И я не говорила больше об этом с родителями. Стоило знать, что они начнут искать, откуда пошла эта греховная идея, и когда они узнали, что я слушала радио, мне запретили ходить к Ставе. Мне не мешали видеться с ним, но запретили слушать радио. Мои уши нельзя было загрязнять чужими идеями. Они поговорили с его родителями и, чтобы сохранить мир с соседями, согласились. А какое дело было до этого родителям Ставы? Им было все равно, слушаю ли я радио. Одним ребенком в доме меньше.
Меня это не сломило. Я набралась решительности стать актрисой, найти способ.
Но мне не давали больше проводить время в доме Ставы, и нам оставались только игры на улице. Игры в сене и с козлятами надоели еще в девять, и мы начали ходить после школы в лес.
Часть меня боялась высоких деревьев и темных троп, и я постоянно выглядывала человека без лица. Он не показывался. Но появилось нечто другое. Нечто ужасное.
День был прохладным и серым ранней осенью. Листья только перешли от красного к ржавому и беспомощно липли к ветвям.
Става шел впереди меня, под ним хрустели листья. Он был на два года старше, недавно стал выглядеть на свой возраст. Он часто шагал впереди, притворяясь, что онохотник или принц, а я шла за ним. Я не была против защиты, даже если это делал одиннадцатилетний.
И я не была против, когда он остановился и взял меня за руку. Я не в первый раз ощутила разницу между нами. Он был мальчиком, а ядевочкой, и по моей руке пробежали мурашки, такие чувства я представляла, когда слышала романтические части радио-шоу.
Я была в таком потрясении от того, что он взял меня за руку, что не сразу услышала вой. Вдруг хватка Ставы стала крепче, он озирался.
Что такое? спросила я, не привыкнув видеть панику на его лице.
Ты это слышала?
Я напряглась и прислушалась.
Я услышала это. Вой волка или дикой собаки. Он доносился слева и словно заполнял лес.
Я посмотрела на него с ужасом.
Нужно возвращаться, сказал он.
Я кивнула, мы развернулись, но я услышала крик ребенка, смешанный с этим воем.
Я замерла и потянула Ставу за руку. Он пытался идти дальше.
Слушай! хрипло прошептала я.
Нельзя оставаться рядом с волками! завопил он, пытаясь подавить голос. Всем шведским детям, наверное, рассказывали о злых волках в лесу. Я слышала такое от мамы. Но крик ребенка менял историю.
Там девочка! сказала я, услышав вопль с той же стороны. Я не была уверена, девочка это или нет, но голос был юным, как у нас, его носителю требовалась помощь.
Я ничего не слышу, идем, Става потянул меня.
Нет! крикнула я и вырвала руку из его потной хватки. Прислушайся.
Волк взвыл. А потом стало слышно яростное рычание. И крик ребенка.
Папа, кричал ребенок.
Но Става не сдавался.
Я слышу только волков. Нужно уходить.
Иди! сказала я, развернулась и побежала в лес на жуткий звук щелкающих зубов.
Я слышала крики Ставы сзади, может, он даже пытался побежать за мной. Я не винила его за то, что он отпустил меня, как и за то, что он не догнал меня. Он был старше, но я была с ним одного роста, мои ноги были рождены для бега. Через пару минут бега среди берез и выпирающих корней, смешанных с кустами ягод, я осталась одна.
Одна я ругалась последними словами.
Я ждала, прижав ладони к коленям, носки были в грязи, я тяжело дышала. Я сбилась с тропы, так что потерялась и была одна.
Вой и крик человека.
Конечно, я не была совсем одна.
Дура ты, Пиппа, сказала я вслух, надеясь, что меня услышит Става. Надеясь, что не услышат волки. Чем я думала? Я была высокой, но мне все еще было девять, мои навыки выживания состояли из сбора ягод и бросков камнями. Вряд ли я могла спасти. А Става не слышал крик ребенка. Может, это было в моей голове.
Но это повторилось.
Помогите! кричал ребенок, и теперь я была уверена, что это девочка младше меня.
Мои пальцы рук и ног болели от холода, который усиливался. Осень в Швеции не была мягкой. В один день могло быть тепло, а на следующий все замерзало. В темном лесу ночью я могла и умереть. Но я решила прийти сюда, такова моя судьба. Знать лучше, чем не знать, даже если я умру.
