Шелест, шуршание, шорохи, стоны и плач, слабое дыхание, бессильно срывавшееся с немеющих губ, чмоканье, щелканье, удручающе монотонный негромкий тоскливый свист, шлёпанье, чавканье и десятки других, банальных по своей природе, звуков, служили ни чем иным, как жалким преддверием или тактической маскировкой могучему однотонному гулу, зарождавшемуся где-то в глубине земли под фундаментом цыганского дома. И в этом пока едва уловимом гуле яснее ясного ощущалась неумолимо приближавшаяся к поверхности земли, а по большому счету к границам нашего мира, неизвестная, но предельно страшная угроза Я распахнул глаза и словно услышал слова, негромко произнесенные генерал-майором Панцыревым:
Мы не просто влипли, ребята, нет мы врюхались по самые уши, как свиньи в трясину!
Осмотревшись вокруг, я обратил внимание, что, несмотря на яркую иллюминацию цыганского дома и его ближайших окрестностей, на остальной территории Цыганской Слободы царила глубокая тьма и ее усугубляла еще более глубокая тишина. Луна продолжала скрываться за невидимой тучей, в ночном майском воздухе вроде бы пахло чем-то влажным, но ощущение свежести не испытывалось и теплый дождик не капал из черного неба.
Может сжечь всё к чертовой матери от греха подальше. А, Сергей Семенович? сдавленным, неприкрыто встревоженным голосом спросил майор Стрельцов.
Ни в коем случае, категорически не согласился Сергей Семенович, Я не должен компрометировать только что полученное генеральское звание непродуманными поступками. В силу вступает вариант «Аркольский мост!»
Глава 8
Мой друг, Витя Старцев пил чай вместе с мамой уже в почти полных сумерках. Не голый, естественно, чай, а прилагались к нему блинчики, фаршированные грибами и мясом, картофельные драники, щедро замешанные на яйце, чесноке и сыре, два сорта варенья и свежие песочные пирожные. Виктор любил вкусно поесть и неторопливо подумать за едой о жизни. Вот и сейчас он медленно откусывал и пережёвывал сытный блинчик, припивая сладким чаем и задумчиво смотрел в окно, с некоторым беспокойством прислушиваясь к гусиному гоготанию. Обычно гуси в столь поздний час уже спали.
Что это с гусями сегодня? удивленно спросила вслух у себя самой пожилая мама, не хорёк ли?
Да ну какой хорёк?! К грозе они успокоиться не могут, видишь тучи собираются. Давление понижается вот они и гогочут, безапелляционно заявил Виктор, невозмутимо продолжая ужинать.
Мама, немного помолчав, сказала:
Ты бы всё же, как поешь, сходил посмотрел.
Схожу, схожу, мама, не волнуйся ты так из-за этих гусей! На то они и гуси, чтобы гоготать. Не случайно говорят же, что гуси Рим спасли, а меня сейчас почему-то Валька Червлённый больше волнует.
А что с ним такое?
Не звонит уже который день.
Пьёт, наверное, вот и не звонит, резонно заметила, недолюбливавшая меня, мама Виктора, Как сдурел мужик, в честь чего он вообще пить-то начал?! Был человек, как человек, а сейчас как, она так и не смогла найти нужного сравнения и безнадёжно махнула рукой.
Да зря ты так, мать, снисходительно и вместе с тем несколько печально усмехнулся Виктор, нормальный он вполне мужик, но вот дней пять назад он выглядел явно ненормально и это меня, как друга, не может не беспокоить! последнюю треть медленно съедаемого блина Виктор внезапно проглотил, не жуя, запил добрым глотком чая и решительно поднялся из-за стола.
Пойду проверю гусей, он с сожалением посмотрел на остатки блинов, картофельные оладьи и десерт, ты не убирай потом доем. Не знаю почему, но у меня появилась странная уверенность, будто этот неурочный гогот гусей как-то связан с неприятностями Вальки.
Мама посмотрела на сына удивленно, но ничего не сказала.
Виктор вышел во двор, с удовольствием вдохнул полной грудью свежий вечерний воздух, вытер ладонью лоб, покрывшийся обильным потом за время чаепития и внимательно взглянул вверх на вечернее майское небо. По неопределённой причине он поёжился, хмуро посмотрел в сторону длинного приземистого сарая, откуда из-за дощатых стенок не утихали громкие голоса чем-то взбудораженных гусей.
