Он посмотрел на атамана. Семьдесят лет атамануа по лицу и не скажешь: что из мореного ясеня вырезано, горбатый нос и тонкие неподвижные губы. Глаза, как у орла. И только волосы белыетакие же, как перья на голове. И как вершины гор позади
Всадники приближались. Теперь и сам Скобелев видел усталые обветренные лица, повязки на лбах, пыльные плюмажи на шляпах. Но всадники сидели гордо и прямо. В них сквозила уверенность и победа.
Ну вот, Скобелев похлопал кобылу по шее. Считай, Доротея, что мы уже в Канзасе
* * *
По случаю скорого, чуть ли не завтра, приезда цесаревича Николая Александровича полы в трактире «Пузатый Гризли» были не только подметены, но и натерты воском, а окна чисто вымыты. Братья взяли столик у окна, заказали щи из бизоньей лопатки, запеченного шеда, пирог с брусникойи большую бутылку красного калифорнийского от Голицына. Из окна видна была станция, памятник графу Резанову, хвост строительного поезда. Рабочие в оленьих дохах сидели у вагона, пили что-то из котла, зачерпывая кружками.
А я, брат, женюсь, сказал старший, задумчиво глядя куда-то в угол. Вот замкнем стык, первые поезда пропустим, возьму я отпуск месяца на дваа компания-то мне полгода должна, все упирались, куда мы без вас, Александр Ильич! нет, шалишь, хватит. Только маме пока не говори, я сам. О-кей? он улыбнулся, сильно показав зубы. Похож я становлюсь на янки?
До отвращения. Кто она?
Ты не поверишь. Француженка, из Парижа. Вдова одного нашего управляющего да я тебе, кажется, рассказывал?
Нет, покачал головой младший. Ну, еще расскажешь. Весь день впереди. А у меня тоже новость. Надумал я со службы уходить
Да ты что?
Да, так вот. Хочу вкусить вольные хлеба.
Это то, о чем я думаю? Клондайк?
Младший сдержанно кивнул. Потом заговорил, горячась:
Я ведь, Саша, думал: служить законузначит, служить людям! Ан нет! Тебя нанимают, чтобы ты выгораживал негодяя, может быть, даже убийцу. И ты знаешь прекрасно, что он негодяй, но все равно выгораживаешь, потому что так принято, так положено! А!.. он налил вина себе, налил брату, поднял бокал. И не вздумай меня отговаривать!
Да я и не собираюсь старший смотрел на него, наклонив голову, улыбался. Эх, Володька. Люблю я тебя!..
* * *
Пап! Ты меня слышишь? Какие-то помехи на линии! Я тебе из Вены звоню! Помнишь давешний разговор про художников для проекта Владизападастолицу переносить? Так вот, я их, похоже, нашел! Тут их целая колония! Молодые, сумасшедшие и гениальные! Города будущего рисуют! Там с ними Татлин сейчасони друг от друга в восторге! Я соберу эскизы, привезу! Особенно один пареньШпеер его фамилия, запомни! Он нам в самый раз будет, вот увидишь!
* * *
Чкалов! Валерий Палыч! Господин полковник!
Голос показался знаком. Чкалов остановился, оглянулся. Его догонял, размахивая палкой, сухонький старичок в светлом полотняном костюме и сандалиях на босу ногу.
Вот не чаял встретить!.. Какими судьбами в наших широтах?
Чкалов вглядывался и не узнавал. Потом щелкнуло.
Сергей Исаевич!?. Не может быть!
Может, Валера! Еще как может!
Чкалов выпрямился, щелкнул каблуками, бросил руку к фуражке.
Господин инструктор, курсант Чкалов к выполнению задания готов!
А я в тебе никогда и не сомневался
Уточкин был ему по плечо; сейчас, остановившись резко, Сергей Исаевич не мог отдышаться. Чкалов подхватил старого учителя под руку, повел. Они сели на скамейку под навесомоказалось, это кафетерия. Им тут же подкатили столик с лимонадами и пирожными. Чкалов спросил коньякупринесли коньяк.
мне доктора прописали теплый климат, я и подумалтеплее, чем здесь, уже не найти. Собрал чемоданишкона пакетботи сюда. И вот уже живу лишнихсколько? лет двадцать. Благодать. А ты-то, ты-то?
Ну, про то, что в газетах прописано, умалчиваю, махнул рукой Чкалов. А вообщерешили разворачивать здесь, на Гаваях, в Жемчужной Бухте, агромадную базу, поболее Артура. И флот будет стоять, и мы, дальняя авиация. Про новые «Лебеди» Сикорского слыхали?
