А я тряпицу со зверобоем подхватила и тихонечко, стараясь не шуметь - вон из леса! На краю полянки остановилась, обернулась, окинула взглядом то место, на котором сидела только что, чтобы запомнить, где с любимым встретилась, где его так близко почувствовала. Знала, верила - скоро наша встреча! Предчувствовала ее! Не видела его еще, не знала, а уже любила всем своим сердцем.
***
- Дедушка, я волчицу в лесу повстречала!
- Ясна, да, как же? Чтоб одна больше туда не ходила! Только со мной! Понятно тебе, девочка!
- Дедушка, милый, да я уже взрослая! Мне уже двадцать первая зима миновала!
- И что из того?
- Как что? Любаве восемнадцать всего, а ее уже сватают! Вон, вчера из деревни, что за рекой, сватов засылали!
Я ведь и, правда, старая уже. Чудно так думать! Я себе старой-то не казалась! Да только одна я в деревне в таком возрасте незамужняя была. Подружек моих в пятнадцать-шестнадцать замуж еще повыдавали. А кто, чуть больше в девках задержался - ту за любого желающего, без разбору отец с матерью сватали, хоть и не мил был жених девке! Только меня одну не неволили. Были, были желающие, сватались! Даже Филипп - дурачок соломенный, приходил! Да, разве я пошла бы за кого низ них, если сердце своего единственного ждет? Ну, и пусть, что годы женские быстро проходят. Сколько будет нужно, столько и ждать буду.
Вот Любава жениха увидела и в обморок упала - страшный, рыжий, конопатый и нос - как у лешего - коряга! А она по Филиппу сохнет! Неужто, придется ей всю жизнь мучится? А что, если...
Она же - красивая! А Филипп, он все выдумал, что я ему нравлюсь! Что если на Ивана Купалу заставить их через костер вместе прыгать? Как там девушки говорили, кто, держась за руки, через костер ночью в лесу прыгнет, тот век вместе жить будет. Да, только праздник-то прошел уж! Завтра староста в Изборск пшеницу повезёт - дань муромскому князю отдавать! Значит, осень скоро!
Вот бы со старостой увязаться, да бабушка никогда не отпустит, даже с дедом не пустила, когда он зимой сапоги в Изборск продавать ездил. Дедовы сапоги сам изборский воевода носит! Таких у нас никто делать не умеет!
5. Начало пути
Мои дружинники тоже не обрадовались тому, что княжич с нами поедет. Да, на решения князя - что могли возразить воины?
Сказал им, чтоб обращались с ним так, будто он - просто мальчишка, учиться к нам в дружину приставленный. Спуску ему не давать! Звать по имени! Ни в чем не помогать! Но и помнить, что после нашей поездки он снова княжичем станет - а значит, слишком-то не высмеивать, не подшучивать - чтоб не припомнил потом.
Отправил всех отдыхать - на рассвете выезжаем. Только Ярополка попросил чуть задержаться.
- Какое мне будет задание, воевода?
- Ярополк, ты понимаешь, что будет, если вдруг с княжичем в пути что-то случится? Если ранен будет - еще ничего, князь пошумит-пошумит, да и отстанет, но если вдруг... - Я не договорил, ни к чему кликать беду, - не сносить головы нам всем.
- Я понял Богдан.
Он всегда все понимал с полуслова. И выполнял лучше всех.
- Головой за него отвечаешь. Но так, чтобы в глаза не бросалось.
- Будет сделано, воевода!
- Иди с женой прощайся! Как малец-то твой, пошел уже?
Ярополк в лице поменялся. Из собранного, хмурого воина в мгновение превратился в молодого еще, доброго и ласкового отца и мужа. Знаю, что в жене души не чает, впрочем, как и она. На секунду засомневался, может, нужно было кому другому Бажена охранять поручить - слишком уж Ярополк домой стремиться будет, свою жизнь беречь. Но посмотрел в его лицо и решил, нет - этот все, как надо сделает! И он, как будто понял, что за сомнения меня мучают, сказал:
- Пошел уже, за лавку только ручонками держится.... Но ты, Богдан, не сомневайся, что ты велел мне - все выполню.
- Знаю.
***
Мать, как всегда, суетилась по дому. На пороге замер, наблюдая за ней. Ведь не старая еще, а согнулась - жизнь нелегкая у нее. Отец - жестокий человек был - руку поднимал и на мать и на нас - детей. Кроме меня, еще двое у матери родились, да только девочка еще младенцем умерла, а мальчик в болоте утонул в отрочестве. Отец однажды из похода княжеского не вернулся - погиб в бою. Мать горевала, да только я не понимал, чего убивается - мучитель их исчез! Так и жили - никого из родных у нас во всем свете больше не было.
