В коридоре мелькало лицо доктора, но входить тотне решался.
Я готов. Быков поднял чемоданчик, девять килограммов личных вещей.
Ничего не забыл?
Предписание, оно
Товарищ, можно вас? Документы на товарища Быкова готовы?
Пожалуйста. Доктор протянул коричневый конверт. Юрковский заглянул внутрь, потом сунул конверт во внутренний карман шинели.
Все, Алексей, при нас документы. Он нарочно сделал ударение на второй слог, на «у».
До свидания, попрощался с врачом Быков. В другой раз сыграем.
Непременно, непременно сыграете, а покапрощайте. Слушайте утренние новости. Юрковский повел Быкова наружу.
Идти пришлось к самому пирсу. Пропустили, часовой даже под козырек взял.
Ты не упади, смотри, предупредил Юрковский.
Из темноты выплыл катер, катерок даже, маленький, вертлявый.
На нем? не мог поверить Быков.
Сто метров. Кабельтовпо-морскому. Вытерпишь?
Действительно, плыли всего ничего. До самолета-амфибии, что ждал их неподалеку. У люка их встретили, помогли забраться, с чемоданом было бы неловко.
Можно взлетать, Владимир Сергеевич? Летчик лихой, довольный. В три часа ночи, а довольный.
Можно. Узким проходом они прошли в салон.
Однако, только и нашел что сказать Быков.
Нравится?
Шахрезада, тысяча и одна ночь.
Салон занимал почти весь фюзеляж. Стол, диван, несколько кресел, даже буфет. Никакого пластика, дерево, кожа, шелк.
Ты садись, садись, космопроходец.
Быков сел. Приятное кресло, в меру мягкое, в меру упругое. Тихо загудели турбины, гидроплан приподнялся на подушке, понесся вперед. Быков глянул в иллюминатор, не надеясь увидеть момент взлета, а простопосмотреть.
Видно что-нибудь? Юрковский сидел вольно, свободно. Отдыхает.
Темно.
Ничего, Алексей. С завтрашнего дня светомаскировка станет историей. Вернее, с сегодняшнего. Он потянулся, и Быков понял, что Юрковский устал. Очень устал.
Какисторией?
Сюрприз. Для всей страны сюрприз, но тебе скажу то, что остальные узнают в семь ноль-ноль по московскому времени. Атлантиды капитулировали. Все, конец, finita. Как напишут в газетах, последняя цитадель империализма пала. Жизнь входит в мирное русло. Приходит время наград. Давай, Алексей, верти дырочку в кителе.
Гидроплан прекратил набор высоты, теперь летели гладко, неколебимо.
Дырочку?
Или даже две. Наверное, две.
Ты расскажи, что происходит, пожалуйста, только серьезно.
Серьезнее некуда, дорогой. Мы вернули свое, Аляску и Калифорнию, МексикаТехас, Южные штаты будут преобразованы в Свободную конфедерацию, Северные обретут независимость, каждый штат станет отдельной страной.
Так быстро?
Революционный порыв рабочего класса Америки плюс гений генералитета. И вот, покончив с ратными делами, правительство решило воздать должное отважным покорителям Венеры. Володька часто говорил с иронией, но сейчас он пытался говорить с иронией. Или просто кажетсяот недосыпа, от случившихся событий?
Нас всех собирают? Весь экипаж «Хиуса»?
Всех, всех. Даже Иоганыч будет, медицина дала добро.
И Миша?
Разумеется, куда мы без него? Должен уже приземлиться. Миша наш вместе с Ляховым там летали, наверху. Обеспечивали господство в космосе. «Хиус», он целой флотилии стоит. Хотя, конечно, флотилия тоже без дела не осталась. Юрковский встал, подошел к буфету. Выпьем, Алеша? Шампанского? «Абрау Дюрсо», урожай шестьдесят шестого года. Знатоки хвалят.
Не хочется. И поздно, то есть рано.
