В такой работе есть что-то крайне безвкусное, но сегодняшнюю добычу нельзя было доверить одному землекопу. Отчего в таком случае именно Пьюл орудует второй лопатой, а не сам Нарбондо, Пьюл затруднился бы ответить. Если их застанут здесь, можно ничуть не сомневаться, что доктор со своей двуколкой немедленно исчезнут и Пьюлу придется объясняться с констеблем в одиночестве.
Ничего, однажды это изменится. Пьюл попытался сквозь мрак разглядеть дома на Паллисер-роуд, но стволы деревьев уже за десять футов отсюда начинали расплываться в призрачном тумане, а слабый свет его лишь наполовину открытого фонари, казалось, делал окружающие надгробия и склепы даже более темными и расплывчатыми, чем прежде.
Внезапный бой далеких часов, басовитый и печальный в тумане, заставил Пьюла вздрогнуть и выронить лопату. Улыбка порхнула по губам и глазам его напарника, но тут же исчезла, сменившись привычным выражением вялого равнодушия. Кипя от злости, Пьюл подобрал лопату, ухватил у основания ясеневого черенка и с силой вонзил в грязь. Лезвие ушло вглубь лишь на несколько дюймов, где встретило отпор от крышки гроба, отозвавшийся в обеих руках Пьюла внезапной резкой болью. Дернувшись, Пьюл опрометчиво вскрикнул и снова уронил инструмент.
Его напарник, ни разу не промахнувшись, отгреб землю с крышки ящика. Лопата скользила по дереву вдоль и поперек; скрежет казался неестественно громким в суровой тишине. Свою лопату Пьюл так и оставил в земле. Хватит с него.
Он вновь нагнулся над могильным камнем, разбитым в куски годы назад и наполовину скрывшимся под грязью и мхом. Некоторые куски бесследно исчезли. Самый крупный обломок, около квадратного фута, покрывали глубокие, угловатые буквы, складывающиеся в окончание фамилии: «КОТТ», а ниже виднелись цифра восемь и скрытое лозой плечо вырезанного в камне скелета. В гробу лежали останки Джоанны Сауткотт. Ее сын-притворщик, сам уже почти труп, в пляс пустится от радости при виде ее изъеденных червями костей. С точки зрения Пьюла, один рассыпающийся скелет мало чем отличался от другого такого же.
Гроб, пробывший в земле изрядное количество лет, выглядел на удивление прочным; только один угол вроде бы уступил постоянной сырости и подгнил; дерево расползлось по линии волокон на длинные, дряблые щепки. Напарник Пьюла сполз в яму поближе к изголовью и окопал ящик, чтобы суметь ухватиться за края, вслед за чем рывком его приподнял.
Пьюл тоже вцепился в гроб, пытаясь вытянуть повыше из ямы. Низ проклятого ящика оказался мокрым, пальцы вязли в липких кусках грязи пополам с насекомыми. Гроб начал выскальзывать из рук Пьюла, затем вдруг осел с пронзительным треском, и нижние доски раздались посередине, извергнув поток мусора, засыпавшего лицо напарника в яме. Из днища гроба выскользнул обернутый в грязно-белую ткань костяк и неуклюже перевалился на бок. Складки гнилого савана разорвались, явив миру длинные пряди спутанных волос и давно истлевшее лицо покойницы. Обрывки плоти свисали со скул, будто грибы на трухлявом стволе, и желтоватая кость под ними тускло блестела в свете фонаря.
Пьюл застыл как вкопанный, держа в руках по обломку гнилых боковин. Напарник в разрытой могиле, казалось, задыхался. Лицо его, отвернутое в сторону от весело оскаленного черепа, покраснело и словно вспухло. Огромным усилием воли он сохранил спокойствие, юзом выбрался из-под жутких останков, отполз в сторону на несколько драгоценных дюймов и очень медленно и целеустремленно выбрался из ямы. А затем, не обронив ни слова, спокойно и твердо зашагал прочь, к освещенным склепам вдали, и наконец растворился в тумане.
Сперва Пьюл подавил желание окрикнуть его, потом позвать на подмогу Нарбондо. Раскатав на земле брезент, он стиснул зубы, сполз в яму и обхватил укутанный в саван скелет. Он переправил его наверх, обернул тканью и потащился, волоча сверток по мокрой траве, в сторону дороги, обходя источники света и натыкаясь на могилы. Оставшийся позади зияющий черный прямоугольник раскопа скрылся в тумане, поглотившем в скором времени и размытый желтый огонек прикрытого заслонкой фонаря.
