Обнимал Гордон Лю, ласкал ушки слегка заострённые, гладил по мягким волосам. Жалел её за свой несносный характер. Привыкал к ней под плач и утешение жены его, что в башне сидела закрытой и никого не желала видеть.
Почти неделю пробыла Лю в замке Гордона. Ощущала себя чужой: ела руками, не любила носить тяжёлые платья дам, скакала в платье ночном, румянец вызывая у слуг. Босыми ножками шаркала по камню. Разглядывала гобелены, картины, сносила высокомерие Эмеральды, ходящая горделиво и показывающее каждым движением превосходство.
Не любишь ты никого, на самом деле. Сама ведь плакала, когда венчалась с ним, а теперь жить не можешь без него? закричала Лю, когда кинулась баба в ноги лисицы. Теперь же он мой, а ты не хочешь его отдать.
Он не твой!
Он мой. Он сам мне это сказал.
Ты не его круга. Ты всего лишь оборотень.
Я не хуже тебя. Да, я не понимаю этих знаков, показывала на книги Лю, но это не лишает меня достоинств и причин, чтобы любить. Если ты любишь егопожелай ему счастье со мной и счастье своё найди сама.
Не оставляй деток без отца! Прошу!
А я не оставляю! Я не тюрьма и не закон, но дом теперь ему Восток, а замокдомик гостевой, сверкнула синими глазищами хранительница и выбежала из библиотеки. С детьми столкнулась Гордона и увидела в них маленьких лисят. Как он могла оставить деток, когда сама была лишена и матери, и отца?
Вновь муку ощутила Лю Ма. Бросилась на грудь к Гордону и заголосила:
Жестока ли я? Отрываю ли детей от тебя?
А Гордон лишь голову склонил. Упала на колени Лю Ма и заплакала горько.
Не лучше людей я. Жадна я!
Тогда что делать мне? У меня уже есть семья, но я люблю тебя. Покинуть Восток не смею, но часть моя большая и людям отдана. Получается, жить мне на границе людей и нелюдей, Лю Ма, коль велит судьба. Возможно, в этом предназначение моё? Стать мостом между мирами?
Возможно, Бог или Природа со Вселенной жаждали примерить два мира разных. Возможно, всё было дело случая, кто знал? Да только легче не становилось. Сидела Лю Ма перед Гордонам, слушала зовы матери его, сама темнела. Больно было сердце её. Уже готовилась оставить любимого. И умирала от мысли этой.
Слышала я, что на базарах вещи нелюдей встречаются, говорила старуха, понимая сына и двух невесток. Не могла она сына поделить на две половины, прогнать спасительницу не смела. Покорила её беловолосая лисица, на дьявола была не похожа. А как превращалась в лесное божество, так вообще затмевала всех. Постройте деревню общую и замок заложите. Так не покинет лес Гордон, но сможет детей видеть своих, а ониего, а люди станут привыкать к нелюдям. И, возможно, не пойдут более огнём и мечом рубить вас.
Не давала согласие Лю Ма, это должен был решить весь народ восточный, могла лишь подумать и посмотреть границы, да на людей посмотреть. Но пообещала она, что письмами могут обмениваться любимый с замком.
.
.
Закладывались вещи, инструменты в сундуки. Закупались ткани для платьев Лю Ма, чтобы по лесу могла гулять и птицей, и лисицей, и человеком.
Отец наставлял своих детей, просил жить в мире, иначе они закончат так, как Мор.
Запрягли коней, во главе красовался огненный. Провожали домашние Гордона и его женщину, надеясь на скорое строительство деревни.
И покинула пара людей на время.
Часть 3
Проплывают облака по летнему небу Востока. Преет травушка, а на ней лежат животные, не в силах справиться с жарой непроглядной. Развалились они пузами к верху, мурчат, наслаждаются теплом, которое убавится с падением багровых листьев. На поляне зелёной, в травах высоких и сладких на вкус, лежат два лиса. Один пепельный, второйбелый. Первым был человеком, а второйлицунэ. Лежали они, вздыхали, ждали, когда солнце перевалит за четыре вечера и можно продолжить строительство дома, где бы уместились и лисята, и люди. В большом доме с большими ставнями и широким двором, в отдалении от клана, где рядом и поля, и речка, где по прямой дорожке можно дойти до центра селения. Где во дворике будет срублены качели, о которых мечтала лисица, увидев такие у крестьян; на них дети катались и взрослые, вверх взмывали, как птицы.
