А как с ними находить общий язык, если тетенек интересовали только их внуки, огород, да то, какого размера у них пенсия будет? Делали потихоньку свою работу, а на кипящую идеями начальницу поглядывали со снисходительной усмешкой.
Это мне сама Катерина рассказывала, возмущаясь, что подчиненные ее совсем не любознательные и им ничего не надо, а основная цельчтобы их не трогали и дали спокойно до пенсии доработать.
А я вздыхала, завидуя Катькиной кипучести, и с горечью думала, что мне уже сейчас «ничего не надо», и я бы тоже предпочла, чтобы меня не трогали и дали спокойно доработать до пенсии.
Нет, ну в двадцать с небольшими такие мысли! Нормально?
Но что поделать. Свою работу я не любила. Зато всякие истории придумывать у меня получалось прекрасно. Уже в пятилетнем возрасте своих одногруппников в детском саду до нервного срыва доводила, пугая сказками о «страшном змее, живущем в унитазе». Не буду уж сейчас рассказывать, что этот змей там делал и чем питался, но девчонки потом без воспитательницы боялись в туалет заходить.
В школе за сочинения двойки получала, но не потому, что писать их не умела, а потому, что какую бы тему ни задавали, у меня в результате получался рассказ, который можно было печатать в рубрике «Ужасы нашего городка». Даже когда о «птице-тройке» писала, она у меня к концу как-то нечаянно в трехголового дракона превратилась.
Как я позже узнала, учителя моими сочинениями зачитывались и жалели, что продолжений не бывает, каждое сочинениеотдельный рассказ. Но тем не менее русичка за содержание методично ставила мне «неуды». И из-за этого по литературе выше тройки у меня никогда не выходило. В отличие от математики, где сочинять ничего не требовалось.
Может, поэтому меня родители и отправили не на филфак, куда мне хотелось, а на экономический, где я и отбыла пятилетнюю каторгу с последующим «пожизненным поселением» в бухгалтерии нашей мебельной фабрики, куда папа устроил меня по большому блату. Он на этой фабрике мастером сборочного цеха работал.
И вот уже второй год я занимаюсь обработкой первичной документации: заношу расходы и доходы фабрики в таблицы на компьютере, распечатываю их и подшиваю в толстые папки-скоросшиватели.
Работа не сказать, что очень сложная, но внимания требует. Так что в бухгалтерии мне не до сказок. А вот дома порой пишу небольшие рассказики, в которых то зомби фигурируют, то драконы летают, то маленькие милые фамильяры скачут. Белые и пушистые. И не зубастые, как этот чудик, который мне во сне приснился.
Поняла? Катька строго посмотрела на меня, и я послушно кивнула:
Угу.
Ты меня хоть слушала? вздохнула подруга.
Конечно! возмутилась я. Я тебя всегда слушаю.
Слушаешь, но не слышишь, сердито продолжила она. Вот повтори, что я тебе сейчас советовала?
Ну это словом, поняла я все. Не доставай, мне было стыдно, что я снова все прослушала, погрузившись в свои мысли. Катька реально хотела мне помочь, а я опять ушами прохлопала.
Отличная у меня подруга. Всегда и во всем меня поддерживает, выслушивает мои бредовые фантазии и постоянно возмущается, что я их не записываю. Говорит, что меня с нетерпением ждет стезя писателя-фантаста. А когда я напоминаю ей про «тройку» по литературе, она машет рукой и решительно заявляет: «Забудь. Русичка тебе просто завидовала».
К моей чести нужно сказать, что обычно я Катерину слушаю внимательнее, чем сегодня. Но сны последних дней и, особенно, волосатый шарик здорово выбили меня из колеи. Давно мне таких реалистичных кошмаров не снилось.
Может, действительно пора лечиться?
Ладно, Катерина не умела долго сердиться. Давай уже рассчитываться, а то погулять не успеем. Мы с мамой после обеда собирались по магазинам пройтись.
Угу, согласилась я и призывно замахала стоявшему у стойки официанту.
Рассчитавшись, вышли из пиццерии и не спеша двинулись в сторону парка, по которому любили бродить в хорошую погоду.
А погода была как раз для прогулок: солнечная и теплая. Жара, достававшая нас последний месяц, накануне спала, и мы шли, с удовольствием подставляя лица под теплые солнечные лучи, ласково нас пригревавшие, но не обжигавшие жаром.