Надо, надо. А то хозяин этого ковра-самолета обидится. Юрковский по-гусарски хлопнул пробкой, пена просто клокотала. За нас, Алеша. Сегодняза нас
Они выпили по бокалу, и Юрковский вернул бутылку в буфет.
Или ты хочешь еще?
Нет.
Тогда я сосну, Алексей. Запарился. Нас утром примут, ранним утром. Он снял пиджак, устраиваясь на диване, вытянул ноги, чтобы не помять безукоризненную стрелку. Да, знаешь Вроде обычая такого Ты на одно желание имеешь право
Золотая рыбка?
Весьма. И с норовом: не по нейщукой обернется. Но простые желания исполняет справномашину, квартиру, дачу там или еще что. Только в Москве квартиру не проси.
Не дадут?
Дадут. Но спроса на московские квартиры лет десять не будет. Подумай, чего хочешь. Не прогадай. Кого учу, ты умный. Юрковский прикрыл глаза, нахохлился. Запарился я
Про желание Быков слышал и раньше. Значит, «Героя» дадут, раз желание. Ничего иного, если честно, он не ждал. И желание припас загодя. Просьбу. Хорошо выверенную просьбу.
Он тоже забился в угол кресла, но не спалось. В свете плафонов, горевших вполсилы, видно было, как сдал Володька. Сейчас он казался стариком; редкие волосы слиплись, череп, просто череп, а не голова. Стало стыдно своего здоровья, красной рожи, долгих дней ничегонеделания.
Тьма внизу, зато над тучамилуна. Большая, что прожектор. Для влюбленных старается.
Незаметно для себя он задремал и очнулся прямо перед посадкой. Снаружи серело, видна была тайга, тайга и снег.
Отдохнул, герой? Юрковский опять смотрелся молодцом. Умеет собираться, умеет, не отнять.
Где мы, не пойму?
Сейчас, недолго осталось. И действительно, тайга надвигалась, ближе и ближе, затем показалось поле, бетон, фермы. Новосибирск, друг мой, резервная столица.
Движение прекратилось нечувствительно, забытый бокал на столе не покачнулся. Это вам не на Венеру садиться, дорогие товарищи.
Через полчаса они были в зале ожиданиятак определил для себя Быков комнату, в которую они попали из перехода метро. Над ними хлопотали не то парикмахеры, не то гримершиподправляли прическу, пудрили кожу. Быкова заставили переодеться в парадную форму, выданную тут же, «это теперь ваша». Сидит ловчее, чем своя, и материя добротная, нопокоробило.
Ничего, Алексей, искусство требует жертв. Это для кинохроники. Юрковский подмигнул, но вышло невесело.
А где остальные? Миша, Иоганыч? И, словно услышав, из другой двери, не той, откуда пришли они, показались и Крутиков, и Дауге.
Гриша, шагнул было к нему Быков, но тут их позвали:
Проходите, проходите, товарищи! звали так, что медлить былонельзя.
Он пропустил всех впередЮрковского, Мишу, улыбнувшегося им какой-то смущенной, даже тревожной, улыбкой Даугеи пошел рядом с последним, искоса поглядывая в застывшее, серое лицо Иоганыча. И шел Гриша не своим шагом, легким, даже разболтанным, а ступал на всю подошву, твердо и в то же время неуверенно, так ходит застигнутый врасплох пьяный сержант перед нагрянувшим командиром полка.
Если бы действительно пьян.
Из довольно непритязательного перехода они прошли в чертогивысокие потолки, мрамор, яркий дневной свет, странный на такой глубиненад ними метров пятьдесят породы, не меньше. По ровной, без складочки, дорожке они прошли вглубь, где и остановились. Напротив, за столиком с гнутыми ножками, сидел человек. Не первое лицо государства, даже не второе, но третьенесомненно. Хотякак посмотреть. Откуда посмотреть. Для многихон самый первый.
