял. Нет, Тит, ты задницу затыкай хорошенько. Погибель твоя в ней.
Дойдя до господской уборной, Гриша распахнул дверь и указал Титу на белоснежный унитаз.
Твое рабочее место, представил он.
Эка дивна купель, протянул Тит, зачарованно взирая на доселе неведомое ему удобство. А почто журчит?
Он приблизился и заглянул в унитаз.
Там святой источник! прошептал он.
Ага, с живой водой, буркнул Гриша. Слушай сюда, тормоз. Каждую ночь будешь вылизывать унитаз языком, и вылизывать до блеска. Если хоть раз вылижешь плохо, равноапостольный великомученик Даниил сойдет с небес и утопит тебя в этой купели. Понял?
Знамо дело.
Приступай. Лижи хорошо, тренируй язык. Если в будущем дорвешься до женского тела, приятно удивишь подругу.
Это мы запросто, сказал Тит, опускаясь перед унитазом на колени. Это мы живо.
Послышалось хлюпанье, чавканьепохоже, Тит пропустил процедуру ухаживания и сразу перешел к поцелуям взасос. Гриша стоял в дверях и внимательно следил за дебютом своего заместителя. Тит справлялся. Вначале получалось неловкоязык соскальзывал с гладкой керамической поверхности, но потом приловчился, сунул голову в очко, стремясь добраться до самых труднодоступных участков.
Лобзание отхожего места затянулось. Гриша вышел в коридор, сел на пол и вытянул гудящие после трудового дня ноги. Возникла мысль посетить прачек, но Гриша безжалостно задушил эту заманчивую идею. Никогда прежде ему не приходилось поступаться своими сиюминутными желаниями в угоду грядущей крупной выгоды, и все потому, что и ситуаций таких не возникало. Гриша не имел глобальных планов на будущее, не загадывал сроки преодоления ступеней карьерной лестницы, и никогда не копил деньги. Строить планы было и лениво и глупо. Гриша понимал, что в постоянно меняющихся окружающих условиях планировать что-то даже на год вперед верх идиотизма. Можно учесть тысячу факторов, но еще тысячу упустить. Помимо этого, будет еще некоторое количество принципиально не просчитываемых моментов, таких, например, как конец света в целом или просто отдельно взятая смерть строителя грандиозных планов в частности. К тому же окружающая действительность не слишком изобиловала теми путями, которые теоретически вели к крутым тачкам и дорогим проституткам. Точнее говоря, таких путей не было вовсе. То есть, они, вероятно, были, потому что как-то же люди достигали финансового успеха, но Гриша не видел их вокруг себя. Как вариант им иногда рассматривался криминал, но Гриша не являлся преступником и не хотел грабить и убивать. Если он и совершал противоправные действия, то исключительно прикола ради, но не из корыстных мотивов.
В итоге оставался один неизбежный путьпуть пролетария, который тупо пашет на плохо оплачиваемой работе, связанной с физическим трудом, всю жизнь считает копейки, женится на такой же нищенке, строгает ей детей, тем самым преумножая бедноту. Детей этих ждет та же судьба, что и папашу, потому что пролетарии, как правило, не оставляют после себя обильного наследства. В квартире, если таковая имеется, они эгоистично живут сами, и живут долго. Машина, купленная в кредит, который потом выплачивается годами, что вызывает еще большую экономию и соответственно, снижение качества блюд на столе, к тому времени превращается в груду ржавчины. Бытовая электроника через десять лет эксплуатации и физически и морально превращается в полный отстой. Старшие товарищи рассказывали Грише о древних временах, когда отличительным знаком крутого перца был видеомагнитофон, стоивший, иной раз, больше зарплаты. И где они теперь, эти видеомагнитофоны? Уже родилось и подросло поколение, которое даже не знает, что это такое. Пройдет еще немного лет, и нынешние крутые электронные игрушки станут такой же отрыжкой прошлого. Планшетные компьютеры с сенсорной системой управления по своей актуальности окажутся в одном ряду с граммофонами, а внуки будут угорать над 3D телевизором, за который дед с бабкой в свое время целый год расплачивались своими кровными тугриками.
Гриша по своему происхождению был пролетарием в четвертом поколении. Прадеды, деды, отцывсе пахали и пахали, и хрен чего напахали. При всем трудовом надрыве жил и жоп им не удалось скопить ничего, ни даже крошечного капитала, могущего послужить для потомков стартовой площадкой. Каждому следующему поколению Грязиных приходилось начинать все с самого начала, которое одновременно являлось концом. Гриша не стал исключением. Если у древних славян мальчик получал в наследство один только меч, с помощью которого сам должен был заработать себе отцовский капитал, то Грише даже меча не досталось. Похоже, семейную реликвию давным-давно пропил один из пращуров, так что передавать в будущее стало нечего.
Лишенный возможности добыть себе средства вострым мечом (то есть продать его и прогулять деньги), Гриша был обречен на должность грузчика. При этом никаких перемен впереди не маячило, потому что грузчик, это не первая ступенька в карьерной лестнице, это бескрайная, плоская как стол, пустыня, где можно бродить всю жизнь, согреваемый лишь палящим солнцем да красочными миражами голливудской сборки, но так и не найти ни одного оазиса.
Хотел ли Гриша работать грузчиком? Вопрос такой, что глупее не задашь. Человек своего времени, Гриша считал всякий пролетарский труд уделом лохов. Подобная работа никак не соответствовала образу крутого перца, к которому Гриша всегда стремился. Крутые перцы, насколько Гриша знал, вообще не работают, потому что у них всегда все есть.
Гриша давно уже понял, что от трудов праведных ничего хорошего не наживешь. Понял и смирился. Исходя из того, что жизнь едва ли подбросит ему приятный сюрприз в лице внезапного антинаучного обогащения, он стал наслаждаться тем, что имел. Гриша не боялся завтрашнего дня, поскольку терять ему было нечего. Если у него возникало какое-то спонтанное желание, он старался немедленно его осуществить, даже в том случае, если это будет сопряжено с опасными последствиями для его организма. Ну и пусть себе опасность. Для чего себя жалеть? Для долгих и счастливых лет работы грузчиком? Или беречь здоровье, чтобы затем долго и тупо существовать на пенсии? Гриша вообще не хотел доживать до пенсионного возраста. Он мечтал умереть в тот день, когда не сможет больше пить, курить и покрывать телок. Жалкое бытие разваливающегося на части, впавшего в маразм и немощь активного трупа, помноженное на нищету, пугало его. Сейчас Гриша не имел ничего из того, что хотел, но у него, по крайней мере, еще оставался запас прочности, дающий ему право надеяться на лучшее. Но на какое лучшее можно надеяться в шестьдесят лет? Разве что на лучшее место на кладбище.
И вот, впервые в жизни, у него появилась реальная надежда и осязаемая цель. Миллионы долларов это то, ради чего стоит ограничивать себя во многом. Гриша уже не мог так свободно делать глупости, потому что теперь они стоили бы ему слишком дорого. Гриша стал целеустремленным, в его душе проснулся страх перед будущим. Он уже не мог, повинуясь желанию, пойти к прачкам, ворваться в их коморку среди ночи, начать стаскивать со спящих девок одеяла, лапать сонных за сиськи, настойчиво требовать интима. Раньше мог, а теперь не мог. Потому что этот поступок означал бы провал задания и потерю обещанных опричниками миллионов.