Мы почти полностью миновали здание, когда заговорил красивый мужчина лет двадцати.
Свободаэто хорошо, да? он говорил громко, по-английски с сильным акцентом. Скажите это вашему другу Вэшу, а? он поддел большим пальцем ошейник в мою сторону. Видишь, что сделало с нами его дерьмо в духе «мир да любовь», когда мы с Чандрэ продолжили подниматься по холму, он повысил голос:Скажи ему привести сюда Мост, да? Скажи ему, что нам нужно её правосудие в Индии!
Другие рассмеялись. Одна женщина сделала в мою сторону жест, выражающий жестокость, затем шлёпнула сидевшего рядом мужчину по затылку за то, что он пялился на моё тело через тёмные штаны и платки.
Сидевший рядом с парой мужчина захохотал, пролив своё пиво.
Несколько видящих из нашей группы подошли к ним, говоря на том ломаном языке видящих, предлагая им сигареты и водку. Я знала, что отчасти это делается, чтобы отвлечь их от меня, но я не могла оторваться и через плечо смотрела на видящих, сидевших на ветхом крыльце. Внезапно я представила Ревика, сидевшего на этих ступеняхможет, более молодого Ревика с округлым лицом и глазами, которым ещё не свойственен тот отрешённый взгляд.
Чандрэ щёлкнула на меня, призывая не пялиться.
Вэш кормит их, сказала она. Он делает, что может.
Я кивнула, обернувшись в последний раз и потащившись дальше по холму.
Она добавила:
Открытое противостояние с людьми только ухудшило бы их положение. Это принесло бы всем нам смерть и боль, Мост.
Конечно, сказала я, не желая спорить.
Ты ничего не знаешь, рявкнула она. Ты ребёнок воспитанный червяками! Что ты можешь об этом знать? Ты ещё не видела войны.
Я не утруждалась ответом.
Когда мы добрались до вершины склона, я остановилась перед витриной с потрескавшимися окнами и деревянными ступенями, с которых облазила небесно-голубая краска. Я всматривалась в пыльное стекло, зная лишь то, что меня тянуло остановиться здесь.
Подвинувшись и встав рядом со мной, Чандрэ скрестила руки и неохотно кивнула.
Хорошо, сказала она. Твои навыки отслеживания наконец улучшились.
Мои глаза остановились на изображении похожего на гуру пожилого мужчины в одежде песочного цвета. Его руки были сложены на груди в молитвенном жесте. Написанная от руки вывеска гласила на английском: «Горячая пища за 20 рупий! Бесплатная медитация и йога!» Под вывеской стояла трёхфутовая статуя Ганеша с гирляндой из розовых и белых цветов. Ещё больше лепестков красовалось на статуях индийских богов, из которых я узнавала и могла назвать лишь нескольких. Деревянные чётки висели в витрине рядом с изображением сине-золотого солнца, пересечённого белым мечом.
Я также видела вдали статуэтки сидящего Будды и улыбнулась.
Отчасти улыбка была вызвана характерной для Индии мешаниной, я знала это, но абсурдность смешения религии без бога с многобожием казалась мне ошибкой, свойственной только видящим.
Мне пришло в голову задаться вопросом, верили ли видящие в богов или в Бога.
Ревик использовал «боги» или «d gaos» так, как другой человек использовал бы слово «дерьмо», и это мало что говорило мне об его настоящих религиозных воззрениях.
Мой взгляд вернулся к изображению мужчины в одеждах песочного цвета. Его глаза светились на состарившемся, но почему-то не имеющем морщин лице
Вэш, пробормотала я. Иисусе.
Не совсем, в реплике Чандрэ прозвучала редкая нотка. Не позволяй его лицу для людей одурачить тебя. Аренду надо платить. Даже в Сиртауне.
Она дёрнула деревянную дверь с проволочной сеткой.
Не отвечая, я последовала за ней в прихожую, которая оказалась просторнее и чище, чем я ожидала.
Вымощенная плиткой из чёрного камня, комната тянулась глубже по склону горы, чем я ожидала. Деревянные плинтусы и панели подчёркивали белые стены насыщенными оттенками дерева, кое-где подмоченного водой, но сиявшего от недавней полировки. Старенький вентилятор дребезжал в окне рядом с фреской тибетского храма Потала в Лхасе, выполненной с поразительной искусностью. Над плато на фреске сияло ещё одно сине-золотое солнце.
Прямо за дверью стоял низкий стол, сделанный из того же тёмного дерева, что и плинтусы. Миска с галькой и свеча служили ему единственным украшением.
За ним на складном стуле сидел молодой мужчина-европеец с бритой головой, одетый в оранжевые одеяния. То, каким наивным рвением светились его глаза, говорило мне, что он наверняка был человеком.
Могу я помочь вам, сестры? сначала он посмотрел на меня. Затем, заметив Чандрэ, он окинул её повторным взглядом и широко улыбнулся. Кузина Чандрэ! Индия скучала по тебе, друг мой!
Я вскинула бровь и покосилась на Чандрэ, подавляя улыбку.
