Я знаю, Аль тронул его за локоть. Я знаю, па.
Вздохнул. Спросил без надежды:
Теперь ничего не изменить, да? Ты говорил: однажды вышитогоне изменить. Наш мир рухнул, да? Вместе со Стеной мира?
Говорят, давным-давно мастера собрались и ушли из большого мираот его грязи, боли, несправедливости. Отгородились огромной стенойи построили под её защитой свой мир, где оружие было запрещено, а детям с ранних лет внушали, что дратьсядурно, и что лучшая доблестьправильно положенный стежок, верно вылепленная чаша. Наш мир, Аль. Самый лучший из всех. Где ремесло превращается в искусство, а искусствов волшебство. Странно думать, что где-то может быть по-другому, да?
Он рассказывал, перебил Аль, что тампо-другому.
Мастер Томео кивнул.
Мы сегодня говорили с твоим вождём. Он тоже мастерно другого искусства, которое наши предки решили не брать с собой. Не терзайся, Аль. Может, когда подмастерья этого вождя просили помощи перед запертой Стеной мираты их услышал. Нельзя не помочь просящим у тебя. А ещё, знаешь, Аль, может, это и неправильноотгораживаться стеной от всего остального мира.
Город бурлил, как горная речка весной. Торопились посыльные к восточным хранителям хлеба, западным пастухам, южным художникам садов. Из сумрачной глубины сундуков доставались старые запретные вышивки. Хмурясь, кузнецы изучали хищно изогнутые клинки сабель, длинные клыки мечей, примерялись молотом к заготовкам серпов и косполучится ли убедить мирное железо стать военным? На главной площади подмастерья золотоглазого вождя учили новобранцев странным танцам с новым оружием.
Войско степняков подкатилось к Городу рыжим половодьем. Вились украшенные алыми лентами бунчуки; метались гривы низкорослых коней, блестели рыжие крупы, пламенели лисьи хвосты на шлемах воинов. Облако грязной рыжей пыли летело следомпрах земли, до смерти затоптанной копытами лошадей Тен-Чина.
Мне нужно видеть, как они пойдут, сказал Аль и, нагрузившись рамками для ткани, коробками с нитками и иглами, полез на стенутуда, где стояли лучники. Мастер Томео остановить его не сумел.
Я пригляжу, пообещал маленький воин, затянутый в серую чешую кольчуги, мимоходом тронув Томео за руку. Узкие светло-зелёные глаза блеснули в прорези шлема. Радевочка, портрет которой мастер видел у сына.
Глупости, рассердился Томео. Глупые дети, как они могут так рисковать. Заторопился, собрал свои принадлежности для вышивки. Задыхаясь, полез на ратушу, боясь не успеть. Нужно было начать как можно раньше. Рыжая волна уже катилась с гулом на городские стены; обрушиласьГород дрогнул, застонал, жалуясь, но и не желая сдаваться.
Мастеру Томео нужно было видеть только Аля. Закрепив ткань, он попросил прощения у Города. «У тебя вон сколько защитников, сказал мастер Томео, а у моего сына?» И, прищурившись, положил первый стежок на контур мальчишеской фигуры, который уже виделся ему отчётливо и ясно. Юноши, стоявшего невредимым на крепостной стене под градом стрел с рыжим оперением.
Мастер Томео торопился, чуял: успеет закончить фигуркувсё будет хорошо. И заметил слишком поздно, что кровь из ужаленного иглой пальца пятнает белую рубаху юноши, замершего на городской стене.
А-аль!
Ра дикой кошкой впрыгнула из укрытия, схватила за руку.
Пустяки, пустяки, отмахнулся Аль, не замечая стрелы, вонзившейся в плечо, и алых пятен, поползших по рубашке. Кольчугу он снялнесмотря на бурные протесты Ра. Мешала. Аль переложил иглу в левую, всё ещё послушную рукуи опять склонился над вышивкой.
Аль!
Следующая стрела, метившая в горло Аля, щёлкнула по затянутому в кольчугу локтю Ра. А третьявонзилась в узкую щель шлема, в левый глаз удивительно нежного зелёного цвета. Глаз, который был уже мёртв когда-тодо тех пор, пока Аль не подарил ему ещё одну жизнь.
Хрипя, пытаясь уцепиться за локоть Аля, Ра начала сползать вниз.