А в доме будут множество комнат, для детей, для лис, спальня супругов, большой зал, соединённый с кухней, а там будет заложена большая белая печь, что будет наполнять теплом зимы. Где в ямах будут погреба. Думал человек об устройстве сыродельни, коптильни; не хотел он есть лишь одно сырое мясо или рыбу. Для этого нужно были чертежи и инструкциипосылал он письма в замок, общался так со семьёй. Не позволяла пока лисица приходить в лес, поэтому строить человеку приходилось одному вместе с теми лицунэ, заинтересованные таким крупным строительством. А пока стояла жара, они дремали, любили друг друга по-лисьи, и по-человечьи. Выторговала у вод обращения лицунэ волшебство для возлюбленного, чтобы он был и человеком, и при желании в лиса превращалсянравились ей мужские руки. Мурлыкала, когда Гордон пальцами ласкал за ушками Лю Ма.
Когда приходила бедакрупный пожар, наводнение или скандаллисица подрывалась, оборачивалась в определённую сущность и могла пропасть на пару часов, а то и на неделю. В это время мужчина не находил себе места. Не мог толком есть и спать, ждал лисицу, чья шёрстка позеленеет от тины, чьё тельце могло заиметь много синяков после драк или обгореть во время спасения жителей Востока от пожара.
Самым страшным явлением для леса являлся необузданный огонь, приходящий после молний, осколков солнечного света и по неосторожности нелюдей. Тогда на тушения собирались все птицы и животные, они подбирали воду из рек, рыли рвы и помогали скрыться от движущегося огня молодняку или старикам. Впервые увидев это зрелище, мужчина и восхитился, и ужаснулся.
Горела осень. Горел лес. Огромные тёмно-бардовые языки пламени пожирали вечные деревья, проходили по чёрным венам и сжигали залежи торфа. Такого пожара по словам зверей не было двести лет. Когда только просачивался мерзкий дым тяжёлыми клубами Лю Ма жалась к любимому и сладко посапывала. Но вотзасвистели птицы, затрещала кора: очнулась лисица, вскочила на лапы и, не спрашивая мужа, даже не окинув его взглядом, нырнула на улицу.
Лю Ма! крикнул Гордон в ужасе, видя, как за несколько километров на тёмном звёздном полотне неба разгорался дьявольские огненные цветы. Птицы, звери, нелюдивсе неслись подальше от пожара, боясь оказаться в объятии яростных огней, выжигающих дотла. И только Лю Ма да её сородичи бесстрашно обратились в птиц, мощными крыльями достигли небес и стали смотреть на горящую местность.
Соберите всех. Мы обязаны потушить этот ужас! рычал белый сокол. Те, кто на земле, роют рвы и очерчивают пожар, приказывала хранительница, голося по всем Восточным пространствам, подхватывали слова лицунэ и распространялись. Те, кто в небе, летят к водоёмам, берут воду и за мной!
Мужественная лисичка не испугалась жжёных тел, обгорелых полян и ярко-красного пламени, опалявшего её нежные белые пёрышки. Стрелой пробилась к реке, за ней стаи птиц, оборотнейцелый ворох живых существ открыл пасть, забирая воду. Поднялись они ровным косяком и принялись сбивать пламя каплями воды. Первый косяк. Второй косяк. Яркие меткие звёздочки сияли грозным светом, подавляющего прожорливый огонь. Всё больше и больше становились лицунэ, оборачиваясь. Медведями и кабанами рыли рвы, передавали бочонки с песком драконам лисьим, поднимающихся вверх и летящих в самый эпицентр зла. А за ними тоненькие змеи да волки проходились по горячей земле, собирая выживших нелюдей и зверей и скрывая их на безопасных пространствах.
Вытирал пепельный пот Гордон со лба: передавал он бочонки, смотрел вдаль и волновался за Лю Ма. И не мог отвести от падающих звёздами животными с каплями воды. Они бесконечными бомбочками придавливали языки огня, заполняя и небо, и землю. Мелкие капли воды, горячие, переходящие в пар, доходили и до него.
Лю Ма, шептал он животному дождю. Нет. Ливню. Раз за разом белая лиса, превращённая в белого водяного дракона, рассекающего по чёрному небу, бросалась в неутихающий пожар, устраивала ярусные фонтаны, стекающиеся мощными струями по телу, из пасти своей, заливая лес водой, пока сверху падали птицы, лицунэ, на кувшинках проплывали подоспевшие болотницы и озёрицы с искусными кувшинами воды и песка.