Термин полет в подпространстве употребляется для наглядного обозначения волновых методов перемещения, когда корабль расплывается гравитационными волнами, собирающимися вновь в заранее намеченной точке. Если часть Вселенной, окружающую финиш, занимает другой расплывшийся звездолет, дело плохо, так как волновые пакеты, во избежание Суперпозиции, не должны проходить друг сквозь друга. К счастью, Галактический Устав дает простой выход из затруднительной ситуации.
Когда нудная процедура Обмена была окончена, Луус, в порядке проверки степени усвоения собственных мыслей чужим мозгом, попытался припомнить задание, по которому был послан. Кажется, сложный Цикл преступлений, связанный с ветвлением, парадоксами, многократным раздвоением Личности. Превосходно Преступники не уйдут от Наказания.
Луус по опыту знал, что чужой мозг очень быстро усвоит всю информацию, вложенную в него при Обмене. Еще он знал, что во время Обмена памятные кристаллы звездолетов также меняются содержимым и что сразу же по прибытии он сможет ознакомиться с заданием во всех подробностях.
Луус лишь не знал, что тот, с кем он сейчас обменялся, и был Роооз, объект Наказания.
8. На поверхности
И вот через полчаса я уже стою в лесу в нормальном ньютоновом поле, и что, по-вашемусоображаю, как быстрей добраться до порта? Ничего подобногостою, как последний на Земле тунеядец, торопиться которому некуда, и глазею сквозь иллюминатор скафандра на собственный посадочный бот, элегантно свисающий с местного дерева, издали напоминающего развесистую клюкву и одновременно баобаб с картины какого-нибудь современного живописца. Но вблизи оно уже ни на что не похоже потому что крона у него сплошная. И весь лес такой. Стволы как стволыкрасивые, красные до блеска а зеленые кроны хоть и прозрачные, но сплошные. Никаких листьев или веточек. Сплошные и прозрачные, как пластмасса. Словомрастения неизвестных ранее видов.
Потом я вновь прикидываю на глаз расстояние до последней ступеньки тридцатиметровой веревочной лестницы и еще раз удивляюсь, что ничего себе не сломал, потому что метров сто? По кронам ведь тоже не пройдешьони хоть и сплошные, но вязкие, как высыхающий клей. Пришлось бы парашют надевать.
Но в конце концов мне надоедает обозревать итоги столь прекрасно выполненной посадки, я подбираю с волнистого зеленого покрывала, которое здесь вместо травы (к счастью, оно не имеет ничего общего с высыхающим клеем), судовой журнал, пистолет, спальный комплект и другие совершенно необходимые мне предметы, всего 34 наименования, складываю все это в рюкзак, влезаю в лямки (попробуйте на досугене снимая скафандра!) и иду в ту сторону, где через какой-нибудь километр начинается открытое место, а там и порт. Я и промазал-то так, по глупости, шел на холостом ходу, чтобы чего не зажечь. Я же еще не знал, что против туземной флоры любой огнемет бессилен.
Так вот, шагаю я себе, размышляя о том, как неприятно идти по настоящей кислородной планете, не снимая скафандра, и о том, что это все-таки необходимо, потому что я же не знаю, хватает здесь обычной биопрививки или как. И вдруг гляжунавстречу мне ползет голый человек.
То есть он, конечно, не совсем голый; на нем клетчатая рубашка с закатанными рукавами, легкие мурманские брюки, но он зато без скафандра.
И я замечаю, что он очень странно ползет, волоча йоги в узких штурманских брюках, будто парализованный. И сразу же вижу, что за ним тянется мокрая красная полоса. Мгновением позже я улавливаю в лесу позади него какое-то движение, а еще через миг моя рука рвется в рюкзак за пистолетом. Идиотсунуть оружие на самое дно!
Представьте себе обыкновенную зеленую жабу. Большую, пятнистую, покрытую крупными бородавками. Увеличьте ее теперь мысленно в двадцатьтридцать раз, в зависимости от силы вашего первоначального воображения, чтобы в итоге у вас получилось существо длиной метра три. Раскрасьте его в наиболее неприятный для вас цвет и пустите полученное кошмарное чудище по следу изнемогающего от потери крови человека, и вы получите некоторое представление о зрелище, которое открывается перед моими глазами.
