Пошла вторая итерация, сказал я, поиграв ячейками памяти.
Теперь изменения были менее заметны и шли уже не по методу Монте-Карло, а в пошаговом режиме.
Сноварезонанс, сказал Роман.
Третья итерация, сказал я.
И пока, я думаю, хватит, с растяжкой сказал Роман. Витя, делаем информационную кальку и печатаем в нежить. Готовь модель.
Модель у Витьки получилась на славу. Он содрал ее один в один с глиняного болвана из фильма «Пекарь императора».
Эдик и Роман остановили движение умклайдетов и, синхронным жестом сняв с зеркала готовую полиграмму, запечатали уста модели горящим знаком.
Ну просто остолопы, с каким-то странным жужжанием произнес голем. Извините, но возились вы слишком долго. Я думаю, есть резон отпустить время.
Магистры захохотали. Я присоединился: похоже, на лексике голема отразились характеры минимум двух его создателей.
И время пошло. В спертый воздух временного кокона ворвался сквозняк, неся перекличку птиц за окном, фырканье далекого бульдозера, чей-то разговор в коридоре. Меня охватила странная безотчетная радость.
Глава шестая
Нет. Наоборот. Голем снова помолчал. Они болваны.
Саша, скажи, ты счастлив?
Эдик, полулежа на диване, пускал кольца дыма в угол, где громоздился голем: я уже махнул рукой и дал добро на сигареты.
В принципеда, сказал я, подумав, вот только рыбозавод
Рыбозаводэто один из вариантов, сказал Роман. Он сидел за темперированным столом и рисовал полиграммы на листочке. Еще, может быть, армия
учения по гражданской обороне, прожужжал голем, астероидная опасность, урезание бюджета, поворот сибирских рек, контакты с инопланетным разумом
Погоди, остынь, сказал Витька, вставая с подоконника. Чертовщина какая-то. То есть всех нас радует то, что радует голема, и всем мешает то, что мешает голему?
А как же, сказал Эдик. Ведь ты служишь науке? Служишь. А големи есть наука.
Витька раздосадованно засопел, рассматривая голема.
Ну, ну, Корнеев, сказал Ойра-Ойра, ну оживил бы ты не глиняного болвана, а статую Аполлона Бельведерского или дубль Выбегаллы. Глазу приятней, а сутьта же.
То есть я ему служу? уточнил Витька, оттягивая ворот свитера.
Угу, сказал Роман, и с удовольствием. Кто тут недавно говорил о бескрайности познания?
Меня тоже смущала недалекость голема науки.
Мозгов в нем, как в Выбегалловом упыре, сказал я.
Саша, сказал Эдик, отрываясь от дымных колец, а ты не пробовал предъявлять подобную претензию к своему «Алдану»?
Я пристыженно замолк.
Мозгиэто основа мироздания, заявил голем. Знания, дундуки, это все, что у вас есть. На картошке сгниете, добавил он, помолчав.
Витька аж позеленел от злости.
Ребята, сказал Роман, не забывайте, нас интересует будущее, реальное будущее. От чего оттолкнемся?
А меня интересует, сказал Корнеев, можно ли подыскать голема поумнее? Может, я лучше в Камноедовы пойду и буду служить административному голему.
Пойдешь-пойдешь, сказал Роман серьезно, и големов найдешь. Но институт создан, эта, значить, для этой модели. И бюджет, значить, тоже.
Падает бюджет, ребята, сказал голем и затикал, как часовая бомба.
Витька опасливо отодвинулся от него:
От расстройства не рванет?
Вряд ли, рассеянно сказал Эдик. Он, конечно, идею овеществляет, но не так буквально.
У меня зародилась интересная мысль.
Есть мысль, сказал я торопливо. Законы големотехники. Надо их прописать, и будет ясно
Хорошая мысль, оживился Эдик.
Р-роскошная, подтвердил Ойра-Ойра.
Я есть закон, высказал голем.
Растешь, старичок, отметил Витька и ткнул меня кулаком в бок.
Я почувствовал, что краснею. Хотя было не совсем ясно, к кому собственно относилось высказываниеко мне или к голему. А магистры уже схватили лист бумаги.
Поехали, сказал Роман, голем есть закон.
Воплощенный закон, сказал Эдик. И суть.
Приключения майора Пронина какие-то, сказал Витька, комиссар Мегре и инспектор Лестрейд. Яне просто представитель закона! Я и есть закон!
Тогда так, сказал Эдик. Големэто воплощенная система достижения поставленной цели.
И мы под комментарии самого голема записали Первый закон големотехники. Потом Второй. Потом Третий. Получилось довольно стройно. I закон големотехники: големэто воплощенная система достижения поставленной цели. II закон големотехники: число элементов системы, на которой паразитирует голем, должно определяться Первым законом големотехники и только им. III закон големотехники: любой элемент системы, неукоснительно следующий голему, достигает поставленной цели, если только это не противоречит Первому и Второму законам големотехники.
