собственно, чего и придерживается же до сих пор. Его право! Вывел ее наконец из размышлений насмешливый и хриплый голос все того же парня. Почти уже и закончившегося курить, но жаль и еще совсем не говорить. Напавшего, как это уже и водится и совсем же неудивительно, вновь без предупреждения. Тут же приправляя его, как и саму же девушку, выдохнутым как бы случайно и над ее же головой, цепляя лицо сизым дымом. Неожиданно же даже для себя заставив ее не только хрипло закашляться, но и тут же подавиться, почти что и задохнувшись от не пойми откуда взявшегося запаха ментола с мятойзапаха свободы. Хотя до этого был лишь жженый табак, что относилось и к самому никотину, что и к горечи, недовольству и какому-то даже презрению. И будто бы сейчас курил не он, а она. Да и далеко не пассивно.
А мое правоспросить?! Наконец вернула себе голос, как и тембр с гонором София. Но и тут же ведь пожалела об этом, встретившись с его уже почти что и черными, но и все еще с тонкой белой каемкой глазами. На фоне же все еще его довольно-таки бледного лица. В паре же сантиметров от своего. И вновь будучи в завесе дым-тумана. Будто и видя же машину, проезжающую по трассе ночью. Где с одной ее стороны было бескрайнее поле. С другойнепроглядный лес. И дело ведь даже не столько в том: «давить или не давить, кто бы из них там на дорогу вдруг ни выскочил или вышел, да даже и ее саму?». Сколько в самих же фарах сквозь непроглядную темень, ведь куда более милее и ближе сердцу как минимум для самой же девушки были бы теплые желтые огни ближнего света, ну или даже если бы были те и холодные белые и дальнего, чем и вот это же вот все сейчасв виде затмения сразу двух полных планет, двух Лун, которым еще разве что только собак, волков или оборотней не хватало. А что? Дым был. Тьма была. Еще бы, конечно, сюда его черные крылья, пусть и с белыми вкраплениями, как и незаметным бы в данный момент цветовым переходом и переливом, но и в виде же кокона вокруг них для полноты картиныи можно бы было смело впадать в анабиоз, а там и ко́му, медленно умирая от гипнотического и внушенного страха.
Он же так быстро приблизился и почти так же молниеносно нагнулся к ней, что она только спустя мгновение ощутила ветер от его этого самого рывка, одним сплошным промозглым и даже уже именно морозящим, вымораживающим и почти что могильным потоком, ударившим в лицо. Еще больше же заставляя кутаться и прятаться. Правда, вот только во что и куда больше, если уже и не во что и некуда? И так же уже готова была впитаться и вжиться в кожу куртки, вжавшись в нее донельзя, насовсем.
Если хочешь жить и вновь затянувшись, выдохнул в ее лицо дым. Тут же и появляясь же в нем, не хуже и самого Чеширского Кота. Только теперь уже точно с самым же и что ни на есть оскалом, ни из чего не происходящим и ни во что же не переходящим, звериным и животным как в общем и волчьим же как в частности. Именно с ним. И все под почти же что черными дырамипустыми глазницами. С россыпью же той же черной «наскальной живописи» и по той же все левой стороне его лица. Лишь теперь еще и переползающей, переплетающейся в линиях не хуже и той же самой все черной змеи на его левой кисти, но только здесь уже и между собой. Вот-вот готовой не только зашипеть кожными порами, не хуже и волос Медузы Горгоны, но и покрыть же е саму половиной черной маскина манер же и Призрака Оперы. Только опять же все еще с левой стороны и соответственно же черной. И не от мира же сего как впрочем, так и уже же дважды. Но и как назло же и это в голове же брюнетки сложилось в полноценную картину мираего мира. И цветок. И змея. И пусть же и не нож, конечно. Но и вряд ли же та была такая же короткая, как и он, скорее даже и не меч. Кисть же, как по ней, он бы просто так и без рукава же на предплечье явно набивать бы не стал. А тами плечо. И трудно было бы уже остановитьсяначало-то положено. Но и если по остальному ей можно было только пока еще думать и представлять. Как и гадать и ждатьубедить и разубедить же ее саму в этом лично. То за видимые уже части можно было вполне и ручаться. Тем более что и сама же черная змея не могла обрываться как рукавом кофты в общем, так и на полпути же в частности, будучи и набитой же до середины своего же телалишь с верхней его частью как головой и без нижней же как хвоста соответственно. Не упустила она из глаз и пистолет. Как и слезу. Правда, и на счет последней же тут же и засомневавшисьне его ведь была. Ну а если вдруг и его, то и крокодилья же тогда, получается? А если и не слеза-то и вовсе, то и получается же что кровь, капля крови и без уже не своего хвоста как дорожки? Вопросов же вновь лишь только прибавилось. Ответов же как всегда нет. Но и без этого всего как отдельно, так и в совокупности задавать еще же одни и узнавать, если вдруг и получится, другие ей не хотелось. Для нее же это все еще смотрелось, как и выглядело донельзя же жутко. И что уж там: опасно. Прежде всего и для собственной же жизни. Ведь если он пока только дал так смотреть и рассмотреть же себя, это еще не значит, что так же легко он даст и открыть рот на тему же всего этого. Парк кровавых аттракционов имени Влада с хедлайнером в виде же его собственных американских горок так гостеприимно же и добродушно встретил ее, что девушка уже сто раз внутренне прокляла себя и свою же любознательность, как и еще же пятьсот раз сверху свою непрозорливость и недальновидность в разрезе самого же их хозяина, чего бы это ни касалось как в общем, так и в частности.
