Грех, не согласился Тит.
Ладно, не стал настаивать Гриша, давай зайдем с другого конца. Вот представь, что тебя отпустили на волю, дали тебе землю, дом....
Что ты! Что ты! замахал руками Тит. Господь с тобой! Да что ты такое говоришь?
А что не так?
Да как же на волю? А барин? Как без барина-то прожить? Без отца-то родного? Без благодетеля? Без заступника? Ведь пропаду без него. Как есть пропаду.
Хорошо, проехали волю. Тогда вот как. Представь, что завтра тебя барин к себе вызывает, и говорит: хороший ты парень, Тит, работящий. Хочу тебя наградить. Сходи в женский барак, выбери себе любую бабу и пользуйся. Ну, хочешь сказать, что ты не пошел бы?
Куда?
По бабам.
Нет! Да что ты! Ужель не православные? То грех великий. Святой старец Маврикий учил....
Как же ты запарил уже своим Маврикием, безнадежным голосом проронил Гриша. Я ему о бабах, а он о старцах. Бабы, Тит. Понимаешь? Бабы! Сиськи, жопа, ноги Баба, одним словом.
Тут Гриша понял, что его слова все-таки достигли цели. Хотя на словах Тит выражал свое негативное отношение к сексу, его организм говорил обратное. Штаны вонючего мужика уже трещали по швам под напором страсти. Гриша, глядя на главный калибр, пришедший в боевое положение, покатился со смеху. Зато Тит не стал смеяться. Опустив глаза, он неободрительно покачал головой, затем взял лопату, и, что было сил, ударил себя черенком по крайней плоти. При этом он еще успел строго сказать:
Не балуй, окаянный!
После чего Тит закономерно свалился на землю, обхватил руками отбитое достоинство, и протяжно завыл.
Ну ты и членовредитель, смеясь, сказал Титу Гриша. В следующий раз сам себя не бей. Меня попроси. Я с радостью тебе с ноги пробью по мохнатым шарикам.
На следующий день случилось происшествие, повеселившее Гришу еще больше. Холоп Илья, молодой и традиционно глупый, был пойман за греховным делом. Гриша и Тит (их как сработавшееся звено теперь ставили на все работы вместе) возили туда-сюда все ту же кучу навоза. День выдался жаркий, навозные мухи и лютые комары одолевали. Тит не обращал на них внимания, и только когда насекомые лезли ему в нос или в глаза, тряс головой, как лошадь. Гриша отбивался от насекомых руками и ногами, материл их и напарника. Но тут неподалеку послышались громкие крики, полные праведного возмущения, а вслед за ними зазвучали болезненные вопли. Тит даже внимания не обратилкак вез тележку, так и повез дальше, а Гришу одолело любопытство. Он воткнул вилы в навоз и осторожно выглянул из-за сарая, пытаясь выяснить причину переполоха.
Картина, открывшаяся его взору, была довольно типична для имения. Три надзирателя лупили палками холопа, а тот катался по земле и орал. Гриша узнал преступникаим оказался холоп Илья, юный тупица, способный, как и все крепостные, только портить воздух да выполнять несложную механическую работу. Одно только удивилоизбиваемый Илья был без штанов. То есть штаны были, но болтались у него на щиколотках.
Гриша так бы и не понял, в честь чего лупят бедолагу, но на счастье появился свидетель. Мимо него прошел крепостной Дрон с бревном на плече, и на Гришин вопрос касательно причины избиения, все прояснил.
На греховном деле поймали, ответил он, прогибаясь под тяжестью бревна.
На каком именно? уточнил Гриша, поскольку крепостные считали греховным все, кроме работы, сна и пожирания помоев.
Забор сношал, произнес Дрон таинственную фразу.
Что он делал? переспросил Гриша.
Забор, окаянный, сношал, вот что.
Вечером Грише удалось выяснить подробности происшествия. Как оказалось, крепостного Илью попутал бес, и он, поддавшись греховному настрою, возжелал блуда. На его счастье в заборе отыскалась дырка от высохшего и выпавшего сучка, и в эту-то дырку Илья и пристроил свой окаянный отросток. Все шло хорошо, но недолго. Как раз в это время с противоположной стороны забора прогуливались три надзирателя, и когда они увидели то исчезающий то появляющийся из дырки член, то сразу все поняли. Дабы грешник не сумел скрыться, один из надзирателей крепко схватил его за корень жизни и держал до тех пор, пока соратники не обежали забор по кругу, и не взяли Илью тепленьким на месте преступления.
