Во время одной скачки он вдруг почувствовал настоятельную потребность обернуться назад и, обернувшись, увидел в ложе, прямо против себя, Варвару Николаевну. Не было никакого сомнения, что это была она, та самая, которую он не мог забыть со времени своего сна, и лицо которой он всегда вспоминал, оставаясь наедине, особенно по вечерам, ложась спать. Она, слегка пригнувшись к барьеру ложи, глядела на него сверху, не отрываясь, пристальными, изумленными глазами, слегка полуоткрыв рот, заметно бледнея от волнения. Цвет не выдержал ее взгляда, отвернулся, и сердце у него заколотилось сильно и с болью.
В антракте к нему подошел молодой бритый красивый офицер-моряк и слегка притронулся к его локтю. Цвет поднял голову.
Извините, сказал офицер. Вас просит на минуту зайти дама вот из той ложи. Мне поручено передать вам.
Слушаю, сказал Цвет.
Ноги, его, как каменные, ступали по дерерянным ступеням лестницы. Ему казалось, что вся публика ипподрома следит за ним. Путаясь в проходах, он с трудом нашел ложу и, войдя, неловко поклонился.
Это была она. Только она одна могла быть такой прекрасной, чистой и ясной, вся в волшебном сиянии незабытого сна. С удивительной четкостью были обрисованы все мельчайшие линии ее тонких век, ресниц и бровей, и темные ее глаза сияли оживлением, любопытством и страхом. Она показала Цвету на стул против себя и сказала, слегка краснея от замешательства:
Извините, я вас побеспокоила. Но что-то невообразимо знакомое мне показалось в вашем лице.
Ваше имя Варвара Николаевна? спросил робко Цвет.
Нет. Мое имя Анна. А вас зовут не Леонидом?
Нет. Иваном.
Но я вас видела, видела Не на железной ли дороге? На станции?
Да. Там стояли рядом два поезда Окно в окно
Да. И на мне было серое пальто, вышитое вот здесь, на воротнике и вдоль отворотов, шелками
Это верно, радостно согласился Цвет. И белая кофточка, и белая шляпа с розовыми цветами.
Как странно, как странно, произнесла она медленно, не сводя с Цвета ласковых, вопрошающих глаз.
Ипомнитеу меня в руках был букет сирени?
Да, я это хорошо помню. Когда ваш поезд тронулся, вы бросили мне его в раскрытое окно.
Да, да, да! воскликнула она с восторгом. А наутро
Наутро мы опять встретились. Вы нечаянно сели не в тот поезд и уже на ходу пересели в мой И мы познакомились. Вы позволили мне навестить вас у себя. Я помню ваш адрес: Озерная улица, дом пятнадцать собственный, Локтева
Она тихонько покачала головой.
Это не то, не то. Я вас приглашала быть у нас в Москве. Я не здешняя, только вчера приехала и завтра уеду. Я впервые в этом городе Как все это необыкновенно С вами был еще один господин, со страшным лицом, похожий на Мефистофеля Погодите его фамилия
Тоффель!
Нет, нет. Не то Что-то звучное вроде Эрио или Онтарио не вспомню И потом мы простились на вокзале.
Да, сказал шепотом Цвет, наклоняясь к ней. Я до сих пор помню пожатие вашей руки.
Она продолжала глядеть на него внимательно, слегка наклонив голову, но в ее потухающих глазах все глубже виделись печаль и разочарование.
Но вы не тот, сказала она, наконец, с невыразимым сожалением. Это был сон Необыкновенный, таинственный сон чудесный непостижимый
Сон, ответил, как эхо, Цвет.
Она закрыла узкой прелестной ладонью глаза и несколько секунд сидела неподвижно. Потом сразу, точно очнувшись, выпрямилась и протянула Цвету руку.
Прощайте, сказала она спокойно, Больше не увидимся. Извините за беспокойство. И прибавила невыразимым тоном искренней печали:А как жаль!..
И в самом деле, Цвет больше никогда не встретил этой прекрасной женщины. Но то, что они оба, не знавшие до того никогда друг друга, в одну и ту же ночь, в одни и те же секунды, видели друг друга во сне и что их сны так удивительно сошлись, это для Цвета навсегда осталось одинаково несомненным, как и непонятным. Но этотолько мелочь в бесконечно разнообразных и глубоко загадочных формах сна, жизни и смерти человека.
А. Н. ТолстойГРАФ КАЛИОСТРО
I
В Смоленском уезде, среди холмистых полей, покрытых полосами хлебов и березовыми лесками, на высоком берегу реки стояла усадьба Белый ключ, старинная вотчина князей Тулуповых. Дедовский деревянный дом, расположенный в овражке, был заколочен и запущен. Новый дом с колоннами, в греческом стиле, обращен на речку и на заречные поля. Задний фасад его уходил двумя крыльями в парк, где были и озерца, и островки, и фонтаны.
