Они всего лишь борются за свое существование, объяснил Джон, его голос был наполнен безнадежной грустью. Как и остальные.
Но что-то очень уж агрессивно борются, ощетинился я, уходя в глухую оборону, ненавидел спорить с другом, но и молчать не мог.
А НьюЙорк не агрессивно? парировал Джон и был прав: за последние десятилетия штат НьюЙорк тоже разросся, подчиняя себе штаты, неспособные ему противостоять. На восток продвинулся до Айовы, на юг до Джорджии. И пошел бы дальше, если бы на его пути не встал Техас. При этом мнения проживающих там людей, находящихся на грани вымирания, в учет не ставились. Если отстраниться, то со стороны мы выглядели не лучше техасцев, обороняющих собственные интересы на территориях бывших США.
Мы невольно остановились. Джон смотрел на меня с прищуром, но не с недоверием, мы были хорошими друзьями. Пока были.
Чувствую, что пришла пора делать выбор, нехотя начал Джон, и я понял, что он собирается сообщить нечто неприятное. В ином случае у него не было бы такого траурного лица.
Куда теперь подашься? предположил я в надежде на лучшее.
Бежать дальше некуда, скривил губы мой техасский приятель. В свете последних событий, боюсь, меня уже нигде не примутвнешность выдает. Я враг, и даже здесь, где меня давно знают, замечаю насторожённые, порой злобные взгляды. Неровен час воткнут нож в спину.
Я вздохнул: он был прав.
Мое место с родными, заключил Джон. Что ж, это был не самый худший выбор. Худший он озвучил потом:Работы в моем родном городе нет, а матери требуются дорогостоящие лекарства. Единственное, что мне остается, это пойти на фронт, Айрон.
Айронмоя кличка. У каждого из нас было прозвище, так удобнее общаться между собой. Мы словно становились ближе, аккуратно избегая национальной тематики, оставались просто людьми, одинаковыми трудягами. Изначально меня прозвали Айрон МэнЖелезный человек, но затем кличка сократилась до простого «Айрон». После тяжелейшей травмы головы правая сторона моего черепа была заменена искусственным материалом, частично пластиком, частично особо прочным титановым сплавом. Некоторое время я пугал знакомых и прохожих, ходя на работу с наполовину стальным лицом, и какой-то ребёнок, показывая на меня пальцем, закричал «Железный человек, железный человек!» Парни услышали это и с тех пор прозвище закрепилось за мной навсегда.
Позже мне пересадили кожу, закрыв пластину, но если внимательно присмотреться к основанию волос, и сейчас можно было заметить давно заживший шрам, а во внутреннем уголке глаза увидеть металлический блеск.
Новость от Джона произвела на меня угнетающее впечатление, ведь с этого мгновения он фактически объявил нас врагами, вряд ли он собрался воевать на этой стороне.
Ты меня осуждаешь? спросил он спокойно.
Я неохотно покачал головой.
Нет, сказал полуправду. Просто не могу себе представить, что однажды ты вломишься в мою дверь, и мне придется стрелять в тебя, чтобы защитить себя и жену.
Надеюсь, до этого не дойдет, грустно улыбнулся Леон, мягко похлопав меня по плечу, словно прося прощение за еще не совершённое, но уже запланированное преступление. У меня есть некоторое медицинское образование. Так что, может, я буду нужнее в тылу или на второй, третьей линии фронта.
Ох, себя не обманывай, проворчал я; работа врача и даже медбрата считалась элитной, получить ее было неимоверно трудно, и если бы квалификация Джона позволяла это, он уже давно работал бы в этой сфере.
Джон заспешил в цех, и я, ступая следом, сожалел о скорой утрате друга. Тяжело терять близких на войнеэто неизбежное зло, но терять их из-за убеждений еще больнее. Это вроде как предательство, но ведь не навяжешь техасцу ненависть к родной земле.