Опомнившись, уронив иглубудто в один миг вывалившись из сна в реальность, Аль закричал, подхватывая девушку на руки. Аль, прошептала она еле разборчиво, Аль, нарисуй меня снова Ты можешь, да? Нарисуй меня красивой, Аль
Дальше Аль не помнил.
Воины, уцелевшие под ураганом рыжих стрел на крепостной стене, потом рассказывали о случившемся. Как треснула земля, и в рваный разлом хлынула бурлящая полноводная рекасовершенно такая, как на вышивке у того парнишки. В один миг она обвила городскую стену тугим кольцом, сшибла рыжих всадников и бушевала, будто дикий зверь, до тех пор, пока макушка последнего воина не скрылась под водой.
Бри начал, как всегда, издалека. Мол, погода какая в этом году дождливая. Солнца мало. Светлого неба почти не видно. Молодёжь всё больше в лучники да в фехтовальщики идёт. Тоже искусство, конечно, но Зато из дальнего города, за Стеной, юноши приехали, просят их учениками взять. Может, и получатся мастера, а?
Кстати, а не хотел бы Аль взять учениковиз этих, новоприбывших? Он ведь сейчас не занят?
«Я спрошу», пообещал мастер Томео, чувствуя себя неловко оттого, что торопится выпроводить гостя. Старого друга, от которого у него теперь появилась тайна.
После ухода мастера Бри Томео осторожно поднялся по скрипучей лестнице наверх, к комнате сына. Постоял возле приоткрытой двери, так и не решившись сказать ни слова. Незачем. Аль и сам всё знал.
Нельзя вышивать собственную судьбу.
Нельзя изменить уже вышитое. Мастер Томео вздохнул и осторожно прикрыл дверь. Аль даже не обернулся. Склонился, изогнув напряжённую спину; аккуратно, выверенными движениями тонких пальцев укладывал стежок за стежком. Туго натянутая ткань вздрагивала от прикосновений иглы, но стена на вышивке казалась неподвижной. Крепостная стена, на которой стояли двое, взявшись за руки, юноша в белой рубашке и девушка с облаком солнечных волос. И ни одна стрела не пятнала светлый шёлк неба, раскинувшего над ними сияющие крылья.
10
Ольга БелоносоваЧЕТВЕРТАЯ ПЛАНЕТА
Тёплый ветерок в очередной раз прошуршал колосьями полуметровой пшеницыта лишь поклонилась садящемуся солнышку и снова гордо выпрямилась. Небольшаячетверть на пять метровярко-жёлтая полоска всегда привлекала взгляды завсегдатаев трактира «Подгорье». Кто-то дивился земной культуречуть ли не единственной, прижившейся на этой почве и чудом не мутировавшей. Кто-то вспоминал далёкий дом.
Не так давно хозяин трактираАклей, т-аргх в годах, завёл традицию: раз в неделю, вечером, когда на небосводе появлялись первые звёзды, а поселенцы и редкие гости системы уже утолили первую жажду, трактирщик, надев длинный тёмный балахон, выходил к публике, занимал старое добротное кресло у камина и неторопливо рассказывал разные истории, произошедшие в то или иное время в том или ином мире.
Сухая хроника событий приобретала мистические оттенки, реальные участники становились настоящими героями сказок, а слушатели внимательно следили за рассказом, наперегонки пытаясь угадать перипетии сюжета.
Вот и сейчас, едва солнце село за Неприступные горы, т-аргх с доброй кружкой пива и в не менее добром расположении духа доковылял до камина и сел в кресло Рассказчика. И без того негромкий гул мгновенно смолк, слушатели обратили внимание на Аклея. Тот поставил кружку на небольшой столик. Сидящий за ним чёрный орангутанг Рейкоб оперативно переместился из-за спины т-аргха в центр залак компании землян.
«Похоже, у людей обновление», отметил про себя Аклей, разглядывая собравшихся и приветствуя каждого из местных лёгким кивком головы. Действительно, из десятка присутствующих вояк т-аркх узнал только Мэтакапитана городской стражи. Новички составили два столика вместе и сейчас сидели, бросая брезгливые взгляды на Рейкоба, который забрался на столешницу и демонстративно вылавливал из своей шкуры блох.
Аклей кивнул Мэту. В ответ здоровяк в ярко-синей форме приложил два пальца к берету:
Приветствую т-аргха!
Приветствую человека! Формальное «здрасте» некогда было залогом выживания двух рас.
Капитан сделал знак, новички поднялись и нестройно отсалютовали хозяину заведения: