Снова дрожание воздуха и мелькание цветов, на этот раз справа от Олега, и на ранее незамеченном небольшом постаменте возникла человеческаяженскаяфигура. Дитмар схватился было за плазмоганага, тоже, значит, сюрприз, но Олег вскинул руку в успокаивающем жесте:
Спокойно, Дитмар, это всего лишь изображение. Э-э призрак.
Сейчас уже он чувствовал себя лидером.
Голографическая женщина была высокана две головы выше эсэсовца, облачена в облегающий золотистый костюм. У неё были странные остроконечные уши, нелепо торчавшие из копны рыжих волос. А когда проекция повернулась к Олегусохраняя неподвижность, вращался сам постамент, обнаружились зелёные глаза с вертикальными, как у кошки, зрачками. Эльфиянка прямо какая-то. Раздалась короткая мелодичная фраза. И ещё одна. Вот тебе и универсальная трансляция языков.
Не понимаю, сердито бросил он. Говорите по-русски!
Секундная пауза, а затем:
Вас приветствует искусственный интеллект четвёртой климатической установки Таврического пояса именем Эндониэль. Для допуска к системам климат-контроля предъявите ваш ген-индекс.
Вот тебе, Олег, и энергостанция. Одной загадкой меньше. Управление климатом. Вот толькодля кого? Между тем интеллект именем Эндониэль развернулся к Дитмару и повторил ту же фразу. Раздался звон, и у вогнутой стены зала, над одной из многочисленных нишдо этого Олег их не видел, вспыхнул жёлтый огонёк, и возникло изображение конусовидной трубки. А может, никаких ниш тут мгновение назад и не было?
Оживали и прочие ниши, над каждой светился какой-либо символ. Дитмар молча ткнул пальцемодин из символов изображал плазмогани направился туда. Олег двинул к требовательно звенящему жёлтому огню. Ниша оказалась шестигранной полой призмой, оттуда выдвинулась трубка-конусв точности, как на голограмме, и замерла у Олегова рта.
Предъявите ген-индекс, повторил приятный голос искусственного интеллекта.
Интересно, плюнуть туда надо или дунуть? А, что в лоб, что по лбу, тут, похоже, всё на питекантропа и рассчитано. Набрал полную грудь фиалково-сиреневой смеси, воздухом эту дрянь называть не хотелось, и дунул в трубку. Жёлтый огонёк мигнул, погас, загорелся красный.
К сожалению, ваши данные отсутствуют в базе допуска, сообщила Эндониэль.
Благодарю покорно, пробормотал Олег, всё это начало его забавлять. Не слишком-то и надо было.
У Дитмара успехи были более значительны. Плазмоган торчал в нише, закреплённый между двумя клеммами, словно насос на раме велосипеда. Сейчас он был не серебристый, а прозрачный, и внутри пульсировала тонкая малиновая нить.
Хорошо, сообщил немец. Давно не заряжал. Такая же станция была в Балаклаве, но говорящих двухметровых баб там не водилось. Ты понял, что это такое?
Олег кивнул.
Хорошо, повторил Дитмар. Обсудим это позже.
Малиновая нить погасла, плазмоган снова сделался серебристым.
Возвращаемся, скомандовал немец.
Призрачная женщина на постаменте проводила их неподвижным взглядом кошачьих глаз.
Обратно на смотровую площадку шли молча. Каждого занимали свои мысли. О чём думал гауптштурмфюрер, неизвестно, но астроном вдруг понял, что хочет поговорить со священнослужителем. Правда, не столько исповедаться, сколько исповедать.
Расскажи о себе, если желаешь, попросил Олег, когда оказался рядом с Иоанном.
Они стояли на смотровой площадке, на стороне, обращённой к морю, и солнце заливало окна башни ослепительным блеском. Иоанн, скинув плащ, остался в тунике, подпоясанной кожаным ремнём с бронзовой бляхой, которую украшал простой геометрический орнамент. С «чёрными копачами» Олег немного зналсяв смутные девяностые выживать приходилось всяко. Бляха была готская. На поясе, в кожаных ножнах обнаружился и короткий меч, судя по форме рукоятитоже готский. Хорошо же экипировали древних христиан в последний путь
Ответь, рус, словно не услышав просьбы, сказал монах, в каком году от Рождества Господа нашего Иисуса принял ты кончину?
В две тысячи девятом.
Иоанн огорчённо покачал головой, потеребил бороду.