Что-то было не так в доме Виктора за последние двадцать лет не случалось никаких неожиданностей, и Виктор сейчас остро чувствовал в родившейся ситуации совершенно явственный подвох. А ситуация эта сегодняшняя была, так сказать, зачата, безусловно, во время последнего визита Вальки. Что-то ведь он пытался объяснить что-то в высшей степени странно звучавшее, но чересчур много и быстро оба выпили брусничной настойки, и Виктор, сколько ни пытался, так и не смог вспомнить одну особенно поразившую его фразу, невнятно пробормотанную в «дым» пьяным Валькой.
За спиной тихо скрипнула входная дверь, мама вышла на крылечко:
Сходил? спросила она негромко.
Виктор неопределённо пожал плечами, не зная, что ему ответить и рассеянно скользнул взглядом больших светло-карих глаз по тёмному небосклону и только собрался ответить маме что ещё к гусям не сходил, как гуси резко умолкли, а слова сами застряли в горле: из чёрной бесформенной тучи, не так уж и высоко почти прямо над головами Виктора и мамы, вылетела еще более чёрная, чем туча, птица совсем уж невероятных размеров. Она стремительно и бесшумно пролетела на восток к центру города, секунды через четыре исчезнув с глаз долой, растворившись в океане кромешного мрака дождливой майской ночи.
Оцепеневший Виктор услышал позади себя утробный, хрипло хлюпнувший звук, и машинально обернувшись, успел подхватить под руки оседающую на крылечко маму, схватившуюся за сердце.
Нет, нет, не бойся, Витенька я ещё не помираю, слабо простонала она. Сейчас, сейчас пройдёт. Корвалольчику принеси мне быстренько, я на крылечке посижу, успокоится пусть Он, наверное, совсем улетел
Виктор бережно прислонил маму к резным перилам крылечка, бросился в дом, долго рылся внутри шкафчика, где хранились лекарства пальцы у него тряслись как-то сами по себе отдельно от трясущихся же рук и не могли, соответственно, ухватить ни один из многочисленных бутыльков с лекарствами. Перед глазами возникали и тут же исчезали тёмные и цветные круги, и овалы, и он никак не мог прочитать надписи на этикетках и билось назойливо что-то в уши, чей-то голос, хорошо знакомый голос Наконец, Виктора осенило он вспомнил, услышав словно наяву пробубнившего пьяным Валькой ту самую тщетно вспоминавшуюся фразу: «Я подарил, Витька, тёще чёрную шаль страшную-престрашную. У цыган купил, наверняка краденая, и тёщу она душила ночью!..»
Лишь только вспомнилась нужная фраза, глаза стали ясно видеть исчезли проклятые пятна, перестали трястись руки, а вместе с ними и пальцы. Виктор благополучно нашел корвалол и рысцой отнёс его маме. Та хлебнула прямо из горлышка и, фыркнув, затрясла головой.
Воды принести?!
Ой, не надо, сынок слабо махнула она рукой и немного отдышавшись, спросила: Лучше скажи что, по-твоему, это было??
Это? переспросил Виктор, заметно изменившимся голосом. Это, мама, была ночная няня, которая спела колыбельную песенку нашим гусям и они сразу уснули. А сейчас няня полетела дальше ей, видимо, многих ещё нужно будет усыпить за эту ночь в нашем городе
С полминуты они оба молчали, не представляя, что ещё можно сказать по поводу чудовищной угольно-чёрной тени внезапно мелькнувшей в ночном небе и обрушившейся на их рассудки, наподобие парового молота.
Тебе полегче стало? предупредительно спросил Виктор.
Да, сынок.
Тогда пойдем в дом и поплотнее закроем за собой дверь, он помог ей подняться, и они торопливо скрылись внутри уютного безопасного дома, где на столе еще не остыли вкусные блинчики и аппетитные картофельные оладьи.
Глава 9
Услышав название предложенного варианта, я невольно криво усмехнулся уж слишком, прямо-таки до банального неприличия, помпезно и логически неоправданно оно прозвучало сравнительно с той исторической аналогией, которая немедленно пришла мне на ум и какую, несомненно, имел в виду Панцырев.
Вы что, товарищ генерал-майор имели ввиду Наполеона и его подвиг на Аракольском мосту? поинтересовался я у Сергея Семёновича.