От меня до ползущего метров тридцать, а монстр преследует его короткими двухметровыми прыжками, временами почти тыкаясь уродливой мордой в его спину. То есть в его пятки, потому что бедняга еле ползет, волоча свои бессильные ноги. Я же пока мала сказать безоружендаже рюкзак никак не расстегну. Тогда я сбрасываю его на зеленую упругую подстилку и начинаю рыться в своих 34 наименованиях, пытаясь отыскать засунутый куда-то пистолет. Удается мне это, разумеется, далеко не сразу, потому что одновременно я стараюсь по мере возможности Держать в поле зрения ползущего и гигантскую жабу, которая, мне кажется, вот-вот кинется на несчастного.
И вдруг я становлюсь свидетелем совершенно невероятной картины. Этот парализованный ползущий внезапно вскакивает на свои больные ноги и производит в моем направлении рывок, достойный рекордсмена по спринту (не забывайте, что тяжесть здесь хоть и чуть-чуть, но все-таки больше земной). Одновременно кошмарное чудище прыгает метра на четыре, промахивается, я рву из рюкзака нащупанный наконец пистолет, но вижу, что стрелять мне больше не в кого, потому что чудище провалилось в яму или нору, которую я сначала не заметил, и издает теперь из-под земли жуткие раскатистые звуки напоминающие обыкновенное кваканье, аналитически продолженное в мегамир.
Тогда я переключаюсь на человека, который стоит сейчас лицом ко мне, и в мозгу у меня проносятся мысли о гипнозе, чудесах, страхотерапии и тому подобном, потому что зрелище он по-прежнему представляет собой весьма болезненное. Во всяком случае кровь так и хлещет. Моя рука нащупывает в рюкзаке пакет с медикаментами, но в этот момент бывший парализованный улыбается во весь рот, достает из-за пазухи нечто, подозрительно напоминающее сильно кровоточащий кусок говядины, показывает мне и говорит, ухмыляясь:
За сегодня я добыл уже двух жирных жабов. Здорово, правда?
Он так и сказалжабов. А в остальномправильный русский язык с приятным интерпланетным выговором.
Я подхожу ближе и заглядываю через его плечо в ловчую яму. Глубина там всего метра четыре, чудище пялится на нас влажными глазами размером с гнилую дыню и ревет во всю глотку, брызгая смертоносной- по крайней мере, так мне кажетсяслюной.
А они ядовитые, ваши жабы? говорю я с опаской.
Нет, отвечает мне бывший парализованный. Вовсе не ядовитые. Немного прожорливы, но от них легко удрать. Во всяком случае, бояться жабов необязательно.
Так на вашем сегодняшнем счету уже две? говорю я, стараясь не замечать его речевых ошибок.
Депарализованный смотрит на меня так, будто это у меня что-то не в порядке с грамматикой.
Да, говорит он. Утром копьем, а вот сейчас поймал живьем, в яму. Это большая удачадобыть за день двух жирных высококачественных жабов.
Здесь я не выдерживаю. А что делать, если выводит меня из себя эта его неправильность произношения?
Послушайте, говорю я. Почему вы так выражаетесьжабов? Вы же не скажете: Я убил двух лягушков.
Знаете, что он отвечает?
Отчего же, говорит он. Когда я убью лягушков, я именно так и скажу.
Это же неправильно, говорю я. Правильно будетжаб.
Как, по-вашему, он реагирует?
Конечно, нагло говорит он. Тут в яме сидит жаб.
Подумайте, какое упрямство! Но этого добра мне тоже не занимать.
Нет, говорю. Это убили вы жаб, а в яме сидит жаба.
Наоборот, говорит он мне, бесстыдно ухмыляясь. Я убил жаба, а в яме сидит жаб.
Не жаб, а жаба! говорю я, распаляясь.
Отчего же, примирительно говорит он. Данное животное называется именно жаб. Вот на Земле похожее, но сильно уменьшенное создание именуется действительно жаба.
Тут он с любопытством разглядывает мою покрасневшую физиономию, потом переключается на скафандр, будто только что его увидел, и произносит не без проницательности:
Вы, наверное, недавно прибыли?
Да, отвечаю. Только что.
Где же ваш корабль?