«И кто же такие Гастель и Этцвейн?»
Мур или Гастель Этцвейн, ибо таково было теперь его мужское имя неуверенно смотрел на возвышавшегося за кафедрой духовного отца. Он думал, что легендарные личности, поразившие его воображение, общеизвестны: «Гастель построил знаменитый планер из лозы, прутьев и железных кружев. Он стартовал с Ведьминой горы, чтобы облететь весь Шант, но вместо того, чтобы приземлиться на мысу Скупой Слезы, поднимался все выше и выше над Пурпурным океаном уже в облаках ветер стал относить планер к Каразу, и больше его никто никогда не видел А Этцвейн был величайший музыкант, когда-либо бродивший по Шанту!»
Оссо помолчал полминуты, подыскивая слова. Наконец он заговорил весомо, с уязвленной непреклонностью: «Свихнувшийся аэронавт и попрошайка, бренчавший на потеху пьяницам! Таковы, по-твоему, образцы для подражания? Я посрамлен. Я не сумел внушить надлежащие идеалы, пренебрег обязанностями. Ясно, что в твоем случае придется приложить дополнительные усилия. Гасвейн и Этцель или как их там неподобающие имена. Отныне тебя зовут Фаман Бугозоний! Мученик и подвижник приличествующие отроку, несравненно более вдохновляющие примеры. На сегодня все».
Отказываясь думать о себе как о «Фамане Бугозонии», Мур спустился с храмового холма. Проходя мимо сыромятни, он задержался, праздно наблюдая за работой старух, потом медленно вернулся домой.
Эатре спросила: «Что случилось на этот раз?»
Мур ответил: «Я ему объяснил, что меня зовут Гастель Этцвейн. А он говорит: нет, меня зовут Фаман Бугозоний!»
Эатре рассмеялась; Мур смотрел на нее с печальным укором.
Улыбка исчезла с лица Эатре. Она сказала: «Имя ничего не значит; пусть называет тебя, как хочет. Ты быстро привыкнешь и к новому имени, и к хилитскому распорядку жизни».
Мур отвернулся, достал хитан, прикоснулся к струнам. Он попробовал сыграть мелодию, подчеркивая ритм шорохами гремушки. Эатре слушала с одобрением, но Мур скоро остановился и недовольно покрутил инструмент в руках: «Ничего я не умею, выучил пару наигрышей, и все. Для чего боковые струны? Вот эти пуговки прижимают к струнам, чтобы они звенели как это делать, если пальцев и так не хватает? Глиссандо и вибрато тоже не выходят».
«Мастерство не дается легко, вздохнула Эатре. Терпение, Мур, терпение».
Глава 3
Когда ему исполнилось двенадцать лет, Мур, Гастель Этцвейн, Фаман Бугозоний имена смешались у него в голове прошел обряды очищения в компании трех других подростков: Геаклеса, Иллана и Морларка. Его обрили наголо и окунули в ледяную воду священного родника, окруженного каменной купальней под храмом. После первого погружения отроки натерлись пенящейся ароматической настойкой и снова подверглись пронизывающему до костей холодному купанию. Озябшие, голые, дрожащие, они прошлепали в коптильню, наполненную дымом горящего агафантуса. Из отверстий в каменном полу поднимались струи пара в ядовитой атмосфере дыма, смешанного с горячим паром, мальчики задыхались, потели, кашляли. Стены кружились, пол уходил из-под ног. Один за другим они повалились на каменные плиты. Когда отворили двери, Мур едва мог приподнять голову.
Прозвенел голос хилита, отправлявшего обряды очищения: «Вставайте! Назад, в чистую воду! Соберитесь с духом из какого теста вас испекли? Из болотной грязи? Посмотрим, кто из вас способен стать хилитом!»
Мур с трудом вскарабкался на ноги. Другой отрок, толстяк Геаклес, тоже поднялся, но пошатнулся и ухватился за Мура оба упали. Мур снова встал, держась за стену, подтянул за собой Геаклеса. Распрямившись, тот оттолкнул Мура плечом и, гордо шлепая заплетающимися ногами, прошествовал в купальню. Мур стоял, оторопев от ужаса, не в силах отвести глаза от двух других мальчиков. Морларк лежал с неподвижно выпученными глазами у него изо рта текла струйка крови. Иллан совершал конвульсивные одинаковые движения, как придавленное насекомое. Мур нагнулся было, но его остановил бесстрастный голос наставника: «В купальню, быстро! За тобой наблюдают тебя оценивают».