По окончанию рабочего дня все мы получали пайки. Деньги только раз в месяц, да и то крохи. Бумажки давно потеряли значение в новом мироустройстве, теперь самой ценной валютой стали продукты. Предметы комфорта вроде стиральных машин, компьютеров, микроволновок были утрачены, так как электричество подавалось лишь столько, за сколько ты мог заплатить, хватало на кратковременную работу плитки, энергосберегающую лампочку да просмотр старого телевизионного ящика. Примитивная мебель сколачивалась своими руками, одежда обменивалась на лекарства или еду. Палка колбасы, несколько банок консервов, хлеб, водавот заработная плата в конце утомительной смены. Ее еще нужно было поделить между членами семьи, и хорошо, если ты жил один или семью имел немногочисленную. Хорошо, если еще кто-то из родственников работал. Тогда еще можно было как-то существовать.
Я жил на семнадцатом этаже прогнившего насквозь многоквартирного дома, практически не сохранившего стекол. Весь квартал, да что там, весь город теперь был похож на район нищего китайского «гетто»: обветшалые высотки, пестрящие лоскутами сохнущего на балконах разноцветного тряпья. Вонючие серые лестницы, которые никто не убирал, так как профессия уборщицы исчезла еще в прошлом веке. Неработающие лифтовые шахты и забитый до отказа, кишащий крысами мусоропровод. И это еще не самое ужасное здание в городе.
Я привычно постучал условным сигналом, и дверь открыла женастройная брюнетка с завораживающими каре-зелеными глазами, хрупким станом и изумительно добрым характером. В наше сложное время, когда даже крысы порой использовались как еда, она однажды умудрилась приютить бездомного щенка, чудом уцелевшего в голодающем городе. Мы именно так с ней и познакомились, я вступился за нее, когда она столкнулась с мародерами.
Эмили опрометчиво вышла выгуливать собаку, чем немедленно привлекла внимание нескольких бродяг. Когда появился я, щенок уже корчился в агонии, а девушка, крича и обзываясь, пыталась вырваться из грязных рук жестоких подонков, чтобы помочь меньшему другу. Еще немного, и она отправилась бы вслед за собакой на тот светодин из бездомных собирался перерезать ей горло, чтоб не верещала. Я едва поспел, мне стало жалко девчонку. Тяжёлая многочасовая работа в цеху сделала меня сильным, так что не составило труда разбросать четверых истощённых голодом мужчин и вырвать из их рук девушку. Безутешно рыдающую, я отвел ее к себе, так как она находилась в шоковом состоянии и не могла внятно назвать свой адрес.
Ну что ты в самом деле, увещевал я, подогревая на старой ржавой плитке воду, чтобы заварить успокоительный чай. Этого следовало ожидать. Хорошо сама жива осталась. Спасибо скажи.
Спасибо, провыла она сквозь всхлипы.
Да не мне, отмахнулся я нетерпеливо. Случаю. Ведь я мог и не оказаться поблизости. Как ты вообще додумалась вывести на улицу пса, в наше неспокойное время?
В Аризоне собак не едя-ят! завыла она еще сильнее, закрывая худое лицо маленькими изящными ладошками. Тогда-то я и обратил внимание, что, в довесок к добросердечию, девушка еще и поразительно красива.
Однако ее слова в тот момент отрезвили меня. Аризона длительное время была спорной территорией Мексики и Техаса, там шли ожесточенные бои. Но вскоре техасцы взяли верх над плохо организованными мексиканцами. Техас поглотил и другие территории, разрастался, пока не стал самым сильным и обеспеченным островком бывшей Америки. Лишь НьюЙорк и насильственно присоединенные к нему штаты могли составить конкуренцию, но только в вооружениижилось тут на порядок хуже, так как численность населения была многократно плотнее. Зависть к богатому соседу, а также его нарастающая агрессивность поднимали волну ненависти в ньюйоркских сердцах. Везде на территориях бывших Соединенных Штатов не переносили удачливых техасцев и их добровольных и невольных союзников.
Я не понимал, что могло толкнуть девушку уехать из довольно-таки благополучного района в Кентукки, где безработица и голодомор были массовым явлением. Этот вопрос я ей и задал.
Мексиканцы вырезали всю мою семью, пожаловалась она. А в Ричмонде живут дядя с тетей, вот я и подумала, что нужнее здесь.
И что? по печальному тону заподозрив неладное, уточнил я, наливая в старую надтреснутую чашку горячий напиток и подавая девушке. Так и оказалось?
Она покачала головой, поморщилась, глотнув обжигающей жидкости.