Шестимоторные?
Они самые. Ох, хороши! На что я истребители люблю, но от «Лебедей» в полном восторгепросто поют в небе Весь Тихий океан наш будет.
Это да
Уточкин смотрел куда-то вдаль, в далекое небо, почти не слыша собеседника. Потом спросил:
Ты же здесь с аэропланом небось?
Конечно.
Прокати меня
* * *
Пузырек с чернилами ударился о стекло, разбился. Образовалась черная клякса в виде треухого зайца. Стекло, конечно, выдержало
Посол Вознесенский подошул к окну. Толпа уже поредела, и некоторые самые срамные лозунги исчезли. Полицейские в широкополых шляпах лениво оттесняли студентов от ограды.
Студентов можно понятькому охота изучать на иностранном языке целые дисциплины? Но департамент образования действует в их же интересахпотому что куда потом из всех этих Гарвардов да Принстонов выпускники стремятся? Правильно, на Запад. А на Западе говорят по-русски. И вам, ребята, без свободного владения языкомтруба. Но поймете вы это уже потом а сейчас, наверное, какие-то негодяи мутят ваш бедный разум. «Пушкиннет! Китсда!» Надо же до такого додуматься! Чем был бы наш мир без Пушкина?..
Он вернулся за стол, вздохнул, открыл блокнот. Надо было писать докладную записку в МИД, но рука сама вывела: «Вместо флейты поднимем фляги»
Александр ТюринВологда-1612
«22 сентября, за час до восхождения солнца, разорители православной веры пришли на Вологду безвестно изгоном, город взяли, людей всяких повысекли, церкви Божии поругали, город и посады выжгли до основания».
1
Четырехликий не появлял себя ночью. Токмо случался быть при свете солнца, как и в день, что предшествовал погибели вологодской.
Максим колол дрова, а Четырехликий держался у ельника, позади.
Не впервые было его явление и никогда еще вреда не наносило.
Не имел Четырехликий формы человеческой или звериной, напоминая отблески солнечных лучей на снежинках ино сосульках. А если приглядеться, то был схож с теми созданиями ангельскими, коих описывал Иезекииль-пророк. Семь или девять окружностей, из них четыре суть подобия ликов человеческих, но с чертами неясными. Остальные как колеса. И было невнятно, Четырехликий существо единое или же целый сонм чудных тварей.
Когда Максим приносил добычу от промысла лесного, белку или птицу со свернутой головой, Четырехликий, казалось, приближался немного и яснел.
А в те часы, что являлся Четырехликий, начиналось слышаться Максиму, как звенит сам воздух, коим дышишь, словно тот состоит из незримых глазу колокольцев. Из звона рождался Голос. Доносился оный из-под кровли, из-за печки и из кадки, и казалось, говорил на иных дивьих языках. А от Голоса занималось Дрожание, из-за чего весь нехитрый скарб в избенке трепетал трепетанием мелким. Бывало, что и лучина выпадала из светца, а вода в кадушке покрывалась зыбью. Случалось и Касание, словно притрагивались к коже пузыри мыльные. Иногда чудилось приближение теплой, будто женской, руки к его шее ино щеке. Поскольку обладало такое Касание приятностью, то Максим страшился дьявольского соблазна.
Однако не торопился Максим изгнать Четырехликого молитвой громкой или крестным знамением. Нечистый он дух или же ангел небесныйэто мирскому человеку не ведомо.
Если нечистый, то запросто осатанеет и лютовать начнет. А бороться с бесом лютым только старцу божьему по силам. Келья же Савватия-инока в какой-то сотне шагов отсюда.
Когда вечерело, то будто бы удалялся Четырехликий к жилью старца
В ночь, что предшествовала погибели вологодской, Максим изрядно замочил бороду в хмельной бузетой, что снабдили его проезжие молодцы на прошедшей седмице. Верно, перепутали с послушником старца Савватия, а Максим отказываться не стал. Келья-то Савватиева стояла выше по склону холма и толико зимой была приметна с лесной тропыпо струйке дыма
Но сон все равно бесспокойный выдался Максиму. Снилось давнее ратоборство против свейских немцев у Наровы, когда нашим воинством начальствовал князь славный Димитрий Хворостинин. Как из дыма пищального вышел воин чужой, огромный, будто валун, с мечом двуручным в руках. Идет немчур, людей словно траву косит. И во сне Максим понял, что не быть ему больше в живыхбежать позорно, а остаться гибельно.