Мур добрел до купальни, плюхнулся в ледяной бассейн. Кожа его онемела, помертвела, руки и ноги стали тяжелыми и жесткими, как чугунные болванки. Хватаясь за камень, Мур постепенно, сантиметр за сантиметром, выполз на животе из купальни, каким-то чудом встал и, запинаясь, добрался по выложенному белой плиткой коридору до комнаты со скамьями вдоль стен. Там уже сидел Геаклес, закутанный в белую рясу и невероятно довольный собой.
Наставник бросил Муру такую же рясу: «Поверхность плоти избавлена от скверны впервые после неизбежной мерзости животного рождения. Помазанные младенцы, вы рождены заново. Внемлите первому аргументу хилитского Протохизиса! Человек появляется на свет через клоаку первородного греха. Усердно очищаясь телесно и духовно, хилит отвергает неизбежность, освобождается, сбрасывая грех, как змея старую кожу. Непосвященные же, заклейменные исчадия тьмы, влачат бремя скверны до конца дней своих. Пейте!» Наставник вручил каждому из отроков кувшин с густой жидкостью: «Ваше первое внутреннее очищение»
Мур провел три дня в камере, где ему не давали ничего, кроме холодной святой воды. На четвертый день его заставили пройти в купальню, снова натереться тинктурой и окунуться в бассейн. Полумертвый, он выбрался на солнечный свет чистым отроком.
Наставник дал краткие указания: «Нет нужды перечислять уставные ограничения они тебе известны. Осквернившихся очищают заново, рисковать не советую. Твой духовный отец, Оссо Хигаджу выдающийся хилит, не склонный к попустительству. Самый мимолетный контакт с порочным женским началом вызывает в нем горькое сожаление. Помню, как он посрамил чистого отрока, нюхавшего цветок. Тычинки суть ничто иное как растительный женский орган размножения, воскликнул Великий Муж Оссо, а ты стоишь, засунув в него нос! Оссо Хигаджу проследит за тем, чтобы ты знал назубок священные тексты. Храни помыслы в чистоте, содержи в чистоте тело. Превыше всего, снискивай одобрение Великого Мужа Оссо! Теперь ступай твой альков в нижнем общежитии. Там найдешь облатки и кашу. Ешь умеренно сегодняшний вечер посвяти молитвенным размышлениям».
Мур направился к алькову одному из многих в основании широкой, глубокой ниши под храмовой стеной и разом проглотил все съедобное, что нашел. Солнца протанцевали за горизонт небо стало темно-фиолетовым, потом черным с россыпями звезд. Мур лежал на спине, не понимая, как он теперь будет жить. Он пребывал в странном, приподнято-напряженном состоянии бдительной чуткости. Казалось, с помощью некоего неизвестного органа он способен был точно определить, что думал и чувствовал в эти минуты каждый из обитателей Башона.
Напротив в своем алькове сидел Геаклес Вонобль, притворявшийся, что не замечает Мура. Вокруг больше никого не было. Иллан и Морларк еще не закончили очищение. Чистые отроки, постриженные раньше, ушли слушать вечерние заповеди блаженства. Мур собрался было подойти к алькову Геаклеса и поболтать, но его отпугнула ханжески-благочестивая молитвенная поза сопричастника. Лукавый и наблюдательный Геаклес отличался непостоянным, раздражительным характером, но при необходимости умел быть любезным. С толстыми тугими щеками и грузным коротким торсом на длинных тощих ногах, он производил неприятное, нескладное впечатление. Круглые, желтовато-карие птичьи глаза его на все смотрели неподвижно, в упор, как если бы Геаклес никак не мог насытиться представшим перед ним зрелищем. Поразмыслив, Мур твердо решил не откровенничать с Геаклесом.
Он вышел посидеть под основанием храмовой стены. На полпути к зениту туманно белело большое бесформенное пятно, искрящееся пятидесятью звездами первой величины самый заметный объект в ночном небе. Пятно сочилось бледно-молочным светом, отбрасывавшим тени чернее ночи: Скиафарилья, звездное скопление, игравшее значительную роль в истории Дердейна. Говорили, что Земля, легендарный первородный мир людей, находилась за Скиафарильей, но мнение это многими оспаривалось.
Из ниши, усиленный гулким эхом, бубнил голос Геаклеса, декламировавшего вслух оду Ахилианиду. Мур невольно прислушался. Несмотря на усталость, несмотря на предупреждения наставника, вопреки воле Великого Мужа Оссо Мур прокрался бы вниз по холму, чтобы навестить мать если бы не Геаклес. Геаклес все видел, все понимал. Не было, однако, ничего преступного в том, чтобы немного размять ноги не так ли?