Дойдя до парка, остановились у перехода, дожидаясь «инопланетянина». Я так однажды зеленого человечка назвала, который на светофоре загорался, разрешая переход. Это еще в школе было, когда я впервые услышала, что у нас инопланетян «зелеными человечками» называют. Ну и подумала: а почему бы тогда и наоборот не сделать?
Название прижилось, и мы уже много лет на каждом перекрестке с «инопланетянами» встречаемся. Зелененькими и бойко шагающими.
Однажды даже рассуждали с Катькой: а вдруг эти человечки и в самом деле прилетали? Встретились с создателем светофора и попросили увековечить их визит на всех перекрестках страны.
Или нет, не впрямую попросили, а приснились ему и приказали. Они жзавоеватели, зачем им просить?
А я потом целую историю про их визит сочинила. Про войну зеленых и красных человечков, закончившуюся тем, что засунули вояк в светофоры и запретили им друг с другом встречаться. Поэтому они и загораются по очереди, а не одновременно, чтобы, упаси бог, случайно опять не поссориться.
Миленькая такая сказка для детей старшего школьного возраста получилась. С морем крови, рушащимися домами и сталкивающимися на перекрестках машинами. Именно поэтому и разместила спасительница землян (это я, значит) завоевателей в светофоры: пусть исправляют то зло, которое натворили.
А мне потом эти битвы долго снились, и человечки, забыв про свои распри, хором угрожали мне всеми возможными карами за свое вечное пленение. Под конец я торжественно сожгла рассказ на костре, но убедить Катьку не называть человечков «инопланетянами» не смогла.
Наконец, красный свет сменился желтым, мы, не дожидаясь зеленого, шагнули на «зебру», и вдруг я краем глаза заметила, что прямо на меня во весь опор несется какой-то не успевший проехать на свой свет торопыга. И, судя по всему, тормозить не собирается. Дернула Катьку, отталкивая ее назад, сама тоже отскочила, и все бы закончилось благополучно, если бы не попавший мне под ноги поребрик, о который я споткнулась. Да так, что, не удержавшись на ногах, упала навзничь и как следует приложилась головой об асфальт.
Успела еще услышать крик подруги, и погрузилась в темноту.
Глава 2
Не знаю, долго ли я была без сознания, но, очнувшись, я сразу об этом пожалела. Лучше бы и дальше в обмороке лежала. Голова раскалывалась, во рту стоял сладковатый привкус крови, все тело болело так, словно меня долго и методично били. Застонав, я приподнялась на руках, ожидая увидеть толпу зевак или больничную палату и тут же резко села, увидев склонившуюся надо мной ветку с розовой хвоей и синими шишками.
Правда, сразу вскрикнула от пронзившей меня боли. Истерзанное тело яростно протестовало против таких энергичных действий. Впрочем, звук собственного голоса и охватившая меня паника помогли слегка приглушить неприятные ощущения, и я, стараясь не делать резких движений, медленно повернула голову, разглядывая окружающий меня лес.
Лес?!
Это что? Это я где? А где город, асфальт? Катька где? Она не могла меня бросить в таком странном месте!
Розовые ели с синими шишками
Я что, опять сплю?
Или это у меня бред такой?
Я прекрасно помнила и летящую на меня машину, и свое падение, и ничем иным, как галлюцинацией находящегося в коме мозга объяснить окружающее не могла.
Ладно, галлюцинация, так галлюцинация. Значит, это ненадолго. Сейчас мне врачи вколют что-нибудь взбадривающее, приведут в чувство, и этот бред закончится.
Лишь бы они меня в медицинскую кому не отправили. Долго смотреть на этот сюрреалистический пейзаж охоты нет.
Впрочем, лежать всю кому на одном месте я тоже не собиралась. Может, я в ней месяц пробуду. Что, так и торчать под этой елкой? Нет уж, раз оказалась в таком интересном месте, нужно его исследовать. Да и есть что-то хочется. Не кормят меня в больнице, что ли? Голодом заморить решили?
Покряхтывая от боли, я оперлась на темно-лиловый ствол стоящей рядом ели и медленно встала, собрав на волосы уйму осыпавшейся хвои.
Чего она так сыплется-то? Зимнюю шубу на летнюю меняет? Ох, и колючая, зараза!