Увидела. Села на лавку. Тряпицей глаза вытирает. Знал, что скажет. Всегда перед походом одно и то же говорила.
- Ох, сынок, как жить буду, если не вернешься? Вот бы внучка мне - хоть забота была бы!
- Мать, снова ты за свое. Ты ж знаешь...
- Знаю, родненький, знаю...
- Ты мне хоть чужого какого привези. Может, сиротка встретится. Каждый день Бога прошу, чтобы избавил тебя от...
Замолчала. Конечно, в ее понимании - Бог един. Не верит в древних богов - ни в Перуна, и в Ярило, ни, что для женщины, вообще, не приемлемо - в Макошь. И Бог у нее особенный - добрый, милостивый. Думает, что если усердно просить его, то поможет. Но и не укладывается в ее голове, как и кто проклятье мое создал, если других, злых-то богов, нет.
Я и сам часто задумывался об этом. Не знал, как правильно, а наставить, объяснить было некому. Махнул рукой - пусть все идет, как шло. Нечего мечтать о пустом. Пусть просит своего Бога, если ей от этого легче.
Знал, что нужно отдохнуть - путь не близок, в дороге что угодно случиться может. Неизвестно, когда возможность еще представится. Съел все, приготовленное матерью. Улегся на лавку. А сна нет. Так и промаялся до утра почти под материн шепот - всю ночь на коленях со свечой зажженной простояла. Только задремал, петух уж кричит - пора!
Оделся. Только перепоясываться стал, мать веревку какую-то несет, а на ней - две палочки крест-накрест связанные.
- Мать, что это? Зачем?
- Сынок, под рубахой не видно будет. Прошу тебя, надень!
Не в силах противиться просящему слезному взгляду, накинул на шею. Вздохнул тяжело, что как воины мои увидят! А ведь увидят-то! А, впрочем, по мне пусть равняются, а не я по ним!
Сам запряг коня, хотя мальчишка для этих целей у воеводы имелся. Не допустил, вдруг, что не так сделает - чтоб в пути лишний раз не останавливаться. Вот и дружинники собираются. Первым, как заведено, Милорад прибыл. Коня в поводу привел. Кивнул, сел на чурбан, что возле ворот стоит.
- Ну, Милорад, что будет?
Это - тоже традиция. Была у моего разведчика особенность одна - мог предугадать, чего в пути опасаться. Как он это делал, никогда не говорил. Да, я и не спрашивал.
- Трудно будет. Чудь взбунтуется. Не все вернутся. Но князь будет доволен.
- Может, что заранее сделать можно, чтоб с меньшими потерями остаться?
- Можно...
Долго ждать пришлось. Потом Милорад поднял голову, в глаза взглянул и сказал то, что я и сам знал:
- Не бери его!
Помолчали, подумали. Оба знали, что это невозможно...
Остальные вскорости подтянулись. Третьяк с Волком издалека слышны были. Третьяк снова над товарищем потешался, мол, Волка Барсуком назвать нужно было - будить пришлось, спит долго! Волк - увалень, неглуп, но на язык туговат. Мычит в ответ что-то. А Третьяку - потеха!
Ждан и Неждан - братья, погодки, шли хмурые, насупленные. С этими все понятно - медовуху вчера пили. Знают, что в пути не дозволю, а вернемся нескоро - тоже обычное дело. Теперь до вечера мучиться будут.
Мстислав, как всегда верхом, этот пешком не ходит. Живет неподалеку, а все равно на своем Воронке прискакал. Возле дома с женой простился - видно отсюда было, как миловались у дверей в хату.
По давнему негласному уговору, никто из жен не приходил за околицу провожать. Прощались возле плетня. Да и женатые не все были - братья молоды еще, Милорад - вдовец, ну и я.
Ну, и где обуза окаянная? Где княжич, чтоб его...? Ясно же сказал, что на рассвете отправляемся!
Все поглядывали в сторону княжеских хором. Там движение плохо видно было - забор и ворота тесовые перекрывали. Но вот ворота открылись, и нашему взгляду предстала процессия - сам Бажен верхом на коне, князь с княжной, дядька княжича, еще кто-то, возле ворот платочками машут.
У дружинников моих дар речи пропал, а Третьяк от увиденного на землю сел:
- Ядрен корень! Что за свадьба?
Раздались смешки. Кто-то тихо сказал:
- Пусть до Изборска провожают, так и мы не нужны будем!
Ну, хоть оделся княжич, как полагается - рубаха, да штаны простые. Меч, вот только попроще бы надо. По мечу сразу видно, что с чужого-то плеча он. Пришлось вернуться в избу, взять свой старый. Мать у порога мнется, знает, что выходить нельзя. Перекрестила. Обнял ее, поцеловал в щеки, оторвал от себя и ходу из избы.