В один из таких дней скрипнула дверь и в комнату вошла Мария Ивановна.
Тимофей приезжал, сообщила она с порога, с тобой видеться не захотел, спешил очень, деньги мне привез и на тебя оставил, хоть ты мне и не в тягость, ешь совсем немного и за собой сама убираешься. Да, вот и вещички твои привез.
С этими словами она поставила посреди комнаты чемодан папы Вана и уже изрядно потертый магнитофон. Маришка бросила мимолетный взгляд на вещи, а потом, исподлобья глядя на хозяйку, впервые заговорила:
Мария Ивановна, можно, я вас буду мамой называть?
В этот момент приоткрылась ее душа, и впервые за многие годы ей самой стало видно, что там происходит.
Удивленная тем, что девушка начала разговор, Мария Ивановна, глядя на ее просящий взгляд, согласилась.
Можно, Маришка, можно.
Можно, мама Мария? все еще исподлобья, глядя виновато, спросила Маришка.
Можно, если тебе так легче.
Девушка перенесла взгляд на книгу Гарсиа Маркеса и, показывая на нее, спросила:
О чем эта книга?
Мария Ивановна прищурилась и прочитала название вслух:
«Сто лет одиночества», затем перевернула несколько страниц и, как бы вспомнив, о чем книга, объяснила: Этот роман про одиночество. Все герои были одинокие, и город, в котором они жили, тоже был одинок.
Почему?
Потому что никто никого не любил. Если не любить, обязательно наступает одиночество.
А вы одинокая, мама Мария? внезапно спросила Маришка.
Я? усмехнулась Мария Ивановна. Янет. Хоть живу одна, у меня есть сын, которого я люблю. Школа. Я люблю своих учеников, да и к тебе мое сердце открылось. Нет, я не одинокая.
А я? грустно вздохнула Маришка. Я одинокая, никого не люблю и даже школу не закончила.
Мария Ивановна подавила в себе желание о чем-то у Маришки выспрашивать и, понимая, что еще не настало время, что все душевные разговоры еще впереди, сказала только:
Ну, не сетуй, не сетуй, а со школой мы что-нибудь придумаем, и, желая закрепить возникший контакт, веселым тоном попросила:
Пойдем кушать. Я вареники приготовила. Тимофей не захотел, как всегда, спешил, а мы попируем.
При имени Тимофей Маришка одернулась, бросила злой взгляд на чемодан и кивком головы согласилась поесть вместе с хозяйкой.
После молчаливого ужина варениками Маришка вернулась в свою комнату. На полу стояли ее вещи. Магнитофон она отставила подальше, а чемодан открыла. Внутри все было так, как она оставила. Никто не рылся. В московской квартире в шкафу оставались еще какие-то вещи, но спасибо, что хоть чемодан вернули. В углу под тряпками она нащупала шкатулку с деньгами и украшениями, ее накоплением за годы «тяжелой» работы. Перетянутую резинкой толстую пачку долларов, весь заработок за годы проституции, она с отвращением, но аккуратно приложила тряпками. Сгребла в руку и достала из шкатулки увесистую горсть драгоценностей. Змейка на запястье, две золотые цепочки, бусы из натурального жемчуга, несколько кулонов, зодиак с рыбами, кольца, сережки Она потянула за свисавшую цепочку и вытащила из шкатулки тот самый крест. Взяла в руки, рассмотрела. Крест крестом, но необычной формы. В центре квадрат, а по угламкак треугольники. Увесистый.
Бесспорно, люди владеют вещами, но неизвестно, какую власть имеют вещи над людьми. В те моменты, когда Маришка прикасалась к этому кресту, в ее жизни происходили перемены. Как тогда, когда ее кошмарная жизнь привела к убийству человека, она впервые взяла его в руки; как тогда, когда она спрятала крест в чемодан, ее увезли убивать; так и сегодня он оказался в руке, когда она открылась и впервые за многие годы задумалась о своей жизни. Нельзя точно сказать, плохо или хорошо эта вещь влияла на ее судьбу, но Мария почувствовала, что этот крест каким-то образом был связан с ней и появлялся в руке, когда жизнь Маришки внезапно менялась. Окончательно она убедилась в этой связи, когда приехали забирать ее в Москву.
Приехали Тимофей и Стриж. Маришка уже спала, когда среди ночи в ее комнате зажегся свет. Открыв глаза и пытаясь рассмотреть лица, она не сразу узнала бывших компаньонов.
