Новый 17-ый год справили тихо. Аня в празднике уже никак не участвовала, она неуклонно превращалась в младенца. Пускала пузыри, совала в рот ледяные из холодильника резиновые игрушки, ее ноги и руки никогда не находились в покое, они непроизвольно, хаотично вздрагивали и подергивались. Ника внезапно совершенно перестала ревновать Аню к родителям, наоборот, она, считая ее своей и только своей, не разрешала Яше с Линой лишний раз Анечку потрогать. Дети норовили ее таскать, и взрослые боялись, что они Аню уронят. Она становилась для них игрушкой, и девочкам очень хотелось ее кормить и переодевать. Лина сноровисто совала Ане в рот ложку с овощными пюре, Ника вытирала салфеткой ее замызганный рот, и только Яша быстро потерял к девочке интерес. Ему не удавалось придумать, что с ней делать. Пару раз он бросал ей мяч, мяч Аню толкал, она валилась и Яшу ругали.
Маленький ребенок совершенно заполонил Лидин дом. Везде валялись игрушки, одежда, лежала открытая пачка подгузников, к столу был приставлен высокий стул. Теперь Лида полностью подчиняла свое расписание детским кормлениям и сну. Сейчас Аня уже не могла ходить, но еще пару недель назад она передвигалась на толстых маленьких ножках, мягко падала на попу и Лида ее машинально подбирала, никогда, боковым зрением не выпуская ребенка из виду. Ползала Аня плохо и совсем недолго. То-есть быстро и правильно ползать она не научилась, просто не хватило времени. Обычно ребенок ползает все лучше и лучше, а Аня, наоборот, через несколько дней совсем разучилась это делать. Она подолгу лежала на спине, уставала и начинала хныкать. Перевернуться на живот у нее не получалось.
Зима заканчивалась. Все собрались у Лиды за столом. Из монитора доносилось кряхтение: Аня просыпалась, Лида пошла за ней и принесла маленькое упитанное тело, по хозяйски приткнувшееся к ее груди. Кате тоже хотелось Анечку подержать:
Дай мне ее. Я подержу, а ты ешь спокойно.
Бери. Она сейчас начнет плакать. Ее надо кормить.
Не начнет. Да, Анечка? Не начнешь? Катя разговаривала с младенцем, органично вступая в роль матери грудного ребенка. Аня засовывала в рот пальцы.