Говорят, на экваторе каждый день так поливает, заметил Кракен, стягивая с головы кепку.
Правда? Сент-Ив повесил пальто на крючок и размотал шарф. А где именно на экваторе?
На всем на нем сразу, сообщил Кракен. Он же охватывает нас кругом, что твой пояс. Удерживает на месте всю кучу, если вы следите за мыслью. Это сложно понять. Мы же крутимся, знаете ли, как детский волчок.
Вот именно, сказал Сент-Ив, сквозь завесу табачного дыма вглядываясь в глубь паба туда, где толстяк в переднике тыкал длинной вилкой в горячие колбаски. Ароматный парок завивался над снедью, спеша смешаться с дымом десятков трубок и сигар. Сент-Ива замутило. Мало что так могло его обрадовать сейчас, как эти колбаски. К черту все гороховые стручки! Да он был готов продать за одну такую колбаску хоть душу, хоть даже свой космический аппарат, почти готовым стоящий в Харрогейте.
Так выходит, что наша Земля суть куча грязи да всякой всячины, понимаете, сбитая вместе, перехватив свою посудину обеими руками, Кракен следовал за Сент-Ивом, которого аромат колбасок влек прямиком к бару. И вы только вообразите, что выйдет, если всю эту кучу раскрутить. Как волчок, я говорю, ну вы понимаете.
Неразбериха, сказал Сент-Ив. Полная неразбериха.
Именно то самое. Все просто шмякнется. Разлетится в клочья. Прямо тут же. Горы поплывут, куда им взбредет. Океаны исчезнут. Рыба и все прочее улетит прямиком в небеса, что китайские шутихи. А мы? Что станется тогда с нами?
Колбасок с пюре мне и моему другу, распорядился Сент-Ив владельцу паба, с неприязнью взиравшему на котелок в руке Кракена. И две пинты «Ньюкасла».
Лицо у мужчины за стойкой было круглым, как диск луны.
Что будет с нами, хотел бы я знать? Мало кто знает.
О чем? переспросил Сент-Ив, наблюдая за тем, как луноликий не спеша, методично нанизывает колбаски на вертела пухлыми и короткими пальцами, почти неотличимыми от самих колбас.
Мало кто знает, что экватор, видите ли, это и впрямь пояс: он не ремень воловьей кожи, но то, что доктор обозвал «сплетеньем природных жил». Только он, заодно с широтами, как раз и скрепляет нашу Землю, не дает старушке рассыпаться. Этот ремень затянут не до конца, но это и к лучшему, ведь иначе Земля бы попросту задохнулась. По приливам видно спасибо, сэр, благослови вас Господь, приливы накатывают с востока и запада, наползая, так сказать, супротив этих поясов. Повезло же нам, сэр, говорю вам, или океан вытек бы прямо в небо. Богом клянусь, колбаски-то отменные, не находите?
Сент-Ив кивнул, слизывая жир с кончиков пальцев. Вслед за темной колбаской в его рот отправился еще и добрый глоток свеженацеженного эля.
Ты слышал об этом от Оулсби, так ведь?
Только отрывки, сэр. Я ведь и сам немного почитываю, большей частью малоизвестные труды.
Чьи же?
О, Билл Кракен не слишком разборчив, сэр. Все книги по-своему хороши. И мысли в них тоже. Согласитесь, сэр: факты, они ведь как горошины в бутылке. Их много, да не слишком. Земля тоже имеет много миль в обхват, но их можно и пересчитать. Хотел бы я разом раскусить эти факты, да только наука тоже начинается с первого шага, если позволите так выразиться.
Я и сам начинал с такого шага, согласился Сент-Ив. Собираюсь взять еще пинту. Составишь компанию?
Кракен выудил из недр куртки карманные часы без циферблата, долго щурился на них и лишь потом уверенно кивнул. Сент-Ив подмигнул и снова направился к стойке.
До закрытия оставался еще час. Между столами бочком пробирался бродяга в лохмотьях, тыча под нос всем и каждому обрубком недавно отсеченного большого пальца. На полу, носом в стену, лежал мужчина в вечернем костюме, а три табурета, занятые его хмельными молодыми дружками, подпирали его тело да так, что, вытянутый в струнку, он был неотличим от мертвеца, замершего в давнем трупном окоченении. В пабе царил ровный, приглушенный гул, составляемый из разнообразных звуков: смеха и звяканья посуды, да бесчисленных разговоров, временами прорезавшихся чьим-то громким чахоточным кашлем. Почти весь пол скрывали грязные мокрые башмаки и ножки столов; то же, что не было ими спрятано, устилали опилки, обрывки газет и объедки.
