Эйлас ответил с нарочитой серьезностью: «Может быть, сэр Фэймет согласится поменяться с тобой каютами, если ты приведешь достаточно убедительные доводы».
Трюэн только сплюнул за борт; он считал насмешки Эйласа неуместно язвительными. На протяжении всего оставшегося дня наследник тройского престола хранил молчание.
В закатных сумерках ветер унялся, и наступил почти полный штиль. Сэр Фэймет, Трюэн и Эйлас ужинали за столом на палубе, рядом с капитанской каютой, под высоким бронзовым гакабортным фонарем. Налив себе красного вина из кувшина, капитан наконец нарушил молчание.
«Так что же, спросил он почти добродушно, как вам нравится наше плавание?»
Трюэн тут же приступил к изложению перечня мелочных жалоб. Эйлас смотрел на него с неприкрытым удивлением как Трюэн умудрялся настолько не понимать ситуацию?
«Все более или менее в порядке, насколько я могу судить, говорил Трюэн, хотя имеются очевидные возможности для улучшений».
«Неужели? без особого интереса отозвался капитан. И какие же?»
«Прежде всего, у меня невыносимо тесная каюта. Корабль можно было спроектировать гораздо удачнее. Добавив десять-пятнадцать локтей в длину, можно устроить две просторных каюты, а не одну. И, конечно, не помешала бы пара персональных туалетов».
«Верно, не моргнув глазом, кивнул сэр Фэймет, прикладываясь к чарке. А если бы мы удлинили его еще на тридцать локтей, на палубе можно было бы разместить лакеев, парикмахеров и любовниц. Что еще вас беспокоит?»
Поглощенный обидами, Трюэн даже не заметил очевидную иронию капитана: «На мой взгляд, команда ведет себя слишком вольно. Моряки одеваются как хотят; не заметно выправки, аккуратности. У них нет никакого представления об этикете, никакого почтения к моему званию Сегодня, когда я осматривал корабль, мне сказали: Отойдите в сторону, сэр, вы мешаете. Словно я провинциальный помещик!»
На обветренном лице сэра Фэймета не дрогнул ни один мускул. Выбирая слова, он сказал: «В море так же как в бою уважение не зависит от придворного этикета. Его нужно заслужить. О человеке судят по его компетенции, происхождение практически не имеет значения. Меня такое положение вещей вполне устраивает. Опыт показывает, что подобострастный моряк, так же как и слишком почтительный солдат не тот человек, плечом к плечу с которым я хотел бы оказаться в битве или в бурю».
Слегка обескураженный, Трюэн принялся, тем не менее, защищать свою точку зрения: «И все же, надлежащая почтительность играет незаменимую роль! В противном случае не будет никакого порядка, никакой власти. и все мы будем жить, как дикие звери».
«Я тщательно набирал команду. Когда наступит время наводить порядок, вы увидите, что мои моряки более чем исполнительны, сэр Фэймет выпрямился на стуле. Возможно, следовало бы сказать несколько слов о порученной нам задаче. Официальное назначение плавания состоит в том, чтобы провести переговоры о заключении ряда выгодных договоров. И я, и король Гранис были бы удивлены, если бы нам это удалось. Нам предстоит иметь дело с монархами, занимающими гораздо более высокое положение; каждый из них отличается особым нравом и упрямо руководствуется своими представлениями. Король Помпероля Дьюэль страстный орнитолог. Милон, король Блалока, известен тем, что опустошает фляжку тминной водки четверть пинты только чтобы проснуться, прежде чем встает с постели. Королевский двор в Аваллоне кишит эротическими интригами, и у любовника-фаворита короля Одри больше власти и влияния, чем у верховного лорда, сэра Эрмиса Пропирогероса. Следовательно, мы должны проводить гибкую политику. Как минимум, мы надеемся, что принимающие нас государи проявят вежливый интерес и получат полезное представление о наших возможностях».
Трюэн нахмурился и поджал губы: «Зачем удовлетворяться полумерами? В моих переговорах я стремился бы к достижению максимальной выгоды. Предлагаю перестроить нашу стратегию согласно этому принципу».
Откинув голову, сэр Фэймет слегка улыбнулся вечернему небу и снова налил себе вина. Опорожнив чарку, он со стуком поставил ее на стол: «Король Гранис согласовал со мной и стратегию, и тактику мы будем следовать плану, утвержденному королем».
