- А что трещало-то так?
- Похоже, молния в терем этот попала! Нужно уходить отсюда быстрее!
Она, путаясь в рукавах платья, натягивала его дрожащими руками. Помог ей, открыл дверь из комнаты - повсюду был удушающий, обжигающе горячий дым. Вернулся в комнату - окошки слишком маленькие, пролезть в них и Ясна не сможет. Где-то в глубине терема раздавались крики, детский плач. Схватил плащ, все еще мокрый, накинул сверху на наши с Ясной головы.
- Ясна, быстро уходим!
Деревянный терем сгорит в считанные минуты! Где тут выход-то? В коридоре в дыму ничего видно не было. По памяти повернул налево. Крики детские в глубине дома раздавались.
- Богдан, там дети кричат!
Она попыталась развернуться и пойти в обратном направлении, но не позволил, подтолкнул к двери. Схватился, чтобы открыть - железная ручка была раскаленной. Ладонь тут же обожгло нестерпимой болью. Обернул ручку краем плаща, приподнял щеколду, дернул на себя. Дверь открылась. С высокого крыльца было видно, что загорелся Изборск сразу в нескольких местах. На востоке огонь уже растекся в целую реку. Дождь был не такой сильный, как вечером, и потушить что-либо не смог бы.
- Ясна, вон туда беги, - указал ей путь на площадь перед княжескими хоромами. Там даже если здания начнут рушиться, есть место, чтобы на открытом пространстве быть.
- А ты?
- Я вернусь.
- Нет, Богдан, - вцепилась мертвой хваткой в руку. - нет!
- Ясна, там же дети!
Оторвал ее от себя, подтолкнул к площади, сам обернулся плащом и бегом - в дом.
Трещат бревна на крыше, горят стены, жар нестерпимый, не видно совсем ничего. Только на детский плач и шел. Быстрее, быстрее, скоро от дома останется горстка чёрного пепла... и от всех, кто в нем находится тоже.
Заглянул в одну комнату - бревна обрушились в ней - видимо, где-то рядом в крышу молния и ударила. В соседнюю не смог - сплошная стена огня. Дальше - дыма много, но пока не горит. Под лавками и кроватью широкой (не иначе, Ратиборова спальня!) детишки малые друг к другу жмутся. Где родители-то?
Выглянул из комнаты, не выйти с ними!
Разбил окошко, лавку подставил, сначала старшего паренька высунул, приказал малышей с той стороны принимать. А их пятеро! Ревут, мамку зовут! Боятся из окна лезть - высоковато, да и стены горячие уже - не притронешься! Мальчишка тот руки с другой стороны тянет, молодец, не убежал, напугавшись.
Троих - мал, мала, меньше, в окно подал, грудничка тоже отправил. Крикнул им, чтобы на площадь бежали. Как выйти-то теперь? Путь назад отрезан! Сплошная стена огня, крыша рушится. В окно - не смогу, дети с трудом пролезали. Неужто, все? Не страшно даже. Ошиблась Ясна - не увижу я девчонки своей, если еще будет она...
***
Металась возле дома, который уже рушиться начинал. Пыталась войти за ним, но дверь уже горела. Видела, как дети с другой стороны бежали. Спас! Успел все-таки! А сам? Оббежала дом со всех сторон! Весь огнем объят! Повсюду люди - кричат, бегут куда-то, плачут! Треск невообразимый стоит. Сгорит? Сгорел?
Упала на колени, слезами своими обливаясь, стала делать единственное, что могла - Бога молить, чтобы спас, чтобы помог!
И вдруг - стоит передо мной! Нет, не старуха с клюкой и в плаще, а девушка с косой длинной - красавица писаная! Только голос все тот же - скрипучий, злой:
- Из-за тебя, из-за тебя он сгорел! Ты погубила! Был бы моим - от всех бед спасла бы, уберегла!
- Мира! Спаси его!
Захохотала, кругом закружилась на месте:
- Отдашь? Сама от него откажешься?
- Что угодно, только спаси!
- Смотри же!
И исчезла, как ее и не было.
Тут дружинники Богдановы прибежали. Окружили меня, не поймут, что сказать им пытаюсь. Третьяк, тряпкой обмотанный, попытался в дом зайти, но это было уже невозможно. Только с одной стороны еще крыша не рухнула - там, откуда дети из окошка вылезли. Указала им, где он может сейчас находиться. Милорад с Ярополком топорами рубить бревна под окном стали. Трудно дело шло. Бревна-то, крепкие, широкие! Остальные ведра где-то похватали и за водой побежали.
