Это же дико, жаловалась она мне. ловить рыбу крючком. А ну-ка, подцепи тебя крюком за горло, как запоешь? Ты думаешь, раз рыба молчит, значит ей не больно? Как же!
А червяку, которого рвут живьем на части и насаживают на крючок, еще больней, сказал я.
Серафима открыла рот и уставилась на меня. Призадумалась. Задал я ей задачу.
Игры заканчивались. Владимир опередил в беге с прыжками через лужи натуралика из мастерской и ликовал, будто стал чемпионом мира.
Здорово я его! На целых полступни обогнал! Ах, чуть не забыл: я же хотел сделать тебе сюрприз. Сегодня мы уезжаем, а когда еще такая возможность представится. За мной, Шурка!
Я не поверил своим глазам, когда увидел милый сердцу пятиэтажный шлакоблочный дом с балконами, наполовину закрытыми шифером. Дом был неказист, каким-то обиженным, но таким родным и близким.
Оставили на память, Владимир кивнул на дом. Архитектура и интерьер квартир второй половины двадцатого века. Побывай в своем времени, Санек. Помнишь, у вас было типовое массовое строительство.
Мы зашли в первую двухкомнатную квартиру. Сразу, на что обратил внимание, это низкий потолок. Отвык уже. Фу ты, и правда, будто оказался в своем времени: завтра идти на дежурство, устранять утечки вонючего газа в квартирах и подъездах. В тесной прихожей вешалка, на ней плащ из болоньи, кепка и женская вязаная шапочка из мохера. На стене забрызганный известью электросчетчик. Я с трепетом шагнул в комнату. Все прибрано и чисто. Массивный, тяжелый диван-кровать, на тумбочкетелевизор «Чайка», квадратный сервант с посудой. На видном месте японский кофейный сервиз, отделанный под перламутр, который в основном вытаскивали только для приборки. На столике газета «Забайкальский рабочий». Заглянули на кухню, обклеенную клеенкой. На потолке в углу трещина. Помню, сколько такие трещины не замазывайникогда не замажешь. Плита газовая «Семипалатинская». И до чего же были дрянные эти плиты, всегда мы их ругали, но сейчас я на плиту смотрел с умилением, руки чесались разобрать ее и смазать краники. На подоконникепепельница и начатая пачка «Беломорканала». Я прямо-таки расчувствовался. А когда за шторкой увидел бутылку водки с наклейкой «Пшеничная», то и вовсе расклеился, чуть слезу не пустилэто так пахло моим временем. Было такое ощущение, что я живу сейчас настоящей жизнью, а мое путешествие во временисон, дивный, прекрасный сон. Казалось, выйдя на улицу, я окажусь в привычной обстановке: едут троллейбусы, ЗИЛы, «Жигули». Возле магазина «Восточный» продают пиво из бочки, очередь-толкучка, мелькают бидончики и трехлитровые стеклянные банки. На телеграфном столбе объявление: «Меняю однокомнатную квартируГРЭС и КСК не предлагать». А чем черт не шутит, может вдруг так все и окажется! И я даже уверовал в это. И с колотящемся сердцем выскочил на улицу. Увы! Вокругвеликолепные белые, голубые, розовые строения. Березы, акации, клены и, конечно, тополя, тополя. И мне стало так грустно, что чуть не заплакал. Эх, прокатиться бы сейчас «зайцем» на автобусе, потолкаться бы в нем и подавиться, наступить бы кому-нибудь на ногу и спросить: «Вы на следующей не сходите?». А с каким бы удовольствием я постоял бы в очереди за невкусной коопторговской колбасой или полаялся бы с кем-нибудь из сферы обслуживания. Здесь я таких удовольствий лишен. Странное состояние овладело мной. И тоска, и печаль, и в то же время какая-то скрытая радость, заставляющая меня петь и кричать, за что же мне такое счастье!