А рядом, но на своем неглавном местерангом пониже, все больше незнакомые, за исключением одного Краюхина, в генеральском мундире, покрытом чешуей орденов. Tiranosaurus Rex, вспомнил Быков рисунок Дауге.
А, вот они, наши герои. Человек за столиком был непритворно доволен. Он любил быть добрымк своим, награждать, давать заслуженное. Именно благодаря вам, таким как вы, наступил сегодняшний день. Впереди Ах, какая впереди жизнь! С нынешнего дня Речь лилась, плавная, ласковая, сверхтекучая. Потом перешли к протокольной части: «За проявленные при этом мужество и героизм» Всем вручили по ордену, а Быкову, как и предсказывал Юрковский, еще и Золотую Звезду. Дыры в кителе не потребовалось, по крайней мере сейчасна орденах были хитрые крючочки, как у клещей. Держатся. Когда присосется, начинает раздуваться.
А сейчас мы по-простому, по-семейному присядем. Их провели в новый зал. Сколько же их здесь нарыто.
Ну, здесь все свои. Третье лицо огляделся с удовлетворением. К своим относились и Краюхин, и порученец, и, разумеется, новонагражденные. Остальныесвита, репортеры, телевизионщикиостались за дверью. Большое дело своротили. По русскому обычаю Он хлебосольно повел рукой. Жаль, времени мало. Ну, вы потом продолжите, верно, Николай Захарович?
Непременно продолжим. Краюхин потер руки, изображая продолжение. Традиция!
Чем богаты, как говорится. Руководитель собственноручно резал хлеб, пахучий, ржаной. Сало, огурцы, лук уже лежали на блюде. Мы по-русски, попростому. Я слышал, вам, космогаторам, нельзя, но вы уж уважьте старика. Из запотевшего графина он разлил водку по маленьким пузатым стопочкам. Во здравие
Выпили все, лишь Дауге запнулся, и Юрковский подтолкнул Иоганыча, давай, мол.
Быков захрустел огурцом, руководитель одобрительно поглядел на него:
Люблю таких, парень. В работе тоже, чай, не последний?
Алексей Петрович проявил себя с наилучшей стороны, аттестовал Быкова Краюхин.
Помню, как же. Значит, так. Начнем вот с тебя. Юрковский, да?
Так точно. Володька, не спросясь, налил себе вторую стопку. Лицо бледное, но улыбчивое. Переморгаем, Володька. Не то видели.
Ну, Юрковский, о чем мечтаешь, чего не хватает для счастья?
Я бы просил вас и в вашем лице правительство распорядиться о выделении средств для комплексного освоения Венеры, в частностисоздать многопрофильный институт Венеры.
Губа не дура. Ты кто, геолог?
Так точно. Но третью стопку не взял.
Получишь институт геологии Венеры. Только учти, работатькровь из носу! Нам много чего из Венеры получить нужно, много!
Так точно. А Володька дерзит, дерзит, шельмец. Нашел время.
Ну а тебе? Руководитель повернулся к Дауге.
Семнадцать Семнадцать городов почти прошептал Иоганыч.
Что? Семнадцать городов? Эка ты хватил, братец. Но тут Краюхин сказал ему что-то на ухо. Больной, да? Ну ладно, поправляйся, поправляйся. Я не тороплю.
Быков заметил, как переглянулись Крутиков и Юрковский, переглянулись с облегчением.
Ты выпей, выпей, Гриша, поспешил со стопкой Юрковский.
Во, молодец! Первое лекарство! А тебе чего?
Спасибо, у меня, кажется, все есть Не надо Миша покраснел, не то от выпитого, не топросто.
Все, говоришь? Дача, к примеру, на море есть?
Нет, но
А дети, жена?
Есть. Быков заметил, как краснота сменилась бледностьюбыстро, мгновенно.
На Черном море дачу хочешь или на каком другом?
На Черном, пожалуйста. Миша теребил платок, не решаясь вытереть пот.
