Я же тебе говорил, шепнул другу Аполлонский, что такие колоритные люди просто так не встречаются.
До последнего, я тебе не верил. И не важно, что он храпел на весь самолет, ответил Психовский. Я же упертый, как баран, сам знаешь.
Как Овен, поправил его художник, ухмыльнувшись.
Рыжебородый мужчина прочистил горлословно камни понеслись с горных склонов в голодную безднуи заговорил на английском, с очень сильным немецким акцентом:
Господа, желаю вам доброго вечера! Я не буду врать: понятия не имею, о чем вы говорите, но вы выглядите самой живой компанией в этом богом забытом баре. Поэтому, я бы хотел к вам присоединится.
Бас у рыжего был какой-то невероятный, не от мира сего, словно говорил мужчина разом всем своим нутром, в качестве усилителя подключая огромный животтакого голоса не выдержал бы ни один микрофон. Но при этом, говорил незнакомец весьма странно, фразы будто предназначались для средневекового выступления на рыцарском турнире, а не для бара с неоновой русалкой.
Огромную бочку из старого замка вкатили сюдаи бочка очень хотела поговорить.
Психовский просто пожал плечами. Видимо, незнакомец пользовался какой-то своей системой жестов, приняв, во-первых, это телодвижение за приглашение на диван и, во-вторых, посчитав Психовского вожаком неотесанной стаи за столом.
Когда мужчина уселся, по дивану прошла рябьстарику-алхимику и Аполлонскому пришлось подвинуться.
Допустим, проговорил Федор Семеныч, удивившись такому поведению гостя. Вы представьтесь, что ли. Сегодня к нам все слетаются как мухи на мед
А мы и не против, поспешил добавить Психовский. Вероятность того, что рыжий вытащит из-за пазухи боевой топор, или достанет умело спрятанную за спиной секиру, все еще была высока.
О, прошу меня простить! Ябарон Зискрит Вольфанг Шпингле Брамбеус, но для вас простобарон Брамбеус.
У Аполлонского загорелись глаза. Психовский ухмыльнулся. Старый китаец остался безучастен, а молодой был слишком занят переводом, чтобы чему-то дивиться.
Ага, воскликнул Федор Семеныч. Так и знал, что вы самый настоящий барон!
Да? улыбка превратила лицо Брамбеуса в головку сыра.
Мы видели вас в аэропорту, вновь уточнил реплику художника Грецион. Профессор знал, что Аполлонскийнатура творческая, оттого слегка рассеянная. И если в повседневной жизни художнику удавалось брать себя в руки и не рассыпаться в порыве невнимательности, то во времена эмоционального возбуждения Федор Семеныч забывал все на свете.
О, в исполнении барона это было не просто «О», а «О», занимающее по мощи своей, наверное, целую страницу. И я, черт возьми, так рад оказаться на этом лайнере! Знаете, мой рейс непонятно почему отменили, и пришлось лететь сюда, а тут подвернулся такой круиз, последние места.
И замок у вас тоже есть? для Аполлонского не было тем, на которые с незнакомцами говорить неприлично.
А то! вскинул руки барон, чуть не пришибив бедного переводчика, как муху. Многие мои родственники считают, что скромностьзалог успеха, но что бы они понимали, эти педанты-идиоты! Поэтому смело скажу вамзамков у меня целых три.
Ну все, Федор Семеныч вошел в ражсначала драконы-комодо, теперь настоящие замки и бароны.
Вы просто обязаны будете мне попозировать! чуть ли не заорал уже подвыпивший Аполлонский.
Вы что, фотограф?
Художник, уточнил Федор Семеныч и тут же вновь собралсявидимо, вагончик на его эмоциональных американских горках на время ушел вниз. Ох, я же совсем не представился. Федор Семеныч Аполлонский, художник, преподаватель
Вслед за ним представился и Грецион. Брамбеус кивнул, почесал рыжую бороду, больше напоминающую горящий лес, и повернулся к старому алхимику, смотря непонимающим взглядом. Господин Ван смотрел идентичным непонимающим взглядом.
Эм пропищал худой переводчик, рядом с бароном казавшийся совсем уж глистом. Боюсь, это моя ошибка, я не смог перевести ваше имя для господина Сунлинь Вана.
Сун-сына кого? удивился Брамбеус, переведя взгляд на молодого китайца. Или я совсем подглох и вас не расслышал
Переводчик понял, что проблема двухсторонняя, и просто указал рукой на алхимика.
Я не могу перевести ваше имя, вот господин Ван и не понимает
А! взревел барон и расхохотался так, что страшно стало всем. Ну, это легко исправляется!
