Ирина Игнатьева - День без смерти стр 23.

 Яэто совсем другое дело.

 Ты всегда так Ну, хоть посмотри, ветер-то какой! А нам идти Может, на ночь лучше остаться в Городе, а завтра, когда ветер стихнет, и пойдем?

Только тут Донован заметил, что ветер стал еще сильнее и свирепей. Целый ураган-суховей. Он перевел взгляд на Айю и увидел, что у нее рассечен лоб и из ранки сочится кровь. Дрожащими пальцами он стер ее со лба.

 Нет,  твердо сказал он,  пойдем в Деревню.

Ночь была ветреная, как и весь сегодняшний день. Мокрый ветер с моря крутил по Деревне песок и огромными горстями разъяренно бросал ого на стены кампалл. Айя давно уснула, а Донован без сна, закинув руки за голову, неподвижно лежал в своем гамаке. Глаза все еще немного ныли, но уже тише, успокаиваясь.

Ушли, подумал он с тоской. Ушли и бросили. Пришли, посмотрели, что тут делается, и ушли. Будто так и надо. Будто иначе нельзя. Да люди ли вы?! Можно ли, увидев все это, только сочувственно повздыхать, развести руками и уйти? Даже не попытавшись хоть чем-то помочь?

Он прикрыл глаза и представил, как за пределами атмосферы в безвоздушном, пустом, без единого звука, без этого воющего ветра и колючего песка в лицо, пространстве в полном соответствии с Положением КВВЦ тает патрульный корабль. Его корабль. Он зажмурился. Один. На тысячи парсеков

Айя зашевелилась в своем гамаке и сквозь сон зачмокала губами.

 М-м м-м Дылда м-м

Донован встрепенулся.

 Что?  осторожно спросил он, но в ответ услышал только успокаивающееся детское посапывание. Намаялась за день, подумал он. Устала.

Он снова лег. Нельзя мне сейчас отчаиваться. Нельзя. Знал, на что идешь. Впрочем, знал ли? Делать тут что-то нужно, чтобы прекратить эту бессмысленную бойню, а не сидеть, сложа руки, и ждать, пока через два месяца сюда прибудет экспедиция КВВЦ. Тогда уже будет поздно. Он вздохнул и потер пальцами виски. Голова болит Есть вообще-то одна мысль: клин клином вышибать, игруигрой. Только вот какой? Какая игра для детей увлекательней, ну пусть хоть на чуть-чуть притягательней, чем игра в войну? Он перебрал в голове все детские игры, которые ему приходилось разучивать с детьми в детском саду, но так ничего подходящего и не нашел. Был бы Цел Купол, можно было бы собрать народец и показывать им целыми днями Землю, чтобы хоть на время отвлечь их от войнухи А так, ну что он один может сделать? Ни краулера, ни защитного шлема Хотя, может быть, это все и к лучшему, что нет у тебя ни Краулера, ни защитного шлема. К ним нужно идти открыто, не прячась, с чистыми руками, открытой душой и добрыми помыслами.

Донован вздохнул. Именно с добрыми помыслами А сейчас тебе нужно спать, подумал он. Выспись-ка получше. Утро вечера мудренее. Сегодня тебе все равно ни до чего толкового не додуматься.

И он закрыл глаза. Сперва перед глазами была темнота, почти такая же, как и в кампалле, такая же черная, но в то же время какая-то ватная, застойная, не ограниченная тростниковыми стенами, беспредельная, как Вселенная. В ней не было ни кругов, разноцветных и наплывающих друг на друга, ни мерцающих точекмозг Донована настолько устал, что не проецировал на темноту уже ничего. Но затем темноту все-таки заволокло серым туманом, и из него выступило лицо Кирша.

Кирш уже давно ждал его. Очень давно

Зачем ты меня ждешь?  спросил Донован.  Зачем ты вообще пришел?

Кирш молчал. Глаза его смотрели пусто, с безграничной усталостью. Как тогда.

Ни к чему тебе было приходить. Я не звал тебя.

Кирш вздохнул.

Поговорим?

О чем? О чем мне с собой говорить? О Войнухе? Наговорились

О Войнухе.

Не хочу. С тобойне хочу.

Кирш снова вздохнул.

Спасибо тебе,  сказал он.  За арлет. Сам бы я не смог.

Донован застонал.

А я смог?! А я, тебя спрашиваю, смог?! Уходи!

Он замотал головой, открыл глаза, и Кирш пропал. Тяжело дыша, заворочался в гамаке, вытер со лба холодный нот. Вспомнилось: и совесть меня не будет мучить. Он скрипнул зубами, Да, не будет.