Полный ажур, троглодиты, заявил голем, следуйте голему, и знание восторжествует.
Следствие про цели и средства, сказал Роман, выведете сами перед сном. Но и не забывайте, что элементы системыэто мы: человеки, троглодиты, дундуки и остолопы.
Витька кровожадно прищурился:
Надо его придушить по Второму закону.
Не вижу как, пробурчал я.
Законы работают для системы, куда входит достаточное число ученых-исследователей. А если их число недостаточное? вдруг спросил Эдик.
И тут голем заорал. Он упал на пол и стал перекатываться с боку на бок, сучить глиняными ножками-тумбами. Он стонал, он подвывал, он скреб глиной о глину. Я прыгал рядом и выхватывал у него из-под боков то магнитные ленты, то коробку с лампами, то авоську с кефиром.
Наконец голем угомонился.
Нельзя так, гады, сказал он, поднимаясь, сами пожалеете. Хорошо не будет.
А как будет? быстро спросил Роман. Голем молчал и тихо почакивал, словно пошаговый двигатель.
Ребята, сказал я, утирая пот, коварные вопросы на него плохо влияют. Может, его на полигон заправить?
Корнеев пристально посмотрел на голема, покачиваясь с носка на пятку.
Нос к носу, сказал он, зуб к зубу, Роман, или, в крайнем случае, око к оку. Иначе ты ничего не вытянешь из этого триггерного дурня.
Саша, сказал Ойра-Ойра, оборачиваясь ко мне, ты не прочь посчитать еще одну полиграммку, а то у Витьки комплекс неутоленной зависти перед модельными опытами профессора Выбегаллы?
А вторая модель тоже будет кидаться оземь? осторожно спросил я.
Как птица-горлица, подтвердил Роман.
Исико-сан сделает мне харакири, быстро сказал я, если этот колобок грохнет хоть одно зеркало.
Харакири ты можешь сделать только сам, нравоучительно сказал Витька. Исико-сан вполне ограничится йокомен-учиот левого уха до правой пятки.
Я живо представил роскошную картину и, вздохнув, кисло улыбнулся.
Поехали-поехали, сказал Витька.
Было видно, что нетерпение распирало его.
Время остановили? деловито напомнил я.
Сейчас это ни к чему, сказал Эдик, тогда мы закрывались от нашего собственного голема.
Мы снова запустили «Алдан-ЗМ» и поставили на прогон вариации иерархических полиграмм. По накатанной дорожке дело пошло значительно быстрее. Эдик и Роман перестраивали умклайдеты. А Витька, явно вдохновленный первым опытом, создавал образ. Когда полиграмма хлопнулась на положенное место, мы осмотрели дело рук своих.
Фидий, сказал Роман, Микеланджело и Сидур в одном флаконе.
Административный голем стоял в углу и ворочал шеями. По какому наитию Витька создал его трехглавым, я не понял. То ли он хотел увековечить Тройку, бесчинствующую на семьдесят шестом этаже, то ли в его представлении администрация сливалась с образом трехголового Горыныча, но поскольку Микеланджело у нас был разлит в один флакон с Сидуром, а магистры ни о чем Витьку не спрашивали, замысел остался для меня тайной. Головы были одинаково кастрюлеобразны и двигались синхронно.
Какой красавец, сказал Эдик, смещая умклайдет на середину ладони.
Что-нибудь спросим? Я взглянул на Романа.
Не стоит, улыбнулся Роман. Этот еще более недалекий, чем наш.
Битва! Коррида! сказал Витька. Сашка, убирай зеркала, выноси мебель. Торо и тореро. Нет! Два торо!
Ребята! завопил я.
Не бойся, сказал Эдик, за круг они не выйдут.
Я поверил и успокоился.
Тем временем администратор бочком, бочком подкатился к оппоненту и со всего размаха звезданул его по голове глиняной папкой, которой его снабдил создатель Витька, явно в честь Модеста Матвеевича Камноедова.
Решили-постановили-освоили! каждая голова рявкнула свое; голоса были как в кинокомедии-буфф: тоненький, мелодичный и грубый бас.
Научник потряс глиняной макушкой, четко рассчитал движение и провел прекрасную подсечку.
В гробу видали, прожужжал он. Останешься без съедобной елки, тахионного звездолета и кварковой бомбы!
Администратор покатился по полу, стуча головами друг о друга.
Витька зааплодировал. На шум и гам начали стекаться сотрудники. Прилетела Стеллочка с надкушенным бутербродом в одной руке и чашкой чая в другой. Появились дубли Жиана Жиакомо и Кристобаля Хозевича, причем последний был вооружен бандерильей.
