Нормально, скручивая фонендоскоп, сказала Анна. Я скажу сестре, тебе прокапают гемодез.
Зачем?
Чтобы голова не болела. И не крутись, хорошо? Шрамы на животе нам не нужны, верно?
В ординаторской она быстро заполнила лист назначений. Выглянула в коридорАльфия, хорошенькая татарочка-медсестра, уже третий год поступавшая в мединститут, увлеченно терзала карманный «Тетрис».
Аля, зайди
Саше что-нибудь?
Гемодез, четыреста кубиков. Я выписала.
Альфия кивнула, неохотно пряча пластиковую коробочку в карман. Анна постояла, глядя ей вслед. Сегодня им дежурить вместе. Аля старательна и не слабонервна. Хорошо.
Почему Тоня так уверена, что у парня сдадут почки? Не такие уж страшные ожоги, вторая-третья «а» степень. Поражено чуть больше десяти процентов кожи.
Да вытянет она его, на гемодезе одном вытянет!
Она не стала забегать домой, как порой делала перед дежурствами. Перекусила в буфете, заглянула в приемный покойузнать, кто, кроме нее, дежурит по больнице.
По приемному дежурил Рудольф, нестарый еще мужик, пульмонолог. Жалко, что не хирург, но он был из Казахстана, этакий странный немецкий иммигрант, выбравший Россию, а не Германию. Наверняка все научился делать в своих степях. Анна поболтала с ним, пытаясь вспомнить, видела ли по телевизору Алма-Ату. Что-то восточное или нет, у них же после землетрясения все перестроили
Или это Ташкент был?
А, какая разница
Рудольф предложил ей сигаретуона не стала отказываться. Иногда хотелось покурить.
Весь день какая-то тревога, пожаловалась она.
Рудольф пожал плечами.
Выпей тазепама. Нервы беречь надо, их не отрежешь.
Он был большой любитель таблетокв общем-то редкость среди врачей.
Лучше спирта, пошутила Анна.
Рудольф с готовностью предложил:
Налить?
Да брось ты Анна затушила полускуренную сигарету. Ладно, пойду.
Если что, зови. Я ночью спать не люблю, мимоходом заметил Рудольф. Слегка двусмысленно, но очень дружелюбно.
Я подумаю. Анна вышла улыбаясь. Рудольф ухитрялся любую фразу сделать приятнойдаже когда иронизировал над хирургами или слегка пошлил.
Она проснулась резко, словно ее тряхнули за плечо. Секунду вслушивалась.
В отделении было тихо.
Что же ее разбудило?
Никакого предчувствия у нее не было. Не привыкла она им доверять.
Да и ее дневная тревога прошла бесследно. Наоборот, на душе было легко так легко. Словно праздник какой-то.
Она спустила ноги на холодный линолеум, нашарила юбку. Свитерка она на ночь не снимала.
Спать не хотелось абсолютно. Казалось странным тратить такое настроение, как сейчас, на сон. Звенящая тишина. Слабый лунный свет в окнетучи прошли, небо было ясным. Может быть, осень решила исправиться, стать мягкой, золотой, превратиться из умирающего лета в рождающуюся зиму?
Даже чахленький больничный сад обрел какую-то трогательную красоту в призрачном синеватом свете. Лента шоссе, за которым начинались заброшенные поля, казалась барьером между двумя совсем разными мирами.
В такие ночи люди не могут умирать
Ей показалось, что она может просидеть так до утра, глядя в ночь, ни о чем не думая, просто дыша тишиной.
Но встать придется.
Анна всунула ноги в разношенные старые туфли, давно перекочевавшие жить в больницу. Покосилась на белеющий в углу умывальник. Мужчинам на дежурстве проще. Она была уверена, что все, от солидного, плотного Константина Павловича до застенчивого очкарика Саши, пользуются им не только по прямому назначению.
Картинка представилась такая, что она еле сдержала смех. Однажды рано утром она застала Сашу, старательно драящего раковину стиральным порошком. Невинность занятия не помешала ему покраснеть как рак. Константин Павлович вряд ли столь щепетилен
Не надевая халата, Анна вышла в коридор. Альфия, конечно, спала сейчас в процедурной, укрывшись стянутым с какой-нибудь пустой койки одеялом.
Иногда человек не должен спать ночами. Чтобы увидеть такой вот лунный свет в окне и услышать тишину
Анна вдруг рассмеялась. Господи, ну что за странная штукачеловек! Думать о красоте ночи, проснувшись, чтобы помочиться.