Кроме того, в различных уголках парка можно было наткнуться на каменную женщину со стрелой, или на урну с надписью на цоколе: «Присядь под нею и подумайсколь быстротечно время», или на печальные руины, оплетенные плющом. Дом и парк были окончены постройкою лет пять тому назад, когда владелица Белого ключа, вдова и бригадирша, княгиня Прасковья Павловна Тулупова, внезапно скончалась в расцвете лет. Именье по наследству перешло к ее троюродному братцу, Алексею Алексеевичу Федяшеву, служившему в то время в Петербурге.
Алексей Алексеевич оставил военную службу и поселился, тихо и уединенно, в Белом ключе вместе со своей теткой, тоже Федяшевой. Нрава он был тихого и мечтательного и еще очень молод, ему исполнилось девятнадцать лет. Военную службу он оставил с радостью, так как от шума дворцовых приемов, полковых попоек, от смеха красавиц на балах, от запаха пудры и шороха платьев у него болел висок и бывало колотье в сердце.
С тихой радостью Алексей Алексеевич предался уединению среди полей и лесов. Иногда он выезжал верхом смотреть на полевые работы, иногда сиживал с удочкой на берегу реки под дуплистой ветлой, иногда в праздник отдавал распоряжение водить деревенским девушкам хороводы в парке вокруг озера и сам смотрел из окна на живописную эту картину. В зимние вечера он усердно предавался чтению. В это время Федосья Ивановна раскладывала пасьянс; ветер завывал на высоких чердаках дома; по коридору, скрипя половицами, проходил старичок-истопник и мешал печи.
Так жили они мирно и без волнений. Но скоро Федосья Ивановна стала замечать, что с Алексисомтак она звала Алексея Алексеевичатворится не совсем ладное. Стал он задумчив, рассеянный и с лица бледен. Федосья Ивановна намекнула было ему, что:
Не пора ли тебе, мой друг, собраться с мыслями да и жениться, не век же, в самом деле, на меня, старого гриба, смотреть, так ведь может с тобой что-нибудь скверное сделаться
Куда тут! Алексис даже ногой топнул:
Довольно, тетушка Нет у меня охоты и не будет погрязнуть в скуке житейской: весь день носить халат да играть в тресет с гостями На ком же прикажете мне жениться, вот бы хотел послушать?
У Шахматова-князя пять дочерей, сказала тетушка, все девы отменные. Да у князя у Патрикеева четырнадцать дочерей Да у СвиньиныхСашенька, Машенька, Варенька
Ах, тетушка, тетушка, отменными качествами обладают перечисленные вами девицы, но лишь подумать, вот душа моя запылала страстью, мы соединяемся, и что же: особа, которой перчатка или подвязка должна приводить меня в трепет, особа эта бегает с ключами в амбар, хлопочет в кладовых, а то закажет лапшу и при мне ее будет кушать
Зачем же она непременно лапшу при тебе будет есть, Алексис? Да и хотя бы лапшу, что в ней плохого?..
Лишь нечеловеческая страсть могла бы сокрушить мою печаль, тетушка Но женщины, способной на это, нет на земле
Сказав это, Алексей Алексеевич взглянул длинным и томным взором на стену, где висел большой, во весь рост, портрет красавицы, Прасковьи Павловны Тулуповой. Затем, со вздохом запахнув китайского рисунка шелковый халат, набил табаком трубку, сел в кресло у окна и принялся курить, пуская струйки дыма.
Но, видимо, он о чем-то проговорился, и тетушка что-то поняла, потому что, с удивлением поглядывая на племянника, она проговорила:
Если ты человек, люби человека, а не мечту какую-то бессонную, прости господи
Алексей Алексеевич не ответил. За окном, куда он смотрел со скукой, на дворе, поросшем кудрявой травкой, стоял рыжий теленок и сосал у другого теленка ухо. Двор полого спускался к речке, на берегу ее в лопухах сидели гуси, белые, как комья снега; один поднялся, взмахнул крыльями и опять сел. Было знойно и тихо в этот полуденный час. За рекой над полосами хлебов колебались и дрожали прозрачные волны жара. По дороге, выбегающей из березового леска, ехал верхом мужик; вот он спустился к броду, лошадь зашла по брюхо в речку и стала пить; потом он, распугав гусей, болтая локтями и пятками, поскакал в гору и крикнул что-то дворовой девке, тащившей охапку соломы, засмеялся, но, заметив в окошке барина, спрыгнул с лошади и снял шапку. Это был нарочный, посылаемый раз в неделю на большой тракт за почтой. Он привез Федосье Ивановне письмо, а баринупачку книг.