Погасли, будничным тоном произносит Данила, и я с начала не понимаю, о чём он говорит. Хорош валяться, Мелкая! Поздравляю, ты стала частью острова, пусть и без торжественных клятв и не по своей воле.
Вылезаю из каменного корыта, встаю босыми ступнями на влажный пол пещеры, поджимаю пальцы, застываю в удивлении. Затем делаю шаг, ещё один и ещё. Ни хромоты, ни привычной ноющей боли. Я иду ровно, как ходила когда-то, до дурацкой ссоры с деревенскими детишками.
Здорово? спрашивает Молибден, подходя сзади, набрасывая мне на плечи свою рубашку. Только ради этого стоит остаться на острове, ты согласна?
Ещё бы! Чёрт побери! Да сколько я натерпелась по вине своей хромоты. Сколько насмешек, презрительных взглядов, снисходительных вздохов, ограничений как в труде, так и в развлечениях. Понять мою радость сможет только тот, кто пережил всё это. Для кого гололедица на дорогах не просто неудобство, а настоящее испытание, кто стоял у стены, когда все танцевали в свете празднично-сверкающих огней, кто не имел возможности надеть короткие шорты или юбочку, кто краснел на уроках физкультуры, кто был лишён походов, езды на велосипеде. Для кого, подняться на третий этаж своего дома не обыденное дело, а настоящий подвиг.
Согласна, отвечаю сквозь слёзы, быстро оборачиваюсь к своему Крокодилу, утыкаясь носом в голый, пахнущей морем, торс. И ради тебя.
Данила смеётся, одной рукой вжимает меня в себя, другой, что-то рисует в воздухе. Пространство вокруг нас потрескивает, как от статики, в темноте пещеры вспыхивает розовое кольцо, и мы одновременно шагаем в открывшийся портал.
Глава 22
Ночь дышит душной фруктовой сладостью, горечью морской соли и терпкостью эвкалипта. В распахнутое окно, сквозь тёмные прорехи яблоневых и абрикосовых крон, втекает жидкое серебро луны. Я в крепком, горячем кольце мужских рук, слабая, покорная и безоговорочно, абсолютно счастливая. Кто сказал, что в первый раз всегда больно? Ничего подобного! Было наслаждение, неудержимое желание раствориться, расплавиться в теле любимого человека, были слёзы, вызванные невероятной, сводящей с ума нежности, а вот боли не было. Ни боли, ни страха, ни сомнений. Неужели так бывает? Неужели я в одной постели с куратором Молибденом, Данилой, моим детдомовским дружком Крокодилом? Плыву в мягких облаках истомы, тону в живом тепле родных рук, смотрю на совершенный, самый дорогой на свете профиль, облитый сиянием луны. Провожу пальцами по надбровным дугам, скуле, обвожу контур губ. Данила прикусывает меня за палец, и я шутливо хнычу:
Крокодил пупырчатый! Откусишь.
Данька рычит и принимается покусывать кончики пальцев рук, ладони, затем, хватает левую ногу, кусая пальцы ног. Визжу, стараясь отползти, как можно дальше. Но куда там? Молибден держит крепко, так что мне остаётся лишь одноизвиваться и хохотать.
Успокаиваемся мы резко, как-то вдруг. Застываем в объятиях друг друга, и каждый думает о чём-то своём. Ловлю себя на том, что вовсе не удивлена тому, что сейчас лежу в одной кровати с куратором, словно так и должно было случиться, словно иначе и быть не может. А ведь никого другого рядом с собой я никогда не видела. И пусть для всех он строгий куратор Молибден, для меня он всё тот же солнечный Данилка, мой Данька- хулиган.
Время становится густым и вязким, и кажется, что в мире больше ничего не осталось, кроме этой южной ночи, комнаты, качающихся за окном деревьев, лунного света и нас двоих.
Какими способностями нужно обладать, чтобы остаться на кафедре? спрашиваю, рисуя зигзаги и линии на обнажённой мужской груди.
Необходимо быть архимагом. одинаково хорошо владеть как материальной, так и нематериальной видами магии. Уметь открывать пространственные порталы и, хотя бы в общих чертах предсказывать будущее, Данила ловит мою руку, целует в центр ладони. Плюс ко всему, стараться казаться идеальным студентом. Другими словами, лизать задницыльстить, угождать, быть полезным в нужное время и в нужном месте. Кстати, это тоже особый талант, не каждый на такое способен.
И ты лизал задницы? Тыхулиган авантюрист, такой гордый и независимый? спрашиваю, а в памяти всплывают слова Анатолия:» Кто-то лижет и входит во вкус, а кто-то лижет, а потом моет язык с мылом. Главное, знать, ради какой цели ты это делаешь и быть уверенным, что эта цель стоит того».
Всё ради тебя, моё сокровище, на губах улыбка, но в глазах мелькает какая-то тревога. Мелькает, и пропадает, словно её и не было вовсе.
А предскажи что-нибудь мне, хотя бы размыто? прошу и замираю в ожидании.
Данила смеётся, наваливается на меня сверху, закрывая, льющийся из окна лунный свет, сжимает с такой силой, что трудно дышать.
Твоё будущее рядом с одним очень сильным магом, преподавателем в академии. Он будет тебя оберегать, заботится о тебе, и никуда не отпустит. Теперь ты в полной его власти.
Он покрывает моё лицо, шею и грудь поцелуями, и я чувствую, как в низу живота вновь распускается огненный цветок желания.
Это не предсказание, смеюсь и сжимаю в ответ крепкую, массивную шею.
Ты права, губы Молибдена спускаются ниже, рёбра, живот, лонный бугорок. Это неоспоримый факт.
И снова я в сладком плену его одурманивающей нежности, плавлюсь, растворяюсь, снова двигаемся в одном ритме, и снова одно дыхание и одно сердцебиение на двоих.
Просыпаюсь от яркого потока света, втекающего в распахнутое окно. С наслаждением потягиваюсь, блуждаю взглядом по комнате, которую в пылу страсти, так и не успела разглядеть. Светло-зелёные стены, огромная кровать, таких же размеров шкаф, комод, занавески, на два тона темнее стен, и картина, великолепно гармонирующая со скромным убранством комнатыяблоневая ветка, облитая золотистым светом зари. Похоже, куратор Молибден фанат зелёного. Почему-то этот факт вызывает невольную улыбку. Однако, стоит вспомнить прошедшую ночь, щёки вспыхивают жаром. Чёрт! Стыдоба-то какая! Да, он ничего не сказал, не выказал удивления, но думать-то ему никто не запрещал? Какие выводы он сделал, поняв, что я девственница? И это в двадцать три года? Не счёл ли синим чулком, дурой, берегущей себя для мифического того самого, который увидит в толпе и влюбится без остатка? Не показалась ли я ему слишком вялой, безынициативной? Не отпугнула ли его моя неопытность?
Утро за окном чирикает, шелестит и благоухает. Запах цветов и солнца смешивается с дразнящим ароматом кофе. Звенят чашки, и совсем тихо, словно таясь, беседуют двоемужчина и женщина, Молибден и Милевская. Твою ж мать! Ей-то что здесь понадобилось?
Встаю, чувствуя прохладу деревянных половиц под ногами, подхожу к окну, слегка отодвигаю тюль, опускаю взгляд в сторону говорящих.
Небольшая беседка, обвитая лозами винограда, окружена фруктовыми деревьями, тут и там разбросаны клумбы с пестреющими мелкими цветочками. Клумбы весьма аккуратны, скорее всего подвергаются ежедневной прополке, газон подстрижен. Вряд ли Данила вручную ухаживает за своим садом, наверняка использует магию. К чему архимагам рученьки в земле пачкать?
Натабелла сидит прямо, словно к её спине привязали палку, пальцы рассеяно гладят край белоснежной чашки, губы сжаты в тонкую, недовольную полоску.
Кольнуло неприятным предчувствием. Она явилась не случайно, да и, как не крути, у них с Молибденом роман. Что я знаю о их отношениях? Поссорились они или расстались окончательно? Любят ли они друг друга, или просто проводят вместе время? Ну и дура же я! Неужели не могла всё заранее выяснить, расставить точки, подложить соломку на случай болезненного падения? Нет! Расползлась, расквасилась, вывернулась на распашку, сомлев от нескольких поцелуев, как какая-то шалава?
Глупо! резко швыряет Натабелла, словно огненный снаряд на уроке боевой магии. Ладно, откинем тот факт, что она страшненькая и без слёз на неё не взглянешь, как говорится, любовь зла Но её потенциал! Вообще удивляюсь, как инквизиторы её смогли вычислить с такими-то жалкими показателями. Наверняка, девочку кто-то сдал.
В каждом слове физручки, в каждой ноте её спокойного голоса звучит снисхождение и призрение, от чего становится обидно, и почему-то стыдно за себя, свою непривлекательную внешность. Ох, лучше бы она скандалила, била посуду и пинала мебель! Да, я такая, Натабелла права, и сейчас Данька рассмеётся, и скажет, что просто хотел утешить девочку, которая, оказывается, ещё и с мужчиной никогда не была, что не мудрено при её внешних данных и хромоте.