Сын мамы Марии Тимофей, который однажды спас ее жизнь, выглядел совсем неухоженным. Его лицо заросло неопрятной бородой, а взгляд пугливо бегал по сторонам. Стриж тоже изменился, исчезла его легкая привычная веселость, он выглядел угрюмо и смотрел, хмуря брови. Маришка сразу заметила, что теперь верховодил Тимофей.
Собирайся, Машка-малолетка, подергивая за край одеяла, нарушив ночную тишину, вполголоса заговорил Тимофей, поедем на работу. Хоть ты и не малолетка уже. Сколько тебе натикало, пока ты тут загорала?
Еще не вполне понимая спросонья, что происходит, она ответила:
Скоро двадцать один будет.
Старушка уже, усмехнулся Тимофей.
Выйди, я оденусь, наконец-то сообразив, в чем дело, и прикрываясь одеялом, попросила она.
Оденься, оденься, усмехнулся Тимофей и добавил двусмысленно: Да не очень, скоро все равно раздеваться будешь.
Он вышел из комнаты, выволакивая за рукав заржавшего над его шуткой Стрижа.
Когда, надев халат, она вышла в большую комнату, мужчины сидели за столом и курили.
Собирайся, тебе сказано, как на собаку рыкнул Тимофей, че в халате вышла, не май месяц, брюки там, юбку, пальто, и быстрей, назад еще чалить и чалить.
Поняв, что от нее требуют, Маришка отрезала:
Я никуда не поеду.
Чего, шалава? не понял Тимофей. Ты охренела? Настали тяжелые времена, власти поменялись, только ты и осталась, клофелин никогда не подводил. Ты наша, мы за тебя бабки заплатили.
Маришка резко развернулась и ушла в свою комнату. Открыв чемодан, она схватила деньги и уже хотела идти, но, увидев крест, взяла его и крепко сжала в кулаке.
Вот, сорвав резинку, положила деньги на стол перед Тимофеем, откупные.
Стриж от удивления ухнул, а Тимофей, нервно посмотрев на расползавшиеся по столу зеленые купюры, спросил:
Сколько здесь?
Больше двадцати тысяч, еле сдерживая дрожь, ответила Маришка.
Ты точно охренела, недовольно рявкнул он. Мы за тебя пятьдесят кусков выложили.
Стриж, вспомнив единый и нерушимый тариф на проституток в три тысячи долларов, которые они действительно заплатили за Машку-малолетку, удивленно глянул на Тимофея, но, увидав в ответ тяжелый взгляд, понял, что Тимофей начал крутить девку, опустил глаза и стал пересчитывать доллары.
Наступило молчание. Стриж, слюнявя пальцы, складывал стопки по тысяче и бубнил:
Штука две три четыре
Его бормотание усиливало напряжение, и Маришка в ожидании решения ее хозяев, крепко сжимая в руке крест, неожиданно для себя спросила то, что ее совсем не интересовало.
А где Бык? вырвалось у нее единственное, что могло разрядить обстановку.
Бык стал крысой, и его отправили на убой, не отрывая глаз от денег, рыкнул Тимофей.
Прирезали Быка, подняв голову, подтвердил Стриж. Кто? За что? Как? Полгода как похоронили
Считай, считай, одернул его Тимофей.
Я считаю. Двадцать три двадцать четыре двадцать четыре семьсот, уложив последнюю купюру в неполную стопку, сообщил Стриж.
Ну вот, осталось двадцать пять триста, довольным тоном подытожил Тимофей.
Услышав этот вердикт, Маришка, готовясь вымаливать свою свободу, сжалась и поднесла кулаки к груди. В этот момент Тимофей заметил золотую цепочку, свисавшую из-под ее зажатых пальцев.
Что это там у тебя? Ну-ка, давай сюда, поманивая пальцем, приказал он.
Маришка подошла и положила золотой крест на стол.
Ух ты! воскликнул Стриж. Большой, штук на пять потянет.
Ручная работа, подтвердил Тимофей, внимательно рассматривая крест, вишь, тут слово какое-то выбито. И тут же оценил: Примем за три, затем посмотрел на Маришку и досчитал: Итого двадцать семь семьсот, осталось двадцать две триста, плюс деньги на твое содержание
В этот момент открылась дверь и в комнату вошла Мария Ивановна.
Подонки! закричала она, глядя на сына. Вот все деньги, что ты давал на нее, и, подойдя к столу, она с размаху бросила на стол аккуратно перевязанную пачку рублей, я ничего не потратила, оставьте ее в покое.