Чтобы хоть как-то успокоиться, он начал про себя считать числа, сбился, еще раз начал считать и снова сбился. Нет, сказал он сам себе, это не поможет. Давай что-нибудь другое. Можно, конечно, стихи. Только чтобы они были отрывистые, резкие. Он вспомнил бешеную гонку по Городу и свистопляску в памяти киршевой песенки Испытательный полигон. Нет, подумал он, хватит с меня стихов.

Донован снова заворочался в гамаке и тут, сквозь завывание ветра и шелест песка за стенами кампаллы, услышал тоненький мышиный писк. Он приподнялся на локтях и прислушался. Пищало в кампалле. Тогда он протянул руку над собой, погладил светляк, и он загорелся блеклым оранжевым светом. Писк доносился из-под одежды, брошенной на один из пуфиков, словно какой-то зверек забрался в нее, запутался и не может теперь выбраться.

Донован вздохнул, вылез из гамака и приподнял одежду. Никого. Тогда он осторожно тряхнул, и тотчас кто-то тяжелый прошелестел по складкам куртки, прыгнул на пуфик и, мигая зеленым светящимся глазом, скатился на пол.

Донован остолбенел. На полу лежал карманный передатчик, пищал и подмигивал сигнальной лампочкой.

Кто это? Кто это может быть, ошеломленно подумал он. Он нагнулся, взял в руки передатчик и машинально утопил клавишу приема. Передатчик еще раз мигнул, и тотчас пространство кампаллы заполнила рубка корабля.

Прямо напротив Донована сидел Нордвик, взъерошенный, злой, с черным от бессоницы лицом и красными набухшими глазами.

 Наконец-то,  вздохнул он и привычным жестом потрогал свое изуродованное ухо.  Здравствуй, Донован. Уменьши изображениебатареи передатчика еще понадобятся.

Донован послушно покрутил ручку регулятора. Ярко освещенная рубка пропала, снова появились стены кампаллы, и только посередине, в своем кресле, остался сидеть Нордвик, фосфоресцирующий, как приведение- освещение в рубке было гораздо сильнее, чем в кампалле.

 Здравствуй,  протянул Донован. В голове назойливо вертелось: почему они не улетели? Почему? Что им еще надо?

 Почему вы еще не улетели?  спросил он и тут же понял.  А, забыли попрощаться! Врожденная вежливость и доброта Ну, что ж, попутного вам ветра, как говаривали во времена парусного флота  Он попытался как можно более язвительно усмехнуться и выдохнул:В корму!

Нордвик недоуменно застыл, затем лицо его страшно передернулось, и он изо всей силы ударил кулаком по невидимому для Донована пульту.

 Мальчишка!  заорал он.  Ты что себе думаешь?! Один ты у нас такойблагородный и самоотверженный?! А остальные всетрусы и подонки?!

Донован потерял дар речи. Сперва он был просто оглушен акустическим ударом и хотел тоже взорваться, но тут до него начал доходить смысл сказанного.

 Ты еще в куклы игрался,  бросал ему в лицо Нордвик,  когда я в Сандалузе потерял всехдрузей, жену, детей!..

Он осекся, и лицо у него вдруг стало старым к дряблым, и стало видно, что память об этой катастрофе так и не зарубцевалась у него в душе, лишь стянув ее таким же безобразным шрамом, как и шею. Он прикрыл глаза, вздохнул и осторожно, как в первый раз, потрогал свой шрам.

 Да и не в том дело, потерял кто-то кого-то или нет,  тихо сказал он.  Просто я не знаю у себя на корабле человека, который бы смог сейчас отвернуться от Сказочного Королевства, уйтии жить потом со спокойной совестью.

Донован почувствовал, как у него в груди начинает больно таять смерзшийся комок, глаза застилает пелена, все вокруг расплывается, и ему показалось, что он теряет сознание. На руки упало что-то теплое и маленькое, как бусинка, потом еще и еще и покатилось с рук на землю. И тогда он понял, что это просто слезы.

Нордвик посмотрел на Донована и замолчал. Он понимал его. Он понимал его с самого началаеще когда эта троица: Алексей Рюмми, Кирш Алихари и Донован Малышев, обнаружив на Сказочном Королевстве цивилизацию, не смогли пересилить себя и покинуть планету. И он понимал его сейчас.

 Донован,  сказал Нордвик,  мы идем на посадку. К сожалению, там у нас внизу песчаная буря и мы ничего не можем различить. Будь добр, дай нам пеленг.

1972 г.