Рахман Аджеми, продолжал Экселенц сухо, будто зачитывал сводку погоды, направлялся в свою каюту, чтобы переодеться перед выходом на перрон пассажирского спутника. Он споткнулся о лежавший поперек коридора кабель и при падении ударился виском об острый угол коллекторной тумбы. Смерть наступила мгновенно. Татьяна Додина умерла от обширного инфаркта миокарда на глазах у встречавших ее Шабановой и Ландовской. Алекс Лурье
Губы Экселенца продолжали шевелиться, но я перестал слышать. То есть, я не оглох, мне были слышны звуки из коридора, кто-то прошел мимо, кто-то уронил тяжелый предмет, возможно, собственную голову, из-за окна донесся характерный шелест пролетавшего на большой высоте стратоплана а голос Экселенца увяз в воздухе комнаты, как в вате.
Я принес прошение об отставке, прервал я течение неслышимых звуков и положил на стол оптический диск. Прошение получилось кратким, я мог и на бумаге изложить свою мысльполучилось бы, наверное, даже более связно. Но еще час назад я не мог удержать дрожь в пальцах.
Экселенц взял диск, положил перед собой и уставился на его прозрачную поверхность, будто хотел прочитать взглядом.
Сейчас он скажет «Максим, мальчик мой», и начнет рассуждать о том, как велика была лежавшая на нем ответственность, и о том, что я не имею доказательств, и что все показанное мне в виртуальной реальности, и сказанное мне на Альцинене более чем гипотезы и слова, а за Экселенцем стояла многовековая история человечества, и перед Экселенцем маячило продолжение этой истории, в которой для Странников места не было и быть не могло. И что он выполнил свой долг, и выбирать ему не приходилось.
А я скажу, что выбора у него не было именно потому, что он уже много лет назад решил, что у него нет выбора. Он выбрал тогда, когда убил Леву Абалкина, когда спорил со стариком Бромбергом и заставлял Корнея Яшмаа соглашаться на глубокое зондирование мозга. Он выбрал даже раньше, когда решил, что подкидышимеханизмы Странников. Он выбрал для этих людей жизненные роли и не спрашивал их, хотят ли они эти роли играть. И в выборе своем Экселенц был абсолютно свободен, как уже много сотен лет было свободно человечество, выбирая между добром и злом, между истиной и заблуждением, между правдой и ложью, между жизнью и смертью. Мы почитали возможность такого выбора благом цивилизации, а на самом деле
Насмотревшись на лежавший перед ним диск, Экселенц взял его в правую руку, размахнулся и запустил в окно. Раздался треск, стекло, конечно, не поломалось, да и диск не мог получить повреждений, он лишь отрикошетил и закатился куда-тото ли под стол, то ли за стоявшую у окна высокую вазу с единственным цветком.
Если ты скажешь мне, Максим, Экселенц выставил на обозрение лысину и положил руки на стол ладонью на ладонь, если ты скажешь мне со всей убежденностью, что нет никакой альтернативы тому, что тебе показали Если ты скажешь мне, что человечество с вероятностью сто процентовне меньше! одним своим присутствием в этой Вселенной раскачивает ее законы и делает мир все более случайным
Вы знали это раньше пробормотал я.
Экселенц опустил голову еще ниже.
У меня были достаточно обширные данные ментоскопирования Яшмаа. Не такая детальная информация, какую удалось получить тебе, но, повторяю, достаточная, чтобы сделать кое-какие выводы Но ты не дослушал вопроса. Если вероятность того, что, создавая в каждом поколении группу пророков, Странники намеревались спасти человечество, а не погубить его, если эта вероятность равна ста процентам и никак не меньше Тогда я приму твою отставку, и тогда я сам уйду со своего поста. Более того. Нам с тобой не останется иного выхода, как покончить жизнь самоубийством Итак?
Экселенц поднял голову и посмотрел мне в глаза.
Он действительно ждал от меня ответа и намеревался поступить так, как скажу я.
Я встал и пошел к двери. Ноги заплетались, мне казалось, что я бреду по болоту, постепенно погружаясь в трясину. За спиной была тишина.
Грапетти сказал я у двери, не оборачиваясь. Что я скажу Татьяне?
Ничего. Пауза, легкий вздох. Боюсь, мы никогда не обнаружим следов челнока.
Он действительно остался в нуль-т?
Похоже.
Я повернулся всем туловищем, иначе мне было не справиться со своими ногами, разъезжавшимися в разные стороны.
Тогда должно было начал я.
Да, сказал Экселенц. В полупарсеке от ЕН 200 244 взорвалась черная мини-дыра. Из тех, чье время полураспада чуть меньше возраста Вселенной. Характеристики взрыва изучаются.
Я кивнул и открыл дверь.
Максим! крикнул Экселенц мне вдогонку. Не нужно тебе говорить ни с Татьяной, ни с Вандой.
Я вышел и прикрыл дверь за собой.
Я не собирался говорить ни с Татьяной, ни с Вандой. Мне нечего было им сказать.