Мы вернулись в Атамановку. Активно отдохнувший Владимир был уже весь в работе. А я сразу оказался в окружении трех улыбчивых молодых людей из института физкультуры. Они вручили специально разработанные для меня комплексы физических упражнений и настойчиво посоветовали заняться боксомвсе данные для этого были. Что ж, заняться упражнениями можно, тем более у меня в квартире была отдельная комната для занятий спортом, со шведской стенкой, перекладиной, батутом, эспандерами и еще чем-то таким, о чем и понятия не имел. И боксом тоже заняться бы не мешало, раз уж тут все спортсмены. Мне еще в школе в шестом классе предлагали вступить в секцию бокса, говорили, что руки длинные.
Все у меня было, и уважение, и доверие, и понимали меня, всем обеспечен. Но все равно такое ощущение, особенно после того, как побывал в милой сердцу пятиэтажке, что чего-то мне не хватает. Не хватаети все тут! И вспомнил я о своем стареньком мопеде с барахлившим моторчиком. Его-то мне и не хватало. Как бы между прочим, без задних мыслей, спросил Владимира, нельзя ли достать мопед?
Нет ничего легче, бойко ответил он. А что это такое?
Я объяснил.
Понял, обрадовался он. Найдем. Где всезнающий Тока? Тока!
Я здесь.
Заявка была дана и вскоре после обеда привезли четыре старых мопеда, взятых может в музеях, а может на складах студий голофильмов. Я взял мопед «Рига-6», точь в точь похожий на мой, такой же обшарпанный и желтый.
Замечательная машина! одобрил выбор Владимир.
А бензин где взять? спросил я.
Не знаю, развел руками Тока. Бензина во всем мире нет ни капли.
Говорить «не знаю» для Токи было сущим наказанием. Он сразу терялся, бледнел, но не изворачивался, говорил правду.
Не плачь, Шурка, сказал Владимир. Я хоть и не знаю, что такое бензин, но знаю, что получить его для наших химиков не будет проблемой.
А автол? И ложечку бы солидола?
И этого тоже нет, сокрушенно проговорил Тока.
А как же ваши машины без смазки работают?
Подшипники из клингирита не требуют смазки, ответил Владимир. Но химики какую хочешь смазку получат.
Не надо ничего получать. Это вовсе необязательно. Пожалуйста!
Поздно, Шуриктеперь уже надо, и обязательно!
Где-то незнакомые мне люди по извлеченным из архивов техдокументам осваивали технологию получения бензина из нефти, которой на планете оставались крохи. И уже через пару дней прямо в лабораторию доставили одну тонну бензина и десять литров смазочных материалов. Работы у нас было очень много, заканчивалась подготовка к эксперименту по распаду вещества, а я не ко времени связался с мопедом, было просто неудобно, даже стыдно.
Иди, сказал Владимир. Бензин привезли. Стоп, подожди, вместе пойдем, мне тоже интересно.
Это было невероятно, чтобы Владимир из-за какого-то пустяка бросил неотложную работу.
Смазали ходовую часть мопеда, залили в бак бензин и стали заводить моторчик. Он не заводился, кашлял, чихал, стрелял. Все перепробовалибесполезно. Начали разбирать моторчик.
Иди, Володя, сказал я. У тебя же дело стоит.
Нельзя бросать друга в беде.
Скоро за Владимиром пришел Добрыня, сказал, что нужно срочно внести поправки итоже остался помогать. Потом за указаниями пришли супруги Марковы, появился встревоженный Тарас, узнать, куда народ подевался, за ним Захар и еще какие-то люди. И все полезли в мопед искать неисправность. Но дельного совета никто дать не могтехника старинная и довольно загадочная. Владимир пробурчал, что чрезвычайно умная башка придумала двигатель внутреннего сгорания и выбросил ненужную, по его мнению, пружинку.