«Разумеется. Тем не менее, как говорится, один ум хорошо, а два лучше Трюэн даже не вспомнил о присутствии Эйласа. И обстоятельства несомненно позволят нам импровизировать».
«Когда этого потребуют обстоятельства, я проконсультируюсь с принцем Эйласом и с вами. Король Гранис предусмотрел такие консультации как часть вашего образования. Вы можете присутствовать на некоторых переговорах, в каковых случаях вам надлежит слушать, но не высказываться до тех пор, пока я не дам соответствующие указания. Все ясно, принц Эйлас?»
«Вполне».
«Принц Трюэн?»
Трюэн отрывисто поклонился, но тут же попытался смягчить любезным жестом впечатление, произведенное поклоном: «Разумеется, капитан, вы приказываете, а мы подчиняемся. Не буду излагать на переговорах мою личную точку зрения; надеюсь, однако, что вы будете информировать меня о достигнутых результатах и принятых обязательствах. В конце концов, именно мне предстоит в дальнейшем иметь дело с последствиями наших переговоров».
«Принц Трюэн, я сделаю все, что смогу для того, чтобы удовлетворить ваше любопытство», с холодной улыбкой ответил сэр Фэймет.
«В таком случае больше не о чем говорить!» великодушно заявил Трюэн.
Наутро, ближе к полудню, слева по курсу показался небольшой островок. Когда до него оставалось не больше четверти мили, моряки приспустили паруса, и корабль замедлил бег по волнам. Эйлас обратился к боцману, облокотившемуся на леер: «Почему мы остановились?»
«Это Млия, остров русалок. Приглядитесь иногда их видно на скалах, что пониже, или даже на берегу».
На грузовой стреле подвесили плот, сколоченный из обрезков досок; на плоту привязали кувшины с медом, тюки с изюмом и урюком. Плот опустили на волны и отвязали. Глядя вниз, в глубокую прозрачную воду, Эйлас заметил снующие бледные тени; одна из теней вдруг перевернулась на него взглянуло лицо с длинными, стелющимися в воде волосами. Странное это было лицо: продолговатое, с полупрозрачными темными глазами и длинным тонким носом, оживленное каким-то диким порывом не то пристальным интересом, не то возбуждением или даже ликованием. Все, что знал и помнил Эйлас, не позволяло истолковать это выражение.
Несколько минут «Смаадра» тихонько качалась на волнах. Плот удалялся от корабля сначала медленно, потом более целенаправленно, подгоняемый толчками к острову русалок.
Эйлас задал боцману еще один вопрос: «Что, если бы мы погрузили эти горшки и тюки в шлюпку и подплыли с ними к самому берегу?»
«Кто знает, принц? Одно бесспорно: тот, кто осмелится подплыть к острову без подарков, может быть уверен, что его постигнет беда. С морским народцем надо вести себя обходительно. В конце концов, море их вотчина. А теперь пора в путь. Эй, там! Подтяните паруса! Рулевой к штурвалу! Давайте-ка, вспеним волну!»
Проходили дни; корабль заходил в гавани, бросал якорь, поднимал якорь. Впоследствии Эйласу это путешествие вспоминалось как мешанина звуков, голосов, музыки, лиц и форм, шлемов, рыцарских лат, шляп и костюмов, душистых благоуханий, аппетитных запахов и вони, всевозможных личностей и поз, портовых сооружений причалов, якорных стоянок, рейдов. Их принимали во дворцах, им устраивали аудиенции, банкеты и балы.
Эйлас не мог точно оценить полезность их визитов. Насколько он понимал, тройские послы производили положительное впечатление; никто не мог усомниться в прямолинейной добросовестности и широких полномочиях сэра Фэймета, а Трюэн по большей части держал язык за зубами.
Короли все как один проявляли уклончивость и ни за что не желали брать на себя обязательства. Вечно пьяный король Блалока, Милон, высказал достаточно трезвое наблюдение: «Отсюда видны высокие стены крепостей Лионесса и тройский флот ничем против них не поможет!»
«Ваше величество, мы надеемся, что в качестве союзников мы могли бы уменьшить опасность, исходящую из Лионесса».