Чалка сбилась с шага, дёрнуласьВедит сильно мотнуло в сторону, но стремя она удержала. Чёрт, да она, выходит, не отпускала его от самого города! У неё ж, наверное, рука сейчас отсохнет! И как она могла удержаться на ногах от такого рывка?
Я присмотрелся повнимательней и всё понял: у девчонки руку свело судорогой, она не в силах её разжать. Глаза неподвижны, шея напряженаэдак её удар хватит.
Ну, ну, ты что, ты что, зашептал я, склонившись к горе-аспиранту. Спокойно. Всё позади, мы ушли.
Она как будто не слышала. Хреново.
Я потихоньку повернул Чалку в лес, сжимавший дорогу глухой зелёной стеной. Ведит пошла за нами, как привязанная. Несколько человек рассеянно глянули нам вслед, но, догадавшись по моему виду, что что-то не то, сразу про нас забыли: никому не нужны чужие проблемы. Ну, сошли люди средь бела дня с дорогитак это ж их личное дело.
Мы углубились достаточно далеко, чтобы оказаться невидимыми для путников, и остановились на небольшой полянке. Так, пятачок в лесу, где деревьев поменьше. Я соскочил с лошади, подошёл к девушке и начал потихоньку разжимать её пальцы, уговаривая, как ребёнка:
Ну же, ну, всё кончилось. Всё будет хорошо. Я никому тебя не отдам. Не бойся, я рядом с тобой
Кое-как разжал. Ну и хватка и нашего химика
Я подхватил спутницу на руки, убаюкивая, потом положил на землю. Расстелил плащ-палатку, переложил девушку на неё, прикрыл. Она понемногу успокаивалась, размягчалась, а после того, как я влил ей в рот несколько глотков воды, вскоре тихо уснула. Я же привязал Чалку к дереву и прилёг сам, наломав для ложа веток с душистыми листьями.
Как я и предполагал, на дороге ещё до полудня послышался бешеный цокот многих копыт. Такое удовольствие пропустить мне было не под силу; я, тихо крадучись, приблизился к дорожной обочине.
Стук копыт стих, послышался гвалт. Один из невидимых пока мне всадников что-то повелительно спросил у остановленных путников громким голосомответ прозвучал, судя по интонации, отрицательный. Вскрики снова застучали копыта. Сквозь листву я увидел, как отряд стражей державы галопом промчался мимотолько плащи развевались. Что ж, ребята, я в вас не ошибся, не разочаровали вы меня. Значит, наш простенький маскарад можно считать спаленным. Ладно.
Крестьяне, которых мы видели, нас не выдадут: они, погрязшие в своём горе переселения, наёмников в лицо не различают. А солдаты удачи нас тем более не выдадут, из принципа. Ты можешь им хоть до посинения объяснять, что мыопаснейшие враги, да только сквозь круговую поруку никому не пробиться, тем болеедержавникам. Им тем более ничего не скажут, из принципа. Не любят наёмники стражей. Среди своих они и сами разберутся, без чужой помощи, кто есть кто, и осудят тебя своим судом, коли виновным признают. Но постороннему тебя ни за что не выдадут, даже за награду. Иначе сами под товарищеский суд попадут.
Тем не менее, сидеть на одном месте в надежде, что никто его не укажет, душа не лежит. Пожалуй, пора мне включать свою голову и думать, как нам выпутываться дальше. В отрядах «ночных сов» я бывал командиром именно потому, что мог и сам выбраться из разных передряг, и людей своих вывести. Почему бы и сейчас мне не выбраться, хоть даже с грузом в виде девчонки, которая, кстати, и сама одна умеет выйти даже из глухого приморского леса?
Итак, державники знают, что Ведит ушла из города в сторону Божегории в компании старого наёмника Клеста. В первую очередь их будут пытаться перехватить на подходе к месту квартирования армии; где-то там и будет засада. Отряд, промчавшийся мимо нас, в конце дня убедится, что обогнал нас, а мы затерялись где-то на дороге, и отправит одного гонца назадсообщить про это; остальные сядут нас дожидаться в ближайшей корчме. Из города, после донесения гонца, выйдет вторая группа: прочёсывать дорогу повторно. И это не радостно: мы же не можем сидеть в лесу неделю на одном месте, а передвигаться по глухим чащобам и буеракам, через полусгнившие деревья, поваленные буйными ветрами и долгими годами, как Ведит уже делала недавнолично мне никакого удовольствия не доставит, тем болеес лошадью на поводу. И медленно, и ноги переломаешь.
Расположение всех дорог за годы странствий отпечаталось в моей памяти, как на типографском станке, никакой карты не надо. И этот рисунок говорил мне, что с пешей скоростью мы далеко не уйдём. Обязательно нужна вторая лошадь. Как-нибудь усажу на неё злосчастную аспирантку, повод привяжу к задней луке своего седлаей в пути нужно будет только за гриву держаться или за свою луку. Доедет, как на телеге.
Та же память услужливо мне подсказывала, что купить вторую лошадь не на что, тем болееза месяц до начала войны, когда цены на лошадей и мясо подскакивают. Если бы я мог покупать коней в любое время любого года и при любой политической ситуации, то и нахрен бы мне тогда сдались все эти военные заработки
Моё богатое воображение быстро нарисовало мне все возможные варианты получения денег или лошадей, но только за все из них полагалась смертная казнь, вообще-то. Самый безобидный состоял в том, чтобы вернуться в город и взять у местного ростовщика деньжат взаймы, да только яиностранец, не горожанин, и в ближайшее время могу погибнуть на войне. Или на эшафоте. Это не те гарантии, какие нужны этим акулам, да и повяжут меня прямо на воротах, тот же Сазан и будет вязать, и не дойду я ни к какому займодавцу. Ладно, проехали. Придётся заняться уголовщиной
Ведит проснулась, выбралась из-под плаща.
Слышь, студент, нарочито грубо сказал я. Ты на лошади проехать сможешь?
Девица оправила причёску, которой, собственно, и не наблюдалось. Помедлила.
Вообще-то меня Ведит зовут, услышал я вредный женский голос, с наездом взять надо мной верх и рулить, как захочется. Не выйдет.
Вообще-то ты не сказала мне, что ты не парень, а девка, ответил я. Да, ты сказала мне, что тебя Ведит зовут. Вот спасибо за доверие! Но я ж иностранец, да хрен его знает, я ж думал, что это имя у вас общее и для мужчин, и для женщин! И фамилия у тебяБрага, под женское спряжение (да, школьное образование не пропить!) никак не поддаётся. А я что тебе талдычу уже два дня? я должен знать ВСЁ! От этого зависит моя ЖИЗНЬ, ну как ты этого не желаешь понимать?! Ты хоть представляешь себе, как я мог влипнуть в твоём университете, не зная, что ты женщина? Я ж там бумагу на твоё имя выправлял! Человек в ошарашенном состоянииэто ведь уже не солдат, а лёгкая мишень.
Ты ходил в университет? в ошарашенном состоянии оказалась сейчас моя попутчица. Зачем?!
Говорю ж: бумагу тебе сделать.
Почему ты ничего мне не сказал?
Идиотский вопрос. Какой дурак скажет, куда идёт, человеку, которого вот-вот схватят державники? Чтобы его там же и повязали, голубя сизокрылого? Ага, щас!
Потому, что женщинам многого чего знать бы и не надобно. Ту же химию, например.
Да ты..! Ты..!
Она ж того гляди мне рожу раскарябает. Я схватил её за тонкие сильные руки:
Так ты на лошади проехать сможешь? Да или нет?
Она вырвалась, разозлённая:
Конечно, смогу. Я в детстве много ездила.
Я указал глазами на Чалку:
Ну-ка, сядь в седло. Просто посиди, а я погляжу.
Девушка презрительно пшикнула, вскочила, подошла к походной сумке, набитой снедью, купленной хозяйкой избы на мои деньги, вытащила и развернула тряпицу с хлебом, отломила горбушку. Подошла к Чалке безо всякой боязни, протянула ей ладонь:
На, поешь, хорошая
Чалка осторожно обнюхала и аккуратно ухватила угощение своими большими мягкими губамименя аж ревность прошибла. Ведит погладила её по гриве. Потом ухватила луку седла, ловко поставила ступню в стремя и легко вспорхнула на лошадку.
Чалка фыркнула, встряхнула кожу на боках, как будто пытаясь сбросить всадницу вместе с седлом, и покосилась на меня. Я молчал. Ведит снова её погладила:
Хорошая, красавица, и горделиво откинулась в седле, зажмурившись от удовольствия.
Меня кольнуло в сердце: я увидел и горделивую осанку, и женскую грацию. На лошади сидела самая настоящая наездница! «Э, да ты, никак, из благородных? пронзила меня запоздалая догадка. А я с тобой обращался, как с» Но эту мысль смело начисто, и додумать я её не успелменя заполонило непонятное чувство готовности вот ради этой девчонки расшибиться в лепёшку, лишь бы она не попала в лапы державникам. Пока я ещё не понимал, чего ради я готов сражаться за то, что не являлось моей собственностью и завладеть чем я пока не стремился, но чувствовал, что так надо