Знаю, такие мысли не имели много смысла, если учесть, какой юной я была. Но часть меня не боялась того, что стоило. Хотя я все еще была напугана, смерть меня не ужасала. Это не было связано с отцом и его взглядами, просто я уже испытывала смерть. Я знала, что умерла в какой-то степени, когда увидела девочку в озере. Не знаю, как я вернулась к жизни, но думала, что это она, хоть и была мертвой, но защитила меня. Я ощущала, что смогу уйти и от этого.
Было глупо так думать. Я была юной и, как я и говорила себе, глупой. Но так все было. Уверена, риск ради спасения незнакомца можно посчитать благородным, но я не знала, как это видела я. Просто мне нужно было что-то делать.
И хотя все тело замерзло и молило звать Ставу, попытаться найти путь домой, пока не стемнело, я этого не сделала. Я шла на звуки, кралась почти без шума по сухому лесу.
Тьма быстро сгущалась, лес стал выглядеть зловеще. Белая кора берез сменилась камнями и соснами, глаза обманывали меня. Я видела всюду тени, силуэты и лица. Требовались все силы, чтобы держать себя в руках и идти дальше.
Я попала на полянку, где в сумерках было хоть что-то видно.
И я никогда не забуду это, хотя каждую ночь молилась, чтобы забыть.
На поляне, среди высокой травы, были три собаки. Собаки, потому что они не были худыми и хищными, как волки. Они были крупнее, толще, без грации. Даже убивая, волки оставались изящными. Это же было отвратительно.
Собаки нападали на девочку, что была на пару лет младше меня. У нее были длинные каштановые волосы, что разметались вокруг ее головы, лежащей на боку. Один пес с зубами крокодила держал в пасти ее ножку. Другие дваруки. Они впивались зубами в нежную кожу внутренней стороны локтя.
Они разрывали девочку на части, и я через миг поняла, что одной ее ноги не хватало, она была оторвана, а юбкаокровавлена.
Я застыла, не могла двигаться, говорить, дышать. Не знаю, как я существовала в тот миг, но я все это видела.
Собаки не смотрели на меня, они продолжали терзать ее, пока пес не оторвал ладонь от запястья. Со шлепком девочка упала на землю, оставшиеся псы перетягивали ее в стороны.
А потом она подняла голову и посмотрела на меня.
Она все еще была живой. Ее лицо было белым, как снег, а глазапокрасневшими и опухшими.
Почему он оставил меня? крикнула она, голос было едва слышно за рычанием собак и щелканьем их пастей.
Я не могла говорить. Я не могла ничего сказать. Я была глупой. Беспомощной. Бесполезной.
Девочка смотрела на меня темными глазами, почти не замечая ужаса происходящего.
Почему он сказал мне идти? спросила она, ожидая моего ответа. Я смогла лишь покачать головой, не зная, реально ли то, что я вижу, хотя я знала, что это наяву.
Пес у ее ноги зарычал и откусил большой кусок возле ее колена. Он оторвал кусок с гадким хлюпаньем. Рана была рваной, кровавой, было видно кость и связки.
Девочка перестала смотреть на меня. Она закрыла рот. Закрыла глаза.
Я услышала ее в голове.
«Беги, Пиппа!».
Я не знала, как она попала в меня, но так было. Я не теряла время. Туман отпустил меня, и чистая паника наполнила мое тело.
Я бросилась в лес, не оглядываясь. Ее крики прекратились, но рычание чудищ доносилось, пока я не вышла из лесу недалеко от дома Ставы. Я бежала, пока не увидела теплые огни его дома, я рассказала его встревоженной семье, что случилось. Я опустила часть, в которой девочка говорила со мной, они могли не поверить, но поведала все остальное. Става хотя бы мог подтвердить, что собаки там были.
В истерическом состоянии меня доставили домой и отправили домой с рюмкой водки и чашкой чая, которые мама заставила меня выпить несколькими глотками. Родители переживали за меня, и это не удивляло. Но, судя по их взглядам, они тревожились не только из-за собак. Я не знала, из-за чего.
Это случилось в пятницу, и на выходных я не могла увидеть Ставу и его семью. Я сидела дома, мама боялась, что снова нападут псы или волки. Когда я забралась в машину Арстанда в понедельник утром, он сказал, что охотники были в лесу. Они нашли следы диких собак, стая терзала куриц в соседнем городке, и они нашли следы одежды девочки. Но одежда была старой, пробыла в лесу много-много лет. Собаки бились не из-за девочки.