Канат слов Брабмеуса вытащил Грециона из пропасти мыслей:
А вы присаживайтесь и позавтракайте с нами! предложил тот переводчику.
Молодой китаец на мгновение замялся, но все же сказал:
Покорнейше благодарю, поклонившись, он сбегал за едой и вернулся, удостоившись настороженного взгляда барона. Тарелочку переводчик взял совсем маленькую, положив туда фрукты и йогуртвидимо, такую пищу Брамбеус считал даже не травой, а водорослями.
Переводчик цветастым воробушком заклевал свой завтрак.
Кстати, я тут по утру заметил, прищурился барон, что по палубе кто-то всю ночь активно ходил. Какие-то очень женские следы, что ли?
Да-да! подтвердил извазюкавшийся йогуртом китаец. Я тоже что-то такое заметил, когда решил подышать воздухом.
Женщина на кораблеплохая примета
Барон, это же туристический лайнер, поспешил успокоить переводчик. К тому же, маленький размер ноги и такое изящество еще ничего не говорят
Хотите сказать, что это вы шлепали? Ваши миниатюрные ножки тоже очень даже прошли бы следственную экспертизу
Грецион насторожился, но глаза мгновенно вспыхнули зажигалкойновая задачка для ума, которую нужно решить, взамен старой с Вавилонским Драконом, по крайней мере сейчас. Студенты этого оттиска часто упрекали профессора, что он скачет с темы на тему, быстро теряя интерес к сказанному минуту назада потому все конспекты напоминали безумные планы врачей по захвату мира.
То есть их видел не только я? профессор отпил чая. Ну вот, а я уже обрадовался, что пора ждать санитаров и уютной комнатки
Не дождешься, сказал усаживающийся за стол Аполлонский, уже успевший сбегать еще за одним кусочком чизкейкагулять так гулять. Кстати, барон, вы там начали говорить о каком-то рецепте от пра-пра
О, да! всплеснул свободной рукой Брамбеус. Так вот, моя пра-пра-пра-пра
Как много «пра» нас ждет? уточнил Грецион.
Полагаю, около двух десятков, признался Барон. Хотя я всегда путаюсь, где остановитьсяна двадцатом или двадцать первом «пра»?
Давайте сократим просто до «очень дальнего родственника», предложил Психовский, с удовольствием доедая яичницу.
Отличная идея! Так вот, мой очень-очень-очень-очень-очень
Достопочтимый алхимик Сунлинь Ван уткнулся головой в подушки, забаррикадировавшись ими от внешнего мира и будто не желая ничего, вообще ничего, слышатьтак оно отчасти и было.
То предчувствие, что беспокоило китайца с самого утраон даже проснулся еще до восхода солнца, так больше и не уснув, теперь из простого ощущения превратилось в звук, конвертировалось в какой-то пьяный хор кривых мелодий, ломаным зигзагом режущих голову. Сунлинь Ван, как настоящий алхимик, даже в таком состоянии сделал предположение: видимо, чем ближе он к предмету своего предчувствия, тем более физическими становятся ощущения и боль.
Или, если посмотреть с другой сторонычем ближе предмет предчувствия к алхимику, тем хуже. Вот в данном случае перестановка мест слагаемых правит бал.
Старый китаец не прогадалвскоре заломало ноги, на которые Сунлинь никогда не жаловался в своем не просто почтенном, почтеннейшем возрасте. Значит, оночтобы это ни былоеще ближе.
Господину Вану вообще чудилось, что вся «Королева морей» движется куда-то к пропасти, но старый алхимик, конечно, признавал, что земля отнюдь не плоская, и за край диска лайнер не свалится. Нет, то было нечто другое скорее, край привычной реальности, или даже край бытияэтакие врата между миров, но только вот ведущие отнюдь не в полное межгалактических терок измерение, а во что-то более земное.
Ощущеньицу китайца сложно было позавидовать.
Вскоре, хотя боль в теле и жужжание в голове становились все сильней, Сунлинь Ван нашел в себе силы встать и подойти к панорамным окнам, приложившись лбом к стеклув своем возрасте позволять себе лучшие каюты он имел полное право.
Старый алхимик глянул на абсолютно спокойное море небесно-голубого цвета, на пылающий зеленоватым вдалеке горизонт и на мелкие островки, до которых было так далеко, что они казались маленькими, поросшими мхом камушками. Вроде бы, ничего особенного в пейзажекрасиво, конечно, безусловно, но никаких поводов для беспокойства. Ни тебе айсбергов, ни мегалодонов прямо под лайнером, ни жутких водоворотов. Вот и Сунлинь Ван подумал точно так же, уже собираясь вновь накрыться подушками
«Так, погодите-ка. Горизонт пылает зеленым?»
Старый китаец тоже поймал эту мысль, вновь приложившись к стеклуубедившись, что ему не померещилась, алхимик, преодолевая боль, вышел вон из каюты, поспешив на палубу.
И если бы он только знал, что пылающий зеленым горизонтдалеко не причина его головной боли.
* * *
Зверь почувствовал.
Он не увидел это глазами, потому что здесь, в кромешной и ласкающейся темноте, не было никаких иллюминаторовно картинка нарисовалась перед глазами существа, всплыла в сознании, родилась из простого ощущения, которое для него было сравни сигналу к тревоге.
И зверь заметался.
Он думал, что это холодное металлическое подобие клетки станет для него спасением, но сейчас судьба тянула его обратно, туда, откуда он сбежал. В то место, которого хотел сторониться, мечтал даже не приближатьсяи вот, теперь он вновь настиг его, хотя скорее уж оно настигло его.
К тому же, кто-то абсолютно точно преследовал его по пятам.
Существо заскреблось когтями о металл, наполняя тишину жалостным скрежетом, словно желая предупредить, сказать, что не стоит лезть туда, лучше вернуться обратно, но мольбы зверя оставались неслышимы.
Существо прекратило скрестись и издало шипящий звук, высунув раздвоенный языкбудь оно львом или грифоном, его бы точно услышали, но шипение просто растворилось в пузырящейся тишине.
* * *
Наевшийся и послушавший россказней барона Брамбеуса Грецион Психовский теперь сидел на палубе на раскладном стульчике, который ему любезно предоставил художник, и смотрел, как сытый, довольный, протрезвевший Федор Семеныч с количеством сахара в крови, раз в десять превышающим суточную норму, рисует.
Рисует, что б его, обычный пейзаж, даже не добавляя в небо драконов.
По какому-то закону подлости это было очень скучносидеть тут и смотреть на обычный пейзаж, хоть и сочащийся красками, хоть и с почему-то магически-зеленой линией горизонта. Грецион надеялся хотя бы на пару маленьких корабликов вдалеке, чтобы все флаги в гости были к ним с художникомно Аполлонского как подменили.
Ты же понимаешь, показательно зевнул профессор, что это ужас как скучно?
Иди походи, кинул художник, добавляя оттенков волнам на своем графическом планшете. Я тебя здесь не заставлял сидеть, заметь. Иди, послушай там музыки, или чем ты занимаешься, когда не придумываешь приключений на свою голову
Одному здесь заниматься нечем.
Вот ведь упертый Овен, вздохнул Аполлонский. Где ж твой вечный запал. Я бы послал тебя к старому китайцу, но ему сегодня дурно. Хотя, иди, поговори с Брамбеусом, раз тебе так уж скучно.
Грецион поежился.
Чай не водка, много не выпьешь, выпалил он. Брамбеус тоже.
Тогда у тебя остается два варианта. Сидеть и наслаждаться рождением шедевра живописи или пойти гулять в одиночестве и не насладиться шедев
Художник недоговорил, потому что профессор резко встал.
Так и знал! хмыкнул Федор Семенович. Ничего ты не смыслишь в шедеврах, голова твоя антинаучная! Ну ничего, вот когда я помру и меня признают гением, вот тогда
Вышагивающий по палубе Психовский, не оборачиваясь, засмеялсяАполлонский продержался недолго и тоже разразился смехом.
Грецион ходил по палубе, скучал и правда думал, чем бы занятьсязанятие нашлось само собой, когда профессор вновь заметил уже почти окончательно потускневшие следы на палубе. На этот раз легкие отпечатки, будто из лунного света, имели какую-никакую, но траекториюи Грецион не был бы собой, если в порыве бесконечного интереса к любой подвернувшейся вещи не решил бы последовать за следами. К тому же, это был отличный способ разузнать, насколько все-таки эти тончайшие мокрые отпечатки на палубе реальны, потому что еще ночью они казались лишь зудящим помутнением пьяного рассудка, жужжанием расстроенной ментальной дрели, а тут оказалось, что другие их тоже видели, а теперь они так рядом, при свете дня, который обманывает намного реже ночного мрака.