А мне вдруг показалось, что я тоже помочь могу. Руки на бревна неподалеку от окна положила - горячо ладоням, обжигает огонь! Закрыла глаза, сосредоточилась, изо всех сил стала на бревна давить. А от рук моих сияние серебряное! Только сил у меня мало, чувствую, что могла бы помочь, да только не получается ничего!
Дружинники водой из ведер стали стену и часть крышы возле нас поливать, чтобы не горела так быстро. Поменялись - теперь Мстислав и Волк топоры взяли, с трудом, но хороший большой кусок бревна все же сумели выбить. Тогда Третьяк ведро воды на себя вылил, тряпку мокрую на голову повязал, да и в получившийся проем полез, остальные рядом стоят - смотрят. Слышно, как кричит Третьяк что-то! Ярополк тоже облился, да прямо так и нырнул в огонь.
Время остановилось для меня. Сама не заметила, что кулак до крови искусала. А когда они Богдана через проем этот стали вытаскивать, видела только одно, что рубаха на нем до сих пор горит! Кто-то из дружинников, не растерявшись, тут же водой ее залил.
Вытащили, на землю положили. Не помня себя, подскочила, подлетела к нему! Руки в ожогах - волдырями пошли! Волосы обгорели, борода тоже. Но живой, все-таки живой! Хоть и без сознания пока... Воины рядом столпились:
- Что нужно, Ясна? Чем помочь можно?
- Быстро, руки его в ведра с водой окунайте, только осторожно, старайтесь не трогать поврежденные места! Ярополк рубаху с него снимай! Нет, не снимай - срезай ножом! Только если прилипла она - не отрывай от ожога! Кто-нибудь, тряпку, какую побольше, нужно найти и намочить холодной водой! И еще, сундучок мой с травами и лекарствами нужен! Только я не знаю, где он!
Видела, как четко и быстро дружинники действуют, главное, чтобы не поздно было...
Что делать, что делать... Как бабушка, руками стала над неподвижным телом водить. Видела свечение от ладоней исходящее, все видели. Только не понимала, помогает ли оно, действует ли... Двигала руками там, где особый жар чувствовался, и ладоням горячо становилось, а на коже Богдана испарина выступала.
Когда ткань мокрую принесли, еще раз в ведро ее окунула, дружинники Богдана приподняли, и я тканью той его обернула.
А тут Бажен с сундучком моим вернулся! Знала, что травка там одна есть, даже не травка сама, а настойка из нее приготовленная - пижма девичья, что боль уменьшает. Это лекарство часто нужно бывает, поэтому бабушка уже готовое мне в глиняную бутылочку налила! Прямо так из бутылочки той стала Богдану в рот вливать. Да, только не пил он, не глотал. Так сознание к нему и не вернулось...
Третья ночь без сна... Третья ночь над телом его - не живым и не мертвым... Сколько угодно смогу, только бы жив был... Не так уж страшны были его ожоги на теле... Да только внутри ведь тоже ожоги бывают - видно, надышался, опалился он! Вон, какое дыхание сейчас - тяжелое, хриплое!
Сама Миру звала! Сама ей его предлагала, когда дружинники из комнаты выходили! Волчицей выла! Чувствовала, что уходит он...
19. Жизнь после
И она пришла. В черном одеянии с посохом в руке, туманом в приоткрытые двери просочилась. Встала над Богданом, пальцами своими по лицу, по бровям его провела. И с такой любовью смотрела, что в душе моей все перевернулось.
- Знаешь, почему его я выбрала?
Словно онемела я. Слова сказать не могла. Вспомнила только, как Богдан рассказывал, что он сам к ней в хмельном угаре в лес приехал.
- Не-ет, не сам он. Я его позвала! Обещан он мне был. Отцом его. Не тем воином, что с матерью Богдана жил, а настоящим кровным отцом. А отец его - Драгомир, князем до Ладислава был. А значит, Ладислав и Богдан - братья! Виноват, ох, виноват Драгомир передо мной! Злом на добро мое ответил. За то и должен был сына своего отдать. Я-то хотела у него самое дорогое забрать, но хитер был князь, нелюбимого, непризнанного, ненужного сына подсунул. Да только все равно полюбила я Богдана! Так полюбила, что до сих пор без него жизни не мыслю!
- Если любишь - спаси его!
- Спасу. Только мой будет навсегда. Забудет тебя. Вот держи лекарство.
Никогда такой бутыли не видывала, какую Мира протянула мне. Взяла ее, а внутри под стеклом прозрачным что-то вязкое яркого зелёного цвета плещется.
- Будешь поить его два дня, пока до деревни твоей не доедешь. Потом он с воинами дальше отправится, а ты - к бабке своей.