Проигнорировав меня, она поклонилась человеку, сложив ладони в молитвенном жесте.
Привет, Джеймс, мир тебе. У нас аудиенция с Учителем.
Джеймс просиял.
Как вам повезло! Мне доложить о вас?
В этом нет необходимости, ответила она. Но спасибо тебе.
Я уставилась на неё, в неверии раскрыв рот.
Большую часть времени Чандрэ называла людей «червяками»это когда она не командовала ими как роботами, запрограммированными к её услугам. Она наградила меня холодным взглядом, жестом показывая следовать за ней вверх по лестницам. Как только мы поднялись на несколько ступеней, она едва слышно заговорила со мной сквозь стиснутые зубы.
Теперь мы в конструкции. Я была бы очень благодарна, если бы ты позволяла себе только цивилизованные мысли.
Конечно, согласно отозвалась я.
Я ощутила её раздражение через конструкцию и улыбнулась.
Наверху лестниц находился проем в стене, прикрытый гобеленом с очередным изображением сине-золотого солнца, рассечённого белым мечом. Схватив край тяжёлой ткани, Чандрэ проскользнула в образовавшийся проход и исчезла.
После секундного колебания я последовала за ней.
Я выпрямилась внутри комнаты с низкими потолками, пол в которой был устелен бамбуковыми циновками.
Распахнутые окна открывали эффектный вид на Гималаи и поросшую деревьями долину, которая вмещала в себя остальную часть Сиртауна, покрытую молитвенными флажками, словно яркими красочными птичками, устроившимися на ночлег. У стены находилось несколько видящих без ошейников, в западной одеждеони беззвучно переговаривались меж собой и жестикулировали руками.
Ближе ко мне и двери ещё одна группа видящих в одеждах песочного цвета образовывала свободный круг. Мужчина с фотографии в рамке стоял в центре.
Как только я опустила за собой гобелен, он повернулся и пристально посмотрел на меня. Его глаза светились пронзительно черным, смотрели совершенно неподвижно, но все же несли в себе столько света, что мне сложно было удерживать его взгляд.
Без промедления он пересёк десять или двенадцать футов до двери.
Я посмотрела на его угловатое, лишённое морщин лицо, немного поразившись его росту. Я не двигалась с места, пока он не привлёк меня в свои объятия, подняв с пола. Крепко стиснув меня, а потом отпустив, он рассмеялся над сдавленным звуком, который из меня вырвался. У него были ровные белые зубы, а в темных глазах стояли слезы, пока он всматривался в моё лицо.
Ты наконец здесь! произнёс он на безупречном английском, похлопывая по плечу от неловкого переизбытка эмоций. Я очень, очень рад! Очень рад!
Я могла лишь кивнуть, поражённая его слезами.
Тебе здесь рады, сказал он. Больше всех рады!
Я чувствовала, как моё лицо заливает теплом, пыталась подобрать слова, которые не оказались бы совершенно неуместными
И услышала презрительное фырканье.
Я повернула голову в сторону звука.
Среди видящих в западной одежде, сидевших у стены, был мужчина с плечами гимнаста, наблюдавший за мной и Вэшем. Его полные губы поджались с хмурой иронией. Я почувствовала на себе его свет и вздрогнула. Мои щеки залило румянцем от того, что жило в этом одном-единственном, испытующем тычке. Ощутив мою реакцию, мужчина ответил кривой улыбкой, покосившись на двух сидевших рядом видящих, которые перестали пялиться на меня ровно настолько, чтобы улыбнуться ему в ответ.
Однако свет первого видящего оставался со мной.
Я чувствовала, как он изучает, чувствовала проблеск удивления, который он испытал от того, что нашёлно я не могла интерпретировать его значение. Когда я во второй раз встретилась с ним взглядом, его шоколадно-карие глаза избегали моих. Он мельком кивнул Чандрэ, когда она уселась вместе с ними, и момент оборвался.
Взглянув на Вэша, я уловила в его черных глазах намёк на улыбку.
Должно быть, ты очень устала, ласково сказал он.
Вы себе не представляете, сказала я.
***
Той ночью я свернулась на поролоновом матрасе, прямо на полу.
Поверх меня лежала простыня, накрытая овечьими и коровьими шкурами, мягкими, тёплыми, источающими успокаивающий запах животного. Через щели в деревянных ставнях окон я видела горы, обрамлённые звёздным светом и бескрайним черным небом, контуры вершин, видневшихся там, где исчезали звезды. Время от времени в деревьях кричали макаки, они визжали и скакали по крышам, их черные лапы царапали листы шифера.
Однако в основном царила тишина.
Пока я лежала там в темноте, это чувство сокрушило меня, сделавшись намного сильнее, чем то, с чем мне приходило бороться, кажется, последние месяцы. Может, это пребывание в доме монахов, или тёплое приветствие Вэша, или просто наконец пребывание на одном местеи в кои-то веки трезвость. Может, мне стоило ожидать, что все это обрушится на меня, как только мы доберёмся сюда.