Брамбеус вновь повернулся к старому китайцусравнивать этих двоих визуально все равно, что персик и курагуи проговорил, медленно, отчетливо и очень громкок сожалению, кнопки убавления звука барона рядом нигде не значилось.
Брам-бе-ус, вы понимаете? Брам-бе-ус, это сопровождалось активной жестикуляцией.
Переводчик быстренько добавил что-то на китайском. Наконец, в глазах Сунлинь Вана появилось пониманиеалхимик закивал, потом заговорил.
Господин Ван говорит, что очень рад познакомиться с настоящим бароном и с удовольствием продолжит беседу, если достопочтимый барон не посчитает ее скучной.
Любая беседа сейчас будет хороша! забасил Брамбеус. Нам еще долго торчать на этой посудине до первой высадки. Ну что же, раз мы познакомились, то самое время еще немного выпитьэй, официант, бармен, как вас там правильно звать? Всем любой выпивки за мой счет! Всемзначит всем в баре! И налей чего-нибудь себе, тоже за мой счет.
Барон довольно улыбнулся и утоп в диване, или же диван утоп в немтут еще поди разберись.
Так о чем вы говорили, когда я прервал вас?
Мы говорили о Зодиака, объяснил Аполлонский, а потом повернулся к Грециону и шепнул: Нет, точно, абсолютный барон!
Так это же отлично! этой фразой барона, и только ею, можно было убить пару куропатокбам, и все. Я как раз хотел сказать, что моя женаЛев, хотя скорее львица, особенно по ночам, и она просто невыносима
Грецион Психовский любил выпить, но предпочитал исключительно коктейли, да и тораз в никогда, по праздникам, или когда нужно было хоть как-то отвлечься от студентов, деканата и скучного научного сообщества. Да, выпить он любил, врать тут бесполезно. Но чтобы пить, по-настоящему, напиваясь, да еще и крепкими напитки в чистом виденет, конечно, такого никогда не случалось, студенческие годы в расчет не берутся, там вообще может произойти все что угодно.
Но вечером на борту «Королевы морей» в этом правиле случилось исключение.
Если краткостараниями барона Брамбеуса, Грецион напился.
В оправдание профессоранапились все, только старый алхимик-китаец каким-то образом был трезв ну не как стеклышко, хорошо, а как слегка запотевшее стеклышко. То ли особенность организма, то ли напичкал себя алхимической отравойно какая, собственно, разница.
Изначально, Психовский и Аполлонский собирались посмотреть на звездыночью, посреди океана это было то, что нужно в завершении дня. Но Грецион понимал, что теперь ему уже не до звезд, потому что они скоро не на небе, а перед глазами начнут плясать. Затуманенный и опьяненный разум все же подсказывал телу, что надо поспать, думать уже на трезвую, свежую головуэто профессор и хотел предложить Федору Семенычу, но у того были свои планы на вечер.
Да, я сбрлся смтреть на звзды вмсте с броном! попытался сделать максимально серьезное лицо художник, слегка заваливаясь набок.
Ты пьян, как сапожникнет, даже сильнее, профессор находил силы говорить более-менее связно.
Ну и что! икнул Аполлонский, размахивая соломенной шляпой. Звздам это не пмешает, да, брон?
Абслютно тчно! пьяным тот говорил еще громченебосвод, похоже, затрясло. У нас еще мллион сил для пргулок!
Ну гуляйте, гулены, Психовский зашагал, заплетаясь, к каюте. Передавайте звездам привет!
По дороге обратно профессор заметил на мокрой, недавно отдраенной палубе очень изящные и легкие, отдающие перламутром в лунном свете человеческие следы, и подумал, что похожие где-то уже виделно не придал особого значения мокрым отпечаткам, чего после пары, тройки и даже четверки коктейлей не привидится.
Поэтому профессор добрел до каюты, разделся и спокойно, без неожиданностей, лег, да и заснул без проблемв сон прямо тянули канатами, завязывая морские узлы. Спал Грецион Психовский умиротворенно, снилось ему что странно, то совсем ничего, то Вавилонский Дракончеткий, вроде бы словно живой, а вроде бышевелящаяся картинка с фрески, как в дешевой 2D-анимации. Не стоит звать господина Фрейда и просить его разобраться в потаенном смысле этой пантомимывместо этого лучше посмотреть наверх и увидеть, что пока профессор глубоко и прекрасно спал, на небе, черном-черном, загорались, гасли и мерцали звезды, где-то там, в холодной и бездонной космической пустоте, они собирались в созвездия, которые взирали сверху властным взглядом, влияя если не на судьбы и характеры людей, то просто на их настроение.