За грандиозную идею.
Что же, ответил Ложкин, который не страдал излишней скромностью. Пользуйтесь, мне не жалко.
Вы открыли новое направление в биологии!
Какое же? поинтересовался Ложкин.
Вы открыли генетику наоборот.
Поясните, сказал Ложкин ученым голосом.
Помните нашу беседу о недостающем звене в происхождении человека?
Как же не помнить.
И ваше желание заглянуть во мглу веков, чтобы отыскать момент превращения обезьяны в человека?
Помню.
Тогда я задумался: что такое жизнь на Земле? И сам себе ответил: непрерывная цепь генетических изменений. Вот среди амеб появился счастливый мутант, он быстрее других плавал в первобытном океане или глотка у него была шире От него пошло прожорливое и шустрое потомство. Встретился внук этой амебы с жуткой хищной амебихойвот и еще шаг в эволюции. И так далее, вплоть до человека. Улавливаете связь времен?
Улавливаю, ответил Ложкин и добавил: В беседе со мной нет нужды прибегать к упрощениям.
Хорошо. Мы, люди, активно вмешиваемся в этот процесс. Мы подглядели, как это делает природа, и продолжаем за нее скрещивание, отбор, создаем новые сорта пшеницы, продолжаем эволюцию собственными руками.
Продолжаем, согласился Ложкин. Хочу на досуге вывести быстрорастущий забор.
Молодец. Всегда у вас свежая идея. Так вот, после беседы с вами я задумался, а всегда ли правильно мы следуем за природой? Природа слепа. Она знает лишь один путьвперед, независимо от того, хорош он или плох.
Путь вперед всегда прогрессивен, заметил Ложкин.
Тонкое наблюдение. А если нарушить порядок? Если все перевернуть? Вы сказали: как бы увидеть недостающее звено? Отвечаюраспутать цепь наследственности. Прокрутить эволюцию наоборот. Углубляясь в историю, добраться до ее истоков.
Нам и без этого дел хватает, возразил Ложкин.
А перспективы? спросил профессор, наклонив голову и прищурившись.
Это не перспективы, а ретроспективы, сказал Ложкин.
Великолепно! воскликнул Минц. Чем пользуется генетика? Скрещиванием и отбором. Нашу с вами новую науку мы назовем ретрогенетикой. Ретрогенетика будет пользоваться раскрещиванием, открещиванием и разбором. Генетика будет выводить новую породу овец, которой еще нет, а ретрогенетикату породу, которой уже нет. И ученым не надо будет копаться в земле. Заказал палеонтолог в лаборатории: выведите мне первого неандертальца, хочу поглядеть, как он выглядел. Ему отвечают: будет сделано.
Слабое место, заявил Ложкин.
Слабое место? У меня?
Ваш неандерталец жил миллион лет назад. Вы что же, собираетесь миллион лет ждать, пока его снова выведете?
Слушайте, Ложкин. Если бы мы отдавались на милость природе, то сорта пшеницы, которые колосятся на колхозных полях, вывелись бы сами по себе через миллион лет. А может, и не вывелись бы, потому что природе они не нужны.
Ну, не миллион лет, так тысячу, не сдавался Ложкин. Пока ваш неандерталец родится да еще своих предков народит
Нет, нет и еще раз нет, сказал профессор. Зачем же нам реализовывать все поколения? В каждой клетке закодирована ее история. Все будет, дорогой друг, на молекулярном уровне, как учит академик Энгельгардт.
Ну ладно, выведете вы что было раньше. А что дальше? Какая польза от этого народному хозяйству?
Ответ на свой вопрос Ложкин получил через три месяца, когда пожелтели липы в городском саду и дети вернулись из пионерских лагерей.
Лев Христофорович стоял у ворот и чего-то ждал, когда Ложкин, возвращаясь из магазина с кефиром, увидел его.
Как успехи? поинтересовался он. Когда увидим живого неандертальца?
Мы его не увидим, отрезал профессор. Он осунулся за последние недели: видно, много было умственной работы. Есть более важные проблемы.
Какие же?
Вы знакомы с Иваном Сидоровичем Хатой?
Не приходилось, сказал Ложкин.
Достойный человек, заведующий фермой нашего пригородного хозяйства «Гуслярец». Зоотехник, смелый, рискованный. Большой души человек.
Тут в ворота въехал «газик», из которого выскочил шустрый очкастый человечек большой души.