В любом случае, я ничего не могла поделать с ощущением, словно меня раздели догола и оставили чувствовать каждый порыв ветра и капельку пота своими открытыми ранами.
Конструкция источала простое тепло, лишь ухудшавшее это чувство. Даже Гималаи, кажется, приумножали его, и вот что-то во мне начало разжиматься, так быстро и легко, что я не могла удержать ниточки.
К тому времени, как стихло шарканье мартышек, центр моей груди пульсировал, как на тех холодных берегах Аляски.
Я не могла дышать, но мой разум хранил мёртвое молчание.
Поднялась луна, а я все ещё не спала вопреки измождению. Я лежала и смотрела, как долина заполнялась мягким, пронизывающим светом.
В какой-то момент этой тишины я заплакала.
Как только слезы полились, остановиться было уже сложно.
***
И все же каким-то образом я засыпаю.
В этот раз мне проще найти его.
Кажется, будто он почти ждёт меня.
Он здесь один, как всегда. Как и в любой другой раз, я чувствую его, но не совсем могу дотянуться до того места, где он находится. Он плывёт как труп, окружённый серой завесой, и мы касаемся друг друга сквозь изменяющуюся ткань, стараясь очутиться ближе, но мы не можем.
Прежде, чем я осознаю наше местоположение, мы целуемся, как и в большинство ночей.
Как только мы начинаем, я чувствую его сильнее, но этого недостаточно. Никогда недостаточно. Наши губы осторожны, руки и пальцы аккуратно двигаются через тонкую ткань. Когда я в этот раз скольжу в его свет, это получается быстро, и после медленного стона он раскрывается, подпуская меня ближе обычногои я почти чувствую его, и он почти кажется настоящим. Затем он притягивает меня, просит меня, но я не могу
Я не могу дать ему то, чего он хочет.
Своеобразное отчаяние стискивает меня. Он тоже хочет дать мне что-то. Он пытается, в своей манере. Образы и ощущения вплетаются в его светего ноги между моих, его вес на мне, и вот уже кажется, что он во мне, словно мы
Но от этого только становится хуже, когда он уходит.
Я устала от этого. Устала бороться и терять его. Устала искать и никогда не быть той, кого ищут. Он бросил меня. Он бросил меня ещё до того, как ушёл. Теперь он входит в меня как вор, потому что явсе, что у него есть.
Он медлит, поднимая голову.
и мужчина с шоколадно-карими глазами смотрит в ответ, только теперь он не улыбается.
Опуская голову, он без колебаний целует меня, продолжая с того места, где остановился Ревик. Это ощущается иначе, и не только потому, что я его не знаю. Завеса испаряется, открывая тёплый светдругое тело, не такие осторожные руки, недвусмысленное намерение.
Его руки и грудь крупнее, ладони меньше, губы полнее, язык толще. Он целуется по-другому. Он не ждёт, когда я попрошу, едва дожидается моего ответа. Его рука скользит под моё колено, пальцы ласкают бедро, пока он закидывает мою ногу себе на талию. Он внутри меня, и я слышу его стон. Он вновь целует меня
Я слышу его тяжёлое дыхание в темноте, в другой комнате. Он голый под грубыми шкурами, и я внезапно осознаю, что это не совсем сон.
Где-то там Ревик смотрит. Я знаю, это нереально, и он больше не здесь.
Он мёртв. Я это знаю.
И все же почему-то это все равно ощущается как предательство.
Глава 36Вызов
Я встала до рассвета.
Когда я покинула своё спальное помещение и выбралась наружу, на свет, мужчина с шоколадными глазами стал первым, кого я увидела. Он сидел на деревянной ступеньке и курил hiri, одну из сигарет видящих, а у его бедра стояла чашка чая-масала.
Я провела ночь в чем-то вроде коттеджаодном из многих, стоявших на краю широкого двора сразу за основным домом Вэша. Большая часть комплекса располагалась за входом, через который мы с Чандрэ вошли накануне. Двор состоял из огромного участка травы и земли, который начинался у края этих зданий, выходивших окнами на улицу. В центре находился круг из плоских белых камней, а посередине этого круга находилась пирамида из камней, выкрашенных в белый цвет.
В разные стороны отсюда расходились тропы, на которых находились небольшие храмы и тенистые деревья. Даже в рассветной прохладе среди этих деревьев бродили видящие, общавшиеся на смеси языков и жестов руками.
Я гадала, почему они вообще утруждали себя разговорами вслух, и почему мужчин настолько больше, чем женщин затем заметила, что мужчина с карими глазами смотрит на меня.
Заметив, как взгляд этих глаз задерживается на моих босых ногах, я приняла решение.
Я целенаправленно подошла к нему, остановившись возле места, где он сидел на деревянной ступеньке. Когда я подошла, он не встал, и я не села, но мы безмолвно смерили друг друга взглядами.
«Недобровольные», сказал голос в моей голове.
Я слегка подпрыгнула.
Что?
«Ты гадала, почему нет женщин. Они быстрее распродаются. Более крупный рынок для недобровольных. Ты должна знать это, Высокочтимый Мост».