Мне было неловко, что отрываю людей действительно от настоящей и важной работы. Я говорил «не надо, не стоит», но меня не слушали. Хотел было уже рявкнуть от всей души и прогнать всех в шею, но увидел идущую к нам Юлию. Девушка тоже стала помогать. Мопед разобрали до винтика, из любопытства выпустили воздух из шин, все перемазались, но все-таки разобрались что к чему. Были выточены и заменены поршневые кольца. Кое-как нашли выброшенную Владимиром пружинку и поставили ее на место. Мопед собрали. И, наконец, моторчик заработал, но с таким треском, что некоторые испуганно отскочили от него. Я прокатился вокруг скверика. Собралась толпа любопытных, мальчишки и девчонки бежали за мной. Прокатился и Владимир, и сказал, что давно не получал такого удовольствия. Ему особенно, да и другим тоже, нравилось то, что был треск и дым. Образовалась было очередь на прокат, но посмотрев на часы, Владимир неслышно присвистнул и ударил себя по бокам:
Неслыханное разгильдяйство! Мы не успеем сегодня пустить второй блок!
С этими словами он побежал в институт. Остальные бежали следом. Я остался один в окружении незнакомых мужчин, женщин и детей. Нервно отвечая на их вопросы, прислонил мопед к стене и побежал догонять сотрудников.
Первое время я стеснялся ездить на мопеде. А потом ничего, привык. Но треск при езде сильно смущал меня, уж я-то знаю, как он действует на нервы людей. Однако замечаний мне не делалитерпели. Может, знали, что это едет выходец из двадцатого векачто с него взять. А может, просто молчали из скромности. Тогда я сам завел разговор о треске с Владимиром.
Но ведь без треска мопед это уже не мопед, сказал он. Вся прелесть в этом. Но если ты хочешь, то я звякну в одно место.
И он звякнул. Пришли два парня с приборным ящичком, прослушали работу моторчика, что-то замерили, подсчитали и установили на раме крохотные цилиндрики. Мопед начал ездить бесшумно.
Глава 8
Сегодня эксперимент. Владимирхмурый, губы поджаты, неразговорчив. Что это, неуверенность? Но Юлия сказала мне, что наоборот, значит Володя в форме и уверен в благополучном исходе, он мысленно перепроверяет проделанную работу. В лаборатории собралось человек двадцать. Владимира это раздражало, хотя он и знал, что это не любопытные, а люди, желающие проверить созданную ими аппаратуру и заинтересованные представители других институтов.
В специальную мини-камеру положили килограммовый брусок свинца. Многослойный люк со множеством срезов проводов и каналов для циркуляции жидкого гелия закрылся. Включились криогенные и эмиссионные насосы и уже через минуту степень разреженности вакуума достигла одной стотысячной миллиметра ртутного столба. Вот это скорость! После этого включилась глюоно-кадмиевая установка, затем монотонно запел гиперонный излучатель. Разреженность в камере сравнялась с пустотой межзвездного пространства. Теперь высокий вакуум засоряли лишь атомы свинца, отрывающиеся со своего прародителясвинцового бруска. Ну и, конечно, вакуум еще пронизывали космические лучи и вездесущие нейтрино, в нем также были электромагнитные и гравитационные поля. И тогда за окончательную очистку взялся генератор поля первичности.
Наступил самый ответственный момент перескока энергии ядерного поля атомов свинца в ка-спираль и обратно. Лица у всех строгие, казалось, никто не дышал, жуткая тишина. И меня вдруг охватил страх. Сейчас случится нечто невероятное, брусок распадется на атомы, которые тоже развалятся и тут же мгновенно образуются вновь, но уже не в атомы свинца, а в другие атомы. Предвидеть и предсказать, какое вещество «слепится» из разрозненных частиц, было невозможно.
Всякая абракадабра может быть, еще вчера говорил Владимир.
Разумеется, при полном распаде килограмма вещества выделится колоссальная энергия, всю Атамановку снесет с лица земли, но было точно известно, что эта энергия перейдет в вакуумную энергию, а в момент возвращения «исчезнувших» сил она пойдет на создание нового вещества.