Пробираясь мимо двух столов, до отказа занятых горланившими песню моряками (судя по внешности и манерам), Сент-Ив по неосторожности раздавил каблуком огрызок колбаски.
Кракен уже засыпал, когда через несколько минут Сент-Ив водрузил на стол два бокала, но приятный тяжелый стук двух полных пинт, кажется, взбодрил его. Поерзав на стуле, Кракен утвердил свой котелок на коленях.
Время-то как летит, не правда ли, сэр?
Четырнадцать лет, верно?
Пятнадцать, сэр. За месяц до трагедии, точно. Вы тогда еще под стол пешком ходили, если позволите такое выражение, пауза ушла на глоток в полпинты. Тяжкие были времена, сэр. Тяжкие. Ни единой живой душе я не рассказывал про большую часть того, что тогда творилось. Не мог. Да и сам старался забыть, не место мне в Ньюгейте.
Ну, дела скверные, хотя не настолько же начал было Сент-Ив, но Кракен, сокрушенно качая головой, прервал его тираду резким взмахом руки.
Была одна история с карпами, проговорил Кракен и оглянулся, словно опасаясь быть застигнутым врасплох незаметно подкравшимся констеблем. Вы, поди, и не вспомните. Но про нашу проделку писали в «Таймс», и даже Скотланд-Ярд вмешался. Едва не сцапали, богом клянусь! У тех карпов была такая маленькая как же ее вроде особая железа, полная эликсиру. Я правил фургоном. Глухая летняя ночь, жарища, как в жерле у пушки. Мы выбежали из аквария, таща на себе по три рыбины в руку длиной, и Себастьян выпотрошил их прямо на Бейкер-стрит, в полусотне футов оттуда: в жуткой спешке, но чистенько и аккуратно. Карпов отдали потом нищенке с Олд Пай, и та снесла их на рынок в Биллингсгейте. Хоть что-то путное вышло из той затеи Да только афера с карпами далеко не самое худшее. Об остальном и говорить-то совестно. И будет нечестно изображать Себастьяна главным заводилой. Да ни на морскую милю! Тот, другой, был пострашнее. Видал я его, и не раз, через кладбищенскую ограду в Вестминстере, и тоже поздно ночью: он в двуколке на дороге, а мы с Тьюи Шортом при лопатах. Тьюи помер в тюрьме Хорсмонгер-лейн, визжа как умалишенный, и пол-лица у него было в чешуе, как у рыбы.
Кракен содрогнулся и, осушив свой бокал, умолк, разглядывая осадок на дне, будто сокрушался, что наговорил так много.
Это большая потеря гибель Себастьяна промолвил Сент-Ив. Дорого бы я дал, чтобы узнать, что сталось с его тетрадями, не говоря уже о прочем.
Кракен шумно высморкался в ладонь, поднял стакан и уставился сквозь стекло на газовую лампу, словно размышляя о природе пустоты. Сент-Ив, прошествовав к стойке, тут же распорядился повторить. Трактирщик нацедил еще две пинты, а в промежутке подцепил себе немного пюре обугленной колбаской и отправил все это по назначению, зажмурившись и громко причмокнув от удовольствия. Сент-Ив вздрогнул. Всего часом ранее горячая колбаска представлялась ему райским лакомством, но теперь, успев проглотить четыре штуки, ничего отвратнее он и вообразить бы не смог. Размышляя об изменчивости аппетита, он отнес два бокала к своему столу, попутно заметив через распахнутую входную дверь, что дождь уже стих.
Кракен встретил его с нетерпением во взгляде и, почти сразу управившись с половиной своей пинты, отер пену с губ рукавом рубашки. Сент-Ив терпеливо ждал.
Нет, сэр, наконец ответил Кракен. Не о тетрадях я сожалею, говорю вам.
Тут он смолк.
Не о них? с интересом переспросил Сент-Ив.
Нет, сэр. Не о паскудных бумажках. Будь прокляты его бумажки. Они писаны кровью, каждая из них. Пропади они пропадом.
Сент-Ив усердно закивал, подбадривая его.
Кракен перегнулся через стол, тыча пальцем в Сент-Ива; коробчонка с приправами болтается у лица, словно гондола полуспущенного воздушного шара.
Та самая штуковина, прошептал Кракен, вот с нею бы я точно покончил.
Штуковина? подался вперед Сент-Ив.
Та штука, в коробке. Я своими глазами видал, как она подняла дохлую собаку с пола и заставила плясать на потолке. Но это еще не все Кракен говорил так тихо, что Сент-Ив едва улавливал смысл его слов за галдежом паба. Мертвецы, которых мы привозили с Тьюи Шортом. Они не раз и не два выходили оттуда на собственных ногах.