Билл Кракен очнулся в чужой кровати. Быть того не может. Он ни на секунду не верил, что находится в собственной убогой комнатушке. Он ощущал приятную легкость, словно парил в нескольких дюймах над постелью, а в ушах его стоял неровный шум, напомнивший о холодной ночи, которую он провел как-то ранней весной в здании консервной фабрики на речном берегу в Лаймхаусе. Но это не Лаймхаус. И ему было очень тепло и уютно под стеганым пуховым одеялом, каких он не видел уже лет пятнадцать, не меньше.
Голова казалась громадной. Дотронувшись до лба, он обнаружил, что тот обмотан бинтами, словно у египетской мумии. В груди чувствовалась тупая боль, точно туда лягнула лошадь. На маленьком прикроватном столике лежала знакомая книга. Он узнал потрепанный охристый переплет, длинный кусок которого заворачивался сам по себе, будто у кого-то имелась неврастеническая привычка крутить его большим и указательным пальцами во время чтения. То были «Сообщения о лондонских философах» Уильяма Эшблесса.
Счастливый, Кракен схватил книгу и уставился на обложку. Точно в центре, словно кто-то потрудился вычислить ее местоположение, зияла дыра круглая, будто след от кончика пальца. Раскрыв книгу, он страницу за страницей проследил маленькое углубление, ведшее к конусообразной свинцовой пуле, чей носик упирался в сто восемнадцатую страницу, будто не пожелав проветрить заодно и трактат о поэтике. Кракен прочел с полстраницы. Там человечество разделялось на два противоборствующих лагеря, словно готовые к сражению армии: поэты, или мудрецы, по одну сторону, а люди действия, или полоумки, по другую. Кракен не был уверен в здравости этих рассуждений, но отказ пули повредить страницу призывал приглядеться к ним повнимательнее.
Во внезапном озарении Кракен сообразил вдруг, что за пуля застряла в его книге. Чудо! Его спас перст Божий, вне всяких сомнений. Котелок исчез, а с ним и средства к существованию, но Кракену все равно уже тошно от этих гороховых стручков. Лучше будет вернуться к торговле кальмарами. Если тебе заедут по кумполу кальмаром, ущерб окажется не так уж велик.
Кракен вздрогнул где-то в доме вдруг послышался шум. В полуоткрытую дверь ему было видно вторую комнату, освещенную газовой лампой. На стене танцевали чьи-то тени: вот кто-то встал, надо полагать, из кресла, бурно потряс руками и вновь уселся или просто отошел от светильника. Тень принадлежала женщине, сюда долетал и ее голос.
Кракена мало интересовали заботы этой леди по правде сказать, его не занимало ничего, кроме личностей его благодетелей. Заговорил мужчина. Появилась вторая тень, сжимавшаяся на выбеленной стене, делаясь все резче. В поле зрения вплыли плечо, затем голова голова капитана Пауэрса! Это объясняло присутствие рядом с томиком Эшблесса глиняных трубок, кисета с табаком и спичек. Значит, в темноте за окном скрывалась Джермин-стрит, а спасителем Кракена был капитан Пауэрс. И конечно, целое собрание лондонских философов.
За дверью послышались всхлипывания. «Я так не могу!» простонала женщина. Некоторое время капитан Пауэрс молчал, но в итоге рыдания стихли, и только тогда тишину нарушил его голос: «В Индиях Кракен расслышал только часть. Сент-Иву стоит довериться».
Дальше неразборчиво. Затем неожиданно пылко, громогласно прозвучали слова: «Пусть только попробуют!» Тень женщины появилась снова и обмяла тень капитана. Кракен подобрал Эшблесса и стал праздно перелистывать его, украдкой поглядывая поверх корешка.
Капитан появился вслед за своей тенью, под стук костяной ноги. Он повозился с замком стоявшего у стены морского сундучка, распахнул его и принялся вытаскивать всякую всячину: медную подзорную трубу, секстант, пару абордажных сабель, связанных вместе кожаным ремешком, идола, вырезанного из розового дерева, голову свиньи из слоновой кости. Затем поднялось второе дно дубовая дощечка, похожая на кусок половицы за сундуком. Кракен приподнялся на кровати. Похоже, это и был кусок пола. Капитан перегнулся пополам, и верхняя часть его туловища исчезла в недрах сундука; левой рукой он придерживался за край стенки, правой тянулся вниз. Когда же он выпрямился вновь, в руке у него оказался зажат деревянный ящичек, очень гладкий и расписанный какими-то мелкими картинками. Капитан стоял слишком далеко и в слишком плотной тени, чтобы Кракен мог толком их разглядеть.