Напряжение достигло предела. До распада осталось секунда, полсекунды воображение рисовало нечто фантасмагорическое, что-то должно произойти, измениться. Но ничего не произошло, ни грома, ни молнии, ни треска, ни писка.
Вот и все, спокойно и тихо сказал Владимир, пуская воздух в шлюзовые камеры. Но прежде чем открыть люк, проверили показания приборов, способных по излучению, по спектру, по радиоактивности хотя бы приблизительно определить состав нового вещества и зарегистрировать вредные побочные явления. Приборы ничего не показали.
Владимир открыл люк и заглянул в камеру.
Вижу симпатичный шарик.
Робот юркнул в камеру и достал величиной с грецкий орех желтовато-бурый шарик, который на глазах покрывался слоем инея и хлопьями снега. Он интенсивно излучал холод. Добрыня натянул термостойкие перчатки и положил шарик на чашу весов. Как и следовало ожидатьровно килограмм. А потом за шарик взялись специалисты. Температура его оказалась минус 264 градуса по Цельсию. По физическим свойствам он был похож на металл, но не тепло , и неэлектропроводен. А с определением химических свойств зашли в тупик. Ни атомов, ни молекул. Спектр явно не выраженный, ни одному химическому элементу и близко не подходит. Кто-то высказал предположение, что это одна гигантская молекула или даже новый, устойчивый трансурановый элемент.
Эксперимент повторили, но вместо свинцового бруска в камеру положили старинную, двухкилограммовую гирю. Результат тот жедвухкилограммовый сверххолодный шар. Поставили мешочек с пескомшарик. Банку с водойвсе тот же шарик. Вроде бы ясно и понятно, из разных материалов получается всегда одно и то же вещество, можно заканчивать. Но Владимир с Добрыней упорно день за днем продолжали получать из камней, земли и разного хлама шарики всех калибров, начиная от макового зернышка и кончая величиной с арбуз, да еще ворчали, что нельзя сделать шар большего размерав люк не пройдет. Их не очень-то интересовала структура нового веществаэксперименты проводились не для этого, их интересовал механизм распада и синтеза, превращения и перераспределения энергий в малых объёмах, изменения в этих объёмах свойств обычного пространства. Обрабатывая результаты, Владимир с Добрыней были довольны и стали поговаривать о возможности спасти и вернуть на землю звёздных скитальцев Потапова и Попова.
Но тут началось нечто необъяснимое и невероятное. В один из дней в камеру положили семикилограммовую березовую чурку. Повторные опыты ни у кого интереса не вызывали, поэтому в лаборатории были все свои. Все шло как обычно, без грома и молнии, без писка и треска. Робот стоял наготове, чтобы прыгнуть в камеру за очередным шаром. Но из распахнутого люка раздалось яростное мяуканье, прямо кошачий рёв. Владимир остановил робота, заглянул в камеру и отпрянул назад. Лицо его было удивленным и глупым, он, казалось, потерял дар речи и поманил нас пальцем. Мы заглянули в камеру. По глянцевито-серому дну метался громадный кот, оставляя за собой красные пятна. Увидев нас, кот остановился, нервно подергал укороченным хвостом, с которого капала кровь, лёг и принялся лизать кончик окровавленного хвоста.
Это уже не бегемот, растерянно проговорил Владимир и полез в камеру. Он подал мне кота, кончик хвоста у которого был срезан как бритвой. Рана была свежей и кровоточила. Юлия принесла медицинский пластырь и наложила его на рану. Кот жалобно мяукал. Огромный котище, прямо рысь.
Хвост только что обрублен, сказал Добрыня. В камере должен быть его конец.
Нет там ничего, ответил Владимир. И шара тоже нет, и утащил кота на весы. Ровно семь килограммов. Березовая чурка превратилась в кота! Немыслимо! Но по виду, по повадкам это был котенок. И что-то в этом котенке было знакомое, где-то мы его видели.