Поехали? предложил он, поздоровавшись.
С нами Ложкин, сказал Минц. Представитель общественности. Пора общественность знакомить.
Не рано ли? обеспокоился Хата. Спугнут
Нам ли опасаться гласности? спросил Минц.
После короткого путешествия «газик» достиг животноводческой фермы. Рядом с коровником стоял новый высокий сарай.
Ну что же, заходите, только халат наденьте.
Хата выдал Ложкину и Минцу халаты и сам тоже облачился. Ложкин ощутил покалывание в желудке и приготовился увидеть что-нибудь необычное. Может, даже страшное. Но ничего страшного не увидел.
Под потолком горело несколько ярких ламп, освещая кучку мохнатых животных, жевавших сено в дальнем углу.
Ложкин присмотрелся. Животные были странными, таких ему раньше видеть не приходилось. Они были покрыты длинной рыжей шерстью, носы у них были длинные, ноги толстые, как столбы. При виде вошедших людей животные перестали жевать и уставились на них маленькими черными глазками. И вдруг захрюкали, заревели и со всех ног бросились навстречу Хате и Минцу, чуть не сшибли их, ластились, неуклюже прыгали, а профессор начал доставать из карманов халата куски сахара и угощать животных.
Что за звери? спросил Ложкин, отошедший к стенке, подальше от суматохи. Почему не знаю?
Не догадались? удивился Хата. Мамонтята. Каждому ясно.
Мне не ясно, сказал Ложкин, отступая перед мамонтенком, который тянул к нему недоразвитый хоботок, требуя угощения. Где бивни, где хоботы? Почему мелкий размер?
Все будет, успокоил Ложкина Минц, оттаскивая мамонтенка за короткий хвостик, чтобы не приставал к гостю. Все с возрастом отрастет. Ваше удивление мне понятно, потому что вам не приходилось еще сталкиваться с юными представителями этого славного рода.
Я и со старыми не сталкивался, возразил Ложкин. И прожил, не жалуюсь. Откуда вы их откопали?
Неужели не догадались? Они же выведены методом ретрогенетикираскрещиванием и разбором. Из слона мы получили предка слонов и мамонтов, близкого к мастодонтам. Потом люди пошли обратно и вывели мамонта.
Так быстро?
На молекулярном уровне, Ложкин, на молекулярном уровне. Под электронным микроскопом. Методом раскрещивания, открещивания и разбора. И вы понимаете теперь, почему я отказался от соблазнительной идеи отыскать недостающее звено, а занялся мамонтами?
Не понимаю, сказал Ложкин.
Вы, товарищ, видно, далеки от проблем животноводства, вмешался Иван Хата. Ни черта не понимаете, а критикуете. Нам мамонт совершенно необходим. Для нашей природной зоны.
Жили без мамонта и прожили бы еще, упорствовал Ложкин.
Эх, товарищ Ложкин. В голосе Хаты звучало сострадание. Вы когда-нибудь думали, что мы имеем с мамонта?
Не думал. Не было у меня мамонта.
С мамонта мы имеем шерсть. С мамонта мы имеем питательное мясо, калорийное молоко и даже мамонтовую кость
Но главное, воскликнул Минц, бесстойловое содержание! Круглый год на открытом воздухе, ни тебе утепленных коровников, ни специальной пищи. А подумайте о труднодоступных районах Крайнего Севера: мамонт тамнезаменимое транспортное средство для геологов и изыскателей.
Прошло еще три месяца.
Однажды к дому 16 по Пушкинской, где проживал Лев Христофорович, подъехала сизая «Волга», из которой вышел скромный на вид человек средних лет в дубленке. Он вынул изо рта трубку, поправил массивные очки, снисходительно оглядел непритязательный двор, и его взгляд остановился на Ксении Удаловой, которая развешивала белье:
Скажите, гражданка, если меня не ввели в заблуждение
Вы корреспондент будете? спросила Ксения.
Вот именно. Из Москвы. А как вы догадались?
А чего не догадаться, ответила Ксения. Восемнадцатый за неделю. Поднимитесь на второй этаж, дверь открыта. Лев Христофорович отдыхает.
Поднимаясь по скрипучей лестнице в скромную обитель великого профессора, журналист бормотал: «Шарлатанство. Ясно шарлатанство. Вводят в заблуждение общественность»