Улик оказалось выше крыши: забор, дырка, Илья Вначале бедолагу отлупили на месте преступления, затем отвели в воспитательный сарай и устроили очную ставку с оглоблей. Но и этого показалось мало. Тогда в дело пошел секатор, и Илье грубо, в антисанитарных условиях, удалили источник греховных соблазнов.
К вечеру чуть живого Илью притащили в барак и бросили на солому. Никто из крепостных даже не подумал подойти и посочувствовать страдальцу, на него вообще не обращали внимания. Зато Гриша не упустил случая поглумиться. Он подсел к Илье и жизнерадостно спросил:
Ну что, хороший танцор, как заборчик? Заноз много загнал?
Илья ничего не ответил. Ему было не до этого. За прошедший день он выхватил столько горяченьких, что на теле не осталось ни одного живого места. Что касалось работы секатором, то надзиратели сгоряча отрезали ему все подчистую, а рану прижгли углями. Без медицинского образования было ясно, что жить Илье осталось считанные дни.
Нашел ты приключение на свое хозяйство, сказал ему Гриша. И чего тебя на забор потянуло? Я сегодня специально подходил, смотрел. Ничего особенного, забор как забор. Совсем не сексуальный. Ты хоть бы бабу на нем нарисовал, что ли, хотя бы часть бабы. Хоть бы просто написалбаба. Ах, блин, забылты же писать не умеешь. Ну, теперь ты еще кое-что не умеешь.
И, сказав это, Гриша весело заржал.
Подошел Тит, присел на корточки, грянул задом так, что ударной волной разметал под собой солому, и с укором сказал Илье:
По делам и кара. Почто грешил, окаянный? Почто забор сношал?
Хватит уже пердеть, моралист хренов! напустился на напарника Гриша. Почто, спрашивает, забор сношал. Да если некого больше сношать, приходится с заборами любовью заниматься. Это тебе хорошо, ты чуть что, сразу его лопатой лупишь, чтобы голову не поднимал. Ильюшка, сто членов тебе в ушко, не слушай Тита. Все ты правильно сделал. Уважаю.
Следующее утро Илья встретил уже остывшим и посиневшим. Холопы по приказу надзирателей выволокли его тушу во двор, а затем Грише и Титуквалифицированной похоронной команде, пришлось тащить тело на заслуженный отдых. Тит всю дорогу портил траурное событие запуском зловонных ветров, так что даже надзиратель, шедший сзади, не выдержал, обогнал похоронную процессию, и пошел впереди. Гриша сквозь зубы возмущался тем фактом, что он вынужден таскать кадавров, да еще в такой замечательной компании. Тит на это ответил, что на все воля божья, и так мощно грянул шоколадным оком, что оглушил пролетавшую мимо сороку. Птица, убитая анальным громом, потеряла управление и свалилась в траву.
Вот, наконец, настал долгожданный всеми праздникдень успения святой великомученицы Евлампии. Гриша ждал этого дня больше всех прочих. Это был его единственный шанс проявить себя перед барином и попасть в число дворовых людей. Упускать его было никак нельзя. Наниматели настойчиво требовали результатов, и использовали для их скорейшего достижения все средства давления. Толстой постоянно грозился лишить Гришу еды, отнять кровать и туалетную бумагу, а недавно проделал и вовсе неслыханное. Когда Гриша отдыхал после дневной смены, дверь в его комнату открылась, и вошел Толстой, а вместе с ним шикарная краля в слишком откровенном наряде.
Знакомься, это Анфиса, представил девушку Толстой. Двести долларов за час. Суровая профессионалка.
Гриша вскочил с постели, не веря своему счастью. В этот момент он готов был расцеловать Толстого взасос. Наконец-то, после стольких дней невыносимого воздержания, у него произойдет полноценная половая жизнь.
Нравится? спросил Толстой, похабно ухмыляясь.
Да! проревел Гриша.
Хочешь ее?
Да!!!
Ну и хоти дальше. Получишь, когда добудешь сведения об артефакте.
С этими словами Толстой и Анфиса вышли из комнаты.
После такого безжалостного кидалова у Гриши случилось состояние аффекта. Он ревел животным, он бил ногами стены, перевернул книжную полку, выломал дверь в уборную, пытался выкорчевать унитаз. На шум прибежали гоблины, замотали Гришу в простыню, оттащили в душевую кабину и остудили ледяной водой.