Ведь если по его лицу ее взгляд еще пролетел и почти не был заметен, как и замечен что в дотошности, что и в принципе, то вот с рукой и змеей на ней, куда он опустился и замер, дела обстояли куда хуже. Ведь, сама же того не ведая, она начала повторять за парнем, пытаясь скрыть и укрыть от него свои ассоциации на этот счет, готовые же вот-вот отзеркалить на ее же лицо всю палитру и пусть не негативных, но и не позитивных, прямо-таки и именно же нелицеприятных чувств, эмоций и ощущений. Не просто же так и не от хорошей же жизни ее сердце только что в пятки ухнуло. Как и неслучайно мурашки по телу пробежали, пробирая дрожью не только внешне, но и внутренне. Цепляя лишь в легком пока подергивании сначала один глаз, а затем и другой. Слишком же заметно. И слишком близко. Просто все слишком. Ведь одно же его касание. Пусть и мимоходом. Пусть даже и пальцев. И самых же их кончиков. Или на крайний же случай губ. Да и одно лишь подергивание его носа в ее сторону. Близ какой-то из частей конкретно же левой стороны. Неважновсе ведь так или иначе рецепторы. И он же учует ее принадлежность, демоническую принадлежность, энергии. Но и не к нему как и нечто же его. И не к самой себе как свою. Да и не по своей же воле. Отдающую же скорее какой-то сажей и копотью. Ко всему еще и влажной древесиной. То ли горевшей и потушенной. То ли сгоревшей и уже после смоченной, вымоченной же проливными дождями и растаявшими снегами. Льдами. Но и есть ли разница? Что в первом же, что во втором случае факт будет налицо. И одному же дьяволу будет известно, что он будет с этим всем делать. А послеи с ней. Ну и еще с той. Не даст ведь объяснить, как и объясниться. Поймет же, как поймет. Сам. А там еще ведь и другим расскажет. И они же еще сверху и больше поймут, как поймут. И вот он, пожалуйста, их сломанный телефон с предъявой же к ней. А ведь это ее предназначение. Пусть и все еще какое-никакое. Но ее. И оспариванию, как и вмешательству извне, оно не подлежит. Так что этого ей никак нельзя было допустить. И если уж не никогда, то хоть не сейчас и не здесь. Не при всех.
Тем более же что и дождь же не перебьет это. А скорее же даже еще что и усилит. Как и любой запах энергии: будь то чистый демонический или чистый ангельский, грязный демонический или грязный ангельский. Да и отдельно или в смесь. Слишком же сильно и мощно снаружи и глубоко и тяжело внутри, чем и те же все легкие и ненавязчивые, временные и без отдушек ароматы парфюмов и духов, туалетной воды и одеколонов, дезодорантов да и всех же остальных косметических средств, что ведь смывались и выветривались на раз. Да и ее же собственная сирень со светло-фиолетовыми цветками еще и так была сама с дождем. Хоть вроде же как и после него так этот запах ее энергии, во всяком случае, значился. А тут еще и дополнительно, что и в случае же с одной древесиной, что и с другой, и усиливалась же она еще и за их счет и вдвойне. А там и втройне. Раньше же всего и всех давая по ноздрям и мозгам. Минус на минус давал же таким образом еще больший минус. А и точнее жедождь. И от него же еще и больший запах. В обе же стороны и по обоим же фронтам. А вот уже за ней следовала и скошенная трава и озон. Переплетаясь же еще и как будто бы с пылью, плесенью и забродившим виноградом со спиртомвином. И только после лишь всего этого вплетаясь во влажную и разрыхленную землю, лаванду, шалфей и ту же самую мяту.