Подходя к двери служебного туалета, она вдруг почувствовала смущение. Легкое и очень знакомое. Обычное, когда она вот так вставала ночью. Привет из детства
Анна юркнула в дверь. Мимоходом взглянула в маленькое облупившееся зеркало, словно убеждаясь, что одета. Дурацкая вещьпамять. Очарование ночи куда-то исчезло.
Но спать все равно уже не хотелось.
Она вымыла руки (уж эту раковину вряд ли кто-то использует для иных целей), сдернула крючок с двери. Прислушаласькажется, какой-то шум?
Аля проснулась?
Анна вышла в коридор. Никого.
Ладно, надо глянуть по палатам.
Она быстро прошла по коридору, приоткрывая на мгновение двери. Тихо, все спят. Теперь еще в седьмую, где Шедченко. Тяжелых всегда помещали в эту палату, словно счастливый номер чем-то помогал врачам.
Тут свет тоже не горел. Но у постели белела фигура в халате.
Аля, ему плохо? тихо спросила Анна, подходя.
Девушка обернулась.
Это была не Альфия.
Анна вздрогнула, останавливаясь. Ей приходилось заставать в отделении среди ночи незнакомых людей. Обычное в общем-то делотакой незапланированный визит перепуганных родственников.
Ее испугало лицо девушки. Глаза. Таких глаз не бывает.
Все равно что смотреть в пламя лампады. В зеркало. В лунный блик на воде. В лицо мамы.
Садись, тихо сказала девушка.
Анна присела у постели. Ноги словно подкосились.
Кто ты? прошептала она.
Не сейчас. Помоги.
Девушка протянула руку. Анна помедлила, прежде чем коснуться ее.
как будто падаешь в бездну
Что я могу? Губы шевельнулись сами. Чем помочь
Ты можешь все. Поддержи меня. Девушка перевела взгляд на Шедченко. Парень спал или был без сознания. Он может уйти, Аня. Надо помочь ему немного
холодно почему холодно, когда ее глазасвет? пусть, она отдаст все тепло, если так надо
Наверное, это был лишь короткий миг. Или короткий час. Анна подняла глаза, когда их руки разжались. В пальцах были боль и холод, но в глазах девушки по-прежнему теплел огонь. Возвращал силы.
Интересно, огню холоднокогда он горит?
Саша поправится, сказала девушка.
На кармашке ее халата были вышиты буквы«А.К.». Это был ее халат, Анны Корниловой.
И лицо девушки было ее лицом.
Почему я? прошептала Анна. Я недостойна
Девушка покачала головой. Коснулась ладонью ее щекии Анна дернулась вслед быстро ускользающим пальцам, так тянется за человеческой рукой бездомный котенок.
Ты чиста.
Нет
Отныне и навсегдаты чиста, Анна.
Я думала, ты вновь придешь мужчиной. Ее голос сорвался, когда она поняла, что говорит и о чем думает.
Нет в этом разницы, Анна. Она он провел ладонью над ее лицом, снимая страх. Теперь все будет хорошо.
Все будет хорошо, прошептала Анна.
14
Поезд шел на удивление быстро. То ли порядка на железной дороге стало больше (хотя с чего бы?), то ли просто везло.
Шедченко курил в темном холодном тамбуре. Лязгала вагонная сцепка, за запотевшим стеклом уплывали вдаль огоньки Коломны. Через три часа Рязань, еще через триСасово. К утру он доедет.
Смяв в пальцах окурок, Николай щелчком отправил его в заплеванное мятое ведро. Поколебавшись, потянул из пачки еще одну сигарету. И что с ним сегодня творится весь на нервах. С вечера начала побаливать голованапоминанием о тех мучительных приступах, что порой едва не валили его, здорового мужика, с ног. Потом вроде отпустило, но надолго ли
Шедченко чиркнул зажигалкой. Так и всю ночь простоять недолго. Забывая потихоньку про начинающиеся через сутки учения, просчитывая, что ждет его в Сасове. А что выйдет из поезда с красными глазами и помятым лицом не спавшего человека. Сразу виднопереживал всей душой.
Мысль была противной и циничной, он поморщился, отгоняя ее. Нечего загадывать худшее. Человек куда прочнее, чем можно представить. Сашка поправится и еще потреплет нервы и сестре, и емудалекому украинскому дядюшке. Забрать бы их из этой глухомани, пристроить в Киеве, поближе к себе, парня определить в училищебыстро бы дурь вышла. Только поздно уже, раскололась страна, и все, кому не лень, находят отраду в патриотизме. Вот и сестра: «Яроссиянка» Россиянка, в хвост и гриву, мать украинкой была, папашавообще невесть кто. А все одно, поделили их, и немного же труда для этого потребовалось.