Тем временем администратор поднялся, расставил коротенькие ручки в стороны и пошел на противника, щелкая тремя парами челюстей. Научник пытался прикрыться снизу, но лишился части лысины и половины уха, озверел и, обхватив супротивника за бока, повалился с ним на пол. Они визжали, катались, дубасили друг друга по мослам, грызли глиняные жилы, в общем, вели себя безобразно.
Тебе это ничего не напоминает? спросил Роман.
Драку школьников, сказал я.
Вот-вот, задумчиво сказал Роман.
По-моему, разогрелись, сказал Витька оценивающе. Пора модулировать рисунок борьбы.
Попробуй коэффициент десять в шестой. Это где-то лет двадцать спустя. Событийная ошибка будет чудовищной, зато эмоциональная компонентавесьма точной.
Витька тремя пассами материализовал громадное серебристое покрывало и набросил на сцепившихся големов. Я почувствовал головокружение.
Глава седьмая
Это далеко не первая из предпринимавшихся попыток и далеко не последняя, потерпевшая провал, но ее отличают два обстоятельства.
Первый раз я оказался под воздействием покрывала Майи. Раньше мне приходилось слышать только рассказы и анекдоты.
Образы и облики наплывали волнами, летели, смешивались, переплетались. Больше всего это походило на полет над рваным облачным слоем: то внизу покажется город, то река, то степь с пятнами пожаров, то бесконечное море.
Я прекрасно понимал, что стою в родном машинном зале, что вокруг столпились ребята, но поток искусственного времени повергал нас в Будущее. Всплывающие картины оказались не менее эпичными, чем в воображаемом будущем машины Луи Седлового.
Я видел космонавтов, шагающих по Луне, видел сотни знаменитых магов, перебирающих гнилую картошку в ангарах и дергающих кормовую свеклу на полях, я видел боевых ифритов, скованных словом в подземных шахтах, и несчетное число маленьких серых чиновников, наводнивших все этажи НИИЧАВО.
Дыры в тучах исчезли вместе с самими тучами. Ясное голубое небо рвалось в окна. Я стоял на первом этаже института среди знакомых портретов с ликами корифеев. Все так же вокруг меня громоздились заброшенные гипсовые фигуры, старые приборы, которые выбросить было жалко. Тот же ледяной смрад в нишах, знакомое позвякивание, взревывание Змея Горыныча в подвале. Лишь я чувствовал себя бесплотным. Я озирался и понимал, что боюсь. Безотчетно боюсь и абсолютно беспричинно, Здесь обитало наше будущее, истинное, не придуманное кем-то, а созданное, сотворенное из нашей гениальности и нашей глупости, упрямства и соглашательства, достижений и провалов
Я вздрогнул: за окном вдоль лабазов медленно шел пожилой человек с черным карликовым пуделем на поводке. Человек остановился, придерживая спешащего пуделя, и посмотрел в мою сторону. Вряд ли он мог видеть меня С трудом я мог представить, что буду так выглядеть двадцать лет спустя.
«Саша, прошелестел где-то над головой голос Эдика, не ищи себя. Надо оценить все в целом. Не распыляйся».
Я вспомнил, что в одной из версий будущего Эдика ждет преждевременная смерть, устыдился и оторвал взгляд от человека на улице. Я осмотрел институт с высоты полета прошлогоднего листа. И первое, что мне бросилось в глаза, это листки с некрологами на доске объявлений.
Я, конечно, понимал, что маги не умирают, они уходят. А это значило, что великие покинули наш мир. Может, посчитали бесперспективным, может, вообще безнадежным, сломанным. Переживал я страшно: похоже, вместо царства мысли и духа мне привиделось провинциальное учреждение, занимающееся рутинным подсчетом ушедших секунд.
Изменилось все. Никто не занимался больше Линейным Счастьем. Зато возник странный отдел Материального Счастья, работающий над разработкой мерила оного счастья. Заправлял в отделе по-прежнему замученный вопросами Магнус Федорович Редькин.
Категорически исчез отдел Смысла Жизни. Я просто не смог найти половины этажа. Похоже, что Кристобаль Хозевич, уходя, замкнул все мировые линии на себя, не оставив этому миру даже следа своих идей. Зато катастрофически разросся отдел Абсолютного Знания. Занимал он теперь два этажа. Сотрудники его почти все имели одинаковые фамилии и были несчетны числом. Правда, судить об этом можно было лишь по спискам на прибавку к зарплате. Найти кого-то на указанных этажах не представлялось возможным. Лишь иногда из-за приоткрытой двери доносилось: «Валек! Але, Валек! Карбюратор сдох, зараза!..», или можно было увидеть дубля, с упорством транспортера перекладывающего папки с одного стеллажа на другой.
В бывшем отделе Жиана Жиакомо неведомые девочки пифического вида нагревали на газовой горелке живую воду, разлитую в бесчисленные пробирки. Грели, смотрели и исступленно записывали результаты: как меняется температура воды в зависимости от давления газа, поступающего в горелку. Пробирка перегревалась, лопаласьони брали следующую.