Значит, и за две тысячи лет по Рождеству Он не явился вновь Слушай же. Я нёс свет истинной веры и просвещения здесь, в Готфии, и достиг на этом поприще немалых успехов. Сам Патриарх Константинопольский учредил готскую епархию, а возле торжища Парфенитов был основан мною монастерион. Однако Готфия давно страдала под властью свирепого иудеяхазарского кагана. И вспыхнуло восстание, и я был с моей паствой. Иоанн помолчал. Но увы мне. Восстание было разгромлено, я бежал, позорно бежал в Амастриду, где и обретался четыре года до кончины. А следовало принять мученический венец! Но не дал Господь сил, и за то низвергнут я в пекло сие, и ещё милость Божия, что не в самый страшный из кругов адовых
Олег ощутил лёгкое головокружение. Иоанн и готы. Готы и Иоанн. Что-то очень знакомое. Очень.
Где же ты воскрес?
Не говори так! Не воскрешение сие, но суть наваждение бесовское!.. Отдал Богу душу я в Амастриде. Иоанн неторопливым жестом указал на морской горизонт, в сторону Турции. Однако всегда желал быть погребённым в Парфенитах, в родном монастерионе. И вижу, что желание моё было выполнено. Ибо возник я на склоне Айя-Дага, но ни монастериона, ни чего-либо человеческого там не было! Да, наваждение, Олег, помолчав, добавил он, ибо умер я стар и немощен, а воссталкрепок и здрав.
Иоанн Готский, вспомнил он, наконец. Кенотаф Иоанна Готского. Партенит. Санаторий «Крым». Место точного захоронения неизвестно. Причислен к лику святых. Сказать? Нет, не надо. Совсем старик с ума сойдёт. Если, конечно, я не сойду раньше. Поэтому займёмся прикладной лингвистикой.
Опять же в смутные девяностые, во времена всеобщего разгрома он то ли от отчаяния, то ли от любопытства, а то ли просто от нечего делать посещал общество местных эзотериков. Был там среди прочего разношерстного люда и любопытный мужичоксурдопереводчик, который брался обучить всякого желающего пониманию речи по артикуляции. Олег пожелал, и у него вроде даже неплохо получалось. Можно и попробовать.
Скажи мне ещё, Иоанн, какой титул носил царь готов? Олег сконцентрировал внимание на губах монаха.
Не царь он был, а управитель кагана.
И какой титул?
Говорюуправитель.
Это по-гречески?
По-гречески. Монах пожал плечами, выказывая недоумение.
Прошу, повтори медленно.
У-пра-ви-тель, медленно и внятно произнёс Иоанн, и Олег понял: «топархос».
Топарх.
А по-хазарски?
«Управитель»услышали уши, но слово вышло совсем коротким, и он без труда разобрал: «пех».
А по-готски? не унимался Олег.
Управитель.
«Феудан»? «Тиудан»? Неважно.
Монах вздохнул, развернул плечи, посозерцал морскую даль. Поправил меч на поясе.
Ведомо мне, за что низринуты сюда язычница и германец. Снова вопрошаю тебя, рус, ты за что низринут в пекло?
Задуматься он не успел. В груди возник тугой и жгучий комок, в виски стукнуло молоточками, неведомая и властная сила охватила всё его существо, и сила эта, нет, не говорила, слов не было, но внушала: встань и иди. Во рту пересохло, жара надвинулась стеной, в глазах потемнело. Он зажмурился, затряс головой, силясь отогнать наваждениене вышло. Где-то на обочине сознания он слышал глухое бормотание Иоаннамонах крестился и произносил что-то неразборчивое.
Что что это? широко разевая рот, как выброшенная на берег форель, пролепетал он.
Наваждение бесовское! хриплым, чужим голосом ответствовал монах.
На площадку вихрем ворвался Дитмар фон Вернер.
Новый Зов! Собираемся.
Куда? выдавил из себя Олег.
Ляг и прислушайся, скомандовал немец.
Ноги и так не держали, и он улёгся прямо на полупрозрачный пол и закрыл глаза. НЕЧТО подхватило его и повлекло за собой. Выше, выше, и на запад. Надо быть там. Там. Ай-Петри? Нет, ближе. И ниже. Ялта. Нет. Ещё ближе. Гурзуф. Да. Выше. Да. Стоп. Беседка Ветров.
Беседка Ветров, сказал он, открывая глаза.
Стало легче. Зов держал в тисках, всё ещё кричал «встань и иди», но уже не столь пронзительно, не столь нестерпимо