Да ты не бойся, не бойся. Вдругорядь только не говоривсе есть: позавидуют и отберут. В Крыму будет дача. Отдыхай!
Руководитель посмотрел на Быкова, усмехнулся:
Ты, наверное, и не понимаешь, с чего начать? Молодой, многое нужно, знаю. Сам таким был.
Быков вытянулся, руки по швам.
Разрешите обратиться!
Давай, давай, на что созрел? Не продешеви Руководитель смотрел на него с интересом, но с интересом взрослого к ребенку, которому выбиратьпряник или петушка на палочке.
Я хочу попросить повторно рассмотреть дело Олейникова Василия Михайловича, осужденного по указу от девятого сентября одна тысяча девятьсот шестьдесят пятого года Показалось ему или услышал, как ахнул Миша? Услышалвнутренним слухом.
Рассмотреть дело? Руководитель не удивился, только поскучнел. Он тебе что?
Я понимаете Быкова сбило это «что». Считаю своим долгом коммуниста.
Опять встрял Краюхинна ухо, но внятно:
Невестаспецпереселенка. А тототец ее.
А, невесты. Руководитель ухватил крохотный кусочек сальца. Бабье, бабье И пошел прочь, жуя на ходу. На пороге обернулся, бросил: Добро, можешь жениться, парень. Не мешкай.
Пока они не сели в самолет, теперь краюхинский, никто не сказал ни слова, даже не смотрели друг на друга, и лишь в салоне, казавшемся после виденного донельзя простым, Юрковский перевел дух:
Да, ребята, вы нынче того Мало вам Голконды, черти, нашли где
Владимир Сергеевич, займитесь Дауге, перебил его Краюхин. А я распоряжусь. Он скрылся в отсеке пилотов.
Иоганыч, бледный, молчаливый, сидел недвижно в кресле и, казалось, ничего не слышал, не замечал.
Сейчас, Гришенька, сейчас. Юрковский вытащил из кармана шприц-тюбик, содрал защитную пленку. Сейчас Запахло эфиром, он вогнал иглу под кожу. Потерпи, полегчает.
Самолет разбежался, но никто не замечал взлета.
Ты поспи, поспи, уговаривал Дауге Миша.
Зачем мы вернулись? Семнадцать городов. Он смотрел на Быкова, не узнавая. Зачем
Ничего, Гришенька, ничего. Отдохнешь, поправишься, уговаривал его Юрковский. Дауге всхлипнул тихонько и умолк.
Заснул. Два грамма, к вечеру очистится от седуксена. Вредно, но лучше, чем веревка на шею.
Он все болеет? Быков вглядывался в лицо Дауге, усталое, изможденное. Все мы тут не красавчики, но Иоганычу досталось больше других.
Поправляется. Юрковский поколдовал с креслом, и оно разложилось. Миша укрыл Дауге откуда-то взявшимся пледом.
А что он насчет городов?
Переживает. Считает, что без него города бы уцелели.
Какие города?
Те самые. Детройт, Филадельфия, Бостон, другие Ну и Москва с Киевом.
Какой ты все же, Алеша, неосторожный Попросил бы Николая Захаровича, он бы уладил потихоньку, не сразу, но уладил бы. Амнистия будет, под нее
Сам хорош, Михаил. Не нужно ничего, вот я какой гордый, Юрковский.
Да я
Погодите, погодите. Города
Разбомбили города, крепко разбомбили. Иначе с чего бы они капитулировали, американцы. Как началипо городу в час, так они и не выдержали, нехотя объяснил Юрковский.
Понимаешь, Алеша, Гришенька на себя все валит, думает, без него ничего бы не случилось. Крутиков вздохнул, отвернулся к иллюминатору. А было бы то же самое, только в десять раз хуже.
Не понял.
Он, Гриша, и придумал эту красную дрянь привезти сюда, на Землю. За ней мы, собственно, и летали. Юрковский тоже избегал смотреть на Быкова.