Но если заказать связь немедленно Сколько сейчас времени в Альцине-прим? Неужели ночь?
Я не выдержу до утра
От публикатора.
Согласно описи экспозиции Музея внеземных культур, 23 ноября 80-го года произошло спонтанное саморазрушение экспоната номер 34002/3а, повлекшее также повреждения в хранилище. Акт экспертизы был изъят из архива 2 января 81 года согласно постановлению Мирового совета, подписанному лично Комовым.
Что можно сказать в заключение о смысле мемуара? Вообще говоря, в мои обязанности не входит комментировать содержание документа, представляемого на рассмотрения Генерального Директората КОМКОНа-2. Но, предвидя, какие дебаты данный мемуар вызовет на объединенном заседании, я хотел бы предварительно высказать свою точку зрения в надежде, что никто не сочтет ее попыткой навязать личное мнение, пользуясь правом первого слова.
Человечество, на мой взгляд, никогда не обладало той степенью свободы выбора, которой так боялись и от которой бежали Странники. Выбор определялся законами сохранениявсегда и везде. Да, отдельный человек мог выбирать между добром и злом, и со временем этот выбор становился все более свободным и непредсказуемым. Но человечество в целом выбирает добро, ибо иначе не выживет. Человек мог выбиратьзаниматься наукой или плавать брассом. Человечество в целом вынуждено заниматься наукой, ибо иначе не выживет. И так далее. У человечества нет свободы выбораесть инстинкт самосохранения. Значит, нам далеко до Странников, которые уже могли выбирать свободно между добром и злом, между наукой и ее отсутствием, между порядком и хаосом
Но в тот момент, когда мы впервые изменим какой-нибудь закон природы, для нас тоже наступит эпоха полной и абсолютной свободы.
И придется выбратьв последний раз.
Александр ЕтоевИЗГНАНИЕ ИЗ РАЯ
1
Вуки прыгали из воды и застывали смоляными брызгами на одежде, на губах набухала пена, а я нес мою бедную девочку на рукахпо воздуху, по мертвой воде, по ржавым пятнам травы, по каким-то шевелящимся и смердящим тварям, и когда мы вышли на плоский холм, который не сожрала трясина, я поцеловал ее и сказал:
Я тебя люблю.
Она даже не улыбнулась, только чуть открыла глаза и тихо сказала: «Да»
Да, сказала она. Не оставляй меня, я тебя люблю.
Да, да! Я сел на сухое место и положил ее голову себе на колени. Шейла, девочка, выпей воды.
Она сказала одними веками: «Да»
Я поднес флягу к ее губам, приподнял ее горячую голову, поцеловал в лоб, и она кончиком языка слизнула с ободка каплю.
Надо было ее успокоить, придумать что-нибудь бодрое и простое, но земля у края холма начала давать крен, край холма изогнулся, потом рассыпался серой крошкой и провалился в проснувшуюся трясину.
Опять. Я взял ее на руки и пошел, почти побежал к короткой дуге подлеска. За спиной ухала и умирала земля, съеденная волной прилива. Небо было серое и пустое. Без легких голубков-птерокаров, без серебряных стрел аэробусов, без облаков, без ангелов, без людей. Лишь тусклое вечернее солнце, и то уходит за горизонт.
Лес был тот же, что и всегда, только тихий и какой-то покорный. Нести ее стало трудно, мешали ветки и темнота. Сзади уже трещало, трясина вгрызалась в лес, и деревья, цепляясь кронами друг за друга, падали и исчезали бесследно в вязкой, гнилой воде.
Полоса леса оборвалась внезапно, сперва я даже не понялперед моими глазами стояли призраки обреченных стволов, но сквозь их прозрачную плоть просвечивало мутное небо.
Я вынес Шейлу на ровное открытое место; трясина шла по пятам, но не быстроможно было передохнуть. Я сел, Шейла дремала у меня на коленях, я не чувствовал тяжести ее тела, потому что она была частью меня, продолжением моих рук, моих мыслей, моего сердца.
Я прислушивался к слепому молоту, крушащему в темноте стволы. Трясина продвигалась рывкамито замирала, переваривая добычу: камень, дерево, мертвых птиц, то накатывала рыхлой волной и упорно текла вперед на багровую пелену заката.
Надо было подниматься и уходить; лес редел, черная гребенка стволов таяла, проваливаясь в болото.
Шейла?
Она молчала. Я поднял ее и не почувствовал никакого веса. Голова ее странно запрокинулась вниз, и руки свешивались к земле.
Шейла! Я легонько ее встряхнул, потом сильнее, потом, прижав к себе, побежал к слезящемуся осколку света.
Свет погас. Я был один. Я сидел на твердой земле и гладил ее тихие плечи. Я ждал, когда из черной бурлящей тьмы вылезет голодный язык и больше не останется никого
2
Я открыла глаза. Было тихо. Грудь уже не горела, и дышалось почти легко. Женя спал, откинув в стороны руки, голова его повернулась набок, и щека уперлась в гладкую подушку земли.
Ночь была какая-то неживая, и небо, смутное по краям, вырастало чернильным парусом и било чернотой по глазам.
Жень.
Он вздрогнул, резко приподнял голову, потом вскочил и молча уставился на меня. Такого Женьку я еще не видела никогда. Взгляд дикий, глаза испуганные, губы белые, веки пляшут.
Ты Он начал, но голос лопнул: вылетел только хриплый вздох.
Мне сразу сделалось неуютно, как будто это я была виновата, как будто я надела на себя маску, а он, сдуру не разобравшись, принял меня за страшный сон.
Женечка, просыпайся.
Да? Он пальцем дотронулся до моей руки, и вдруг улыбнулся той прежней своей улыбкойдурацкой, косоватой, смешной, вцепился в меня как бешеный и стал целовать, целовать, живого места на мне не оставил, пока не обцеловал всю.
Шейлочка, я
Знаю. Я тоже.
Женя вдруг встрепенулся и глазами забегал по сторонам.
Идем, сказал он и потянул куда-то в густую липкую тьму.
Куда? спросила я, но пошла. Под ногами было ровно и сухо. Подождем, когда рассветет.
Там Он будто меня не слышал, тыча пальцем назад, в тишину за нашими спинами. Потом замер, остановившись, и стал прислушиваться к ночной пустоте.
Я думал, надо спешить. Смешно. С чего это я так подумал? Я долго спал?
Не знаю, Женечка. Я тоже спала.
Тебе Он на миг замолк, глаза его стали щелками, из которых глядел испуг. Тебе ничего не снилось?
Я пожала плечами:
Не помню. А тебе?
Темно. Он передернул плечами. Я не понимаю, где мы. Где звезды?
Наверное, тучи, сказала я.
И тут появился свет. Белая нитка света прошила край темноты, и стало видно, где небо и где земля. Небо ожило, в нем закрутились вихри. Женя сильно сжал мою руку и молча глядел вперед.
Перед нами, насколько хватало взгляда, тянулась гладкая одинаковая равнина и светилась голубоватым светом. И больше не было ничего.
Я посмотрела под ногитвердая серая корка, ни теплая, ни холодная, никакая.
Женя поймал мой взгляд и удивленно помотал головой.
Я не ответила; что я могла ответить, только молча прижалась к нему и слушала, как дрожит его сердце.
Потом появилось солнце
3
« Кто-то сошел с ума. Я?
Женя потрогал голову и виновато взглянул на Шейлу. Надо было срочно опоминаться, не то действительно умом тронешься.
Шейла, он внезапно сделался хмурым, помнишь, мы поклялись, что не будем ничего друг от друга скрывать? Она кивнула, в глазах ее застыл странный блеск. Знаешь нет, не могу.
Женя, что-то случилось?
Она вцепилась в него глазами, как будто то, что было вокруг, всего лишь легкая перемена погоды, что-то мелкое и пустое, а главноета щепка, на которой держится мир, скрывается за его насупленным взглядом.
Нет, Шейлочка, ничего. Ничего серьезного, приснилась какая-то дрянь, и потомэто Он кивнул головой на то, что было внизу и вокруг, и вдруг замер, споткнувшись на полуфразе.
Смотри. Он показал глазами вперед.
Серая однородная плоскость, которую трудно было назвать землей, словно покрылась сыпью, на ней вспухали мелкие блестящие пузыри, их было многотысячи, сотни тысяч, на глазах нарождались новыерядом, около, под ногами, и Шейла брезгливо отдергивала ступню, когда упругие и твердые зерна упирались в ее подошву,
Совсем весело. Женя опустился на корточки и тронул бугорок пальцем.
Женя, нервно сказала Шейла, не надо. Я боюсь.
Нечего тут бояться. Пусто и голо. Как говорит наш общий друг Леонид Андреевич, бояться надо только себя.
Шейла взглянула на него удивленно.
Дождь полил из пустого небамелкий, теплый, бесцветный, и Шейла, уже ошалевшая от этих тайн и чудес, только устало выдохнула и ладонями зажала виски.
Солнце продолжало светить, и стало жарко как в бане; Женя содрал рубашку и стал хлестать ею себя, как веником.
Шейла сперва смотрела, потом сказала с невеселой улыбкой:
Спинку не потереть? Я могу.
Шейлочка, надо пользоваться моментом. Когда еще здесь помоешься. Давай. Он подошел к ней и отщелкнул кнопочку молнии на вороте Шейлиного комбинезона.
Она хлопнула его по руке и показала язык.
Не хочу.
Ну и ходи грязной. Женя ей подмигнул.
Ладно. Только ради тебя. Она ловко сбросила комбинезон и осталась в одних узеньких трусиках.
Шейла, я тебя тысячу лет не видел такой красивой. Этот дождь тебе очень идет.
Она вдруг застеснялась, но не его, а чего-то страшного и чужого, тени, которая набежала на ее сердце и оставила темный след. Потом махнула на тень рукой и скинула с бедер трусики.