А она еще пуще старается! Руку к нему тянет и пальчиками манит-манит! Он шаг делает, другой! А я хочу его удержать, схватить, да только двинуться не могу - словно занемело тело мое. И тут Ясна к озеру бросается и мечом прямо по девушке ударяет! Замерло будто все. А потом меч ее, в воздухе повисший, с размаху о воду бьет, а девушка уже с другой стороны озера находится - и хохочет-хохочет страшным грубым голосом.
- Ты что здесь делаешь, глупая! Уходи, это мой избранник!
- Не отдам! Уходи, нечисть! - Ясна ей отвечает.
- Не любит он тебя, любил бы, на зов мой не откликнулся.
- Все равно не отдам! Богдан, вяжи его! Он сам к озеру идет!
И правда, Неждан медленно шагал к воде. Пошевелил я руками - слушаются вроде. И к воину кинулся, повалил на землю и связывать его же поясом стал. Он вырывался, а потом глаза закрылись и Неждан шевелиться перестал. Послушал сердце его, к груди ухо приложив, билось оно ровно и громко. Спит?
Встал и увидел... нет, не на Ясну смотрел... на девушку эту волшебную, что ручки свои тоненькие в мою сторону тянула и говорила тихим нежным журчащим голоском:
- Иди ко мне, милый, иди ко мне...
А я смотрел на пальчики ее тонкие и глаз отвести не мог. И, кажется, стоял на месте, не двигаясь...
***
Богдан медленно шел к озеру, глядя на шутиху пристально. Отбросив в сторону меч, обеими руками вцепилась я в его руку, да только, легко оторвал он от себя мои пальцы... И шел дальше. Звала его, кричала, пыталась удержать, да шел он все равно. Нет в его сердце любви ко мне! Слышит зов ее! Что же делать? Как спасти Богдана? Связать-то, удержать его сил моих не хватит!
Обежала вокруг и встала между ним и озером. Только он руку протянул и начал отталкивать в сторону. Тогда, рванувшись изо всех сил, прижалась к нему всем телом, руками обхватила голову и поцеловала. Всю свою любовь в поцелуй этот вложила, всю нежность, что год копилась в моем сердце. Целовала губы его, волосы гладила.
Отодвинулась чуть и в лицо посмотрела - глаза закрыты и не двигается, не идёт дальше! Обернулась назад - а озера-то и нет никакого! И шутиха исчезла! И полянка - темная стала, только звёздами и освещаемая.
Мы спаслись! Только Богдан глаза не открывает почему-то. Более того, обнимать сам меня стал! Губы его горячие вдруг на шее моей оказались. И так нежно целовали там, что забыла я обо всем на свете!
Ничего не хочу знать, кроме губ его. Ничего не хочу слышать, кроме сбившегося дыхания моего любимого. Ни о чем не хочу думать, кроме как о том, чтобы он никогда не останавливался.
Как же я скучала по ласкам его! Как же не хватало мне его шепота нежного! Неужели имя мое шепчет? Невозможно это. Но чуть отрываясь от меня, губы Богдана еле слышно, невесомо... "Ясна-а..."
И удержаться не могла, срывала рубаху с него, чтобы к коже его гладкой руками.... "Богда-ан, любимый мой".
Не поняла, не заметила, как шнуровка на платье развязанной оказалась, как до талии спустилось оно сверху... На секунду губы его от моих оторвались только... И вот они уже к груди подбираются! И жарким, влажным движением - языком, по самым вершинкам, до боли сжатым, напряженным то ли от ветерка ночного, их обдувающего, то ли от безумного желания, которое муж мой во мне вызывает!
И ведь знаю, помню еще, что недалеко совсем дружинник спит. Понимаю, что разбудить его могу... И поэтому губы кусаю, чтобы не стонать. Но сквозь боль, сквозь зубы на губе стиснутые, мои, мои стоны наружу все равно вырываются!
- Ясна?
- Я, здесь, с тобой, милый мой!
- Не могу больше... Хочу тебя...
Какой голос у него хриплый... А руки беспорядочно, дико по платью двигаются - подол вверх поднимают. Не время, не место было, но сама не могла противиться - низ живота моего огнём горел... Вцепилась, впилась в губы его, и сама! сама одежду свою на себе срывала!
Он рубаху на землю постелил и меня хотел на нее уложить. Но мне тоже нужно было, до боли нужно было потрогать, поласкать любимого. Толкнула его на траву, да, впрочем, он и не сопротивлялся! На руки свои опиралась, а губами вниз от шеи его двигаться начала. Языком по груди водила, где целовала, кожу в рот свой втягивая, где прикусывала, чтобы тут же, языком лизнуть...
И неумолимо к штанам его приближалась, туда, где под тканью грубой большим напряженным холмом плоть его наружу, прочь из одежды рвалась.
- Потрогай меня... там...
О, я сама только этого и хочу! Что ж завязано так крепко здесь? Наши руки, мешая друг другу, то отталкивая, то сжимая пальцы другого, рвали непослушные верёвки, пока не поддались они. Богдан штаны вниз стянул, а мне в свете лунном тело его хорошо видно стало. Ах, какой он! Нет краше на всем белом свете!
Он ладошку мою нащупал и на плоть свою положил. Гладкая, нежная, мягкая кожа.... Но стоит сжать немного, и сила, твердость чувствуется... А если... Если так же, как он тогда, в бане со мной... Можно ли женщине так делать? Спросить его об этом? Нет, пусть остановит лучше, если плохо это.
Сдвинулась по телу его ниже, между ног раскинутых устраиваясь. Косу на спину откинула, нагнулась и поцеловала бархатную влажную кожу на самом кончике. Богдан дернулся и застонал. Что? Нельзя так? Подняла голову и в лицо его посмотрела.
- Богдан?
- Еще, Ясна, еще...
Ах, ему же нравится это! Стала, внизу сжимая, целовать по всей длине, а потом, осмелившись, втянула в рот, языком сверху поглаживая. Наградой мне был мучительный длинный стон... Руки Богдана в волосы мои вцепились, тело дугой выгнулось. Но я, поняв, что так отзывается он на ласку мою, продолжала свои движения, пока он не стал отстранять меня.
- Нет, милая, все... С тобой хочу...
Как на земле под ним оказалась, не поняла. Да только и помнила, как руки вверх поднимала, чтобы платье мое он стащить мог. На одежду нашу уложил меня и руками дрожащими все тело огладил.
- Какая ты... красивая! Нет краше тебя на земле...
И губы его на теле моем - а от них искрами по телу всему жар разливается... А рука его вниз скользит, чтобы, ноги мои раздвинув, осторожно, медленно, погладить, притронуться там, где уже горячо и влажно. И тело мое на каждое прикосновение его рук и губ само отзывается: выгинается, движется.
- Богдан, иди ко мне... Быстрее...
Не пришлось просить его больше - накрыл меня, спрятал от мира всего. И вот уже плоть его горячая осторожно по моим складочкам скользит... А мне мало этого, мне он весь нужен. Руку между телами нашими просунула, обхватила его и сама направила. Со стоном он в меня погрузился и, лбом ко лбу моему прислонившись, двигаться стал.
- Муж мой... люблю тебя.... больше жизни... люблю...
Шептала, спину гладила, ягодицы сжимала, чтобы глубже... сильнее... чтобы мой весь, без остатка...
- Ясна... моя...
29 глава
***
Безумие... просто безумие какое-то! Без сил упал на нее, придавливая к земле. Тут же где-то рядом Неждан лежит связанный! А что, если проснулся он? А Ясна, что она обо мне думать будет? Что муж ее - животное какое-то? Накинулся на нее... Но ведь она мне отвечала!
- Ясна, я обидел тебя?
- А я тебя?
- Ты-то чем меня обидеть могла? Это я, как зверь какой-то на тебя накинулся!
- Вот глупый, так я ж тебя первая поцеловала!
- Я шел к ней? Да? Ты поэтому? Чтобы удержать? Мне казалось, что на месте стою.
- Богдан, я голоса слышу - нас ищут! Давай одеваться быстрее!
Когда я неловко платье на нее натягивал, посмеивалась она тихонько, но когда стал свой сапог в траве искать - хохотала, рот ладошкой закрывая.
- Знаешь что, Богдан, это шутиха тебя заколдовала, поэтому ты на меня и накинулся.
- Нет, Ясна, это ты меня заколдовала. Не надо на какую-то там ... вину свою перекладывать! Ее я в первый раз видел!
Мне тоже почему-то весело было и, как-то, спокойно на душе... и в теле. Она рассмеялась пуще прежнего:
- А меня? Вчера днем только и увидел! И не помнишь совсем!
- Кое-что, похоже, все-таки помню...
- Что?
Замерла, интересно ей знать, что именно так глубоко в памяти моей засело, чего и Мира не смогла стереть.
- Помню, что и год назад мне с тобой так же хорошо было, как сегодня.
Взволнованные голоса приближались. Но, не дожидаясь их, я, отыскав в траве все также крепко спящего Неждана, с помощью Ясны взвалил его себе на плечо и пошел в сторону дороги. Видел впереди огоньки, слышал, как дружинники между собой переговариваются. Но ярче всего чувствовал всем телом, всей душой своей каждое движение, каждый звук, Ясной издаваемый. И отзывался на них. Ничего не хотел более, чем поскорее в Муром вернуться, поселить ее в доме своем и каждый день видеть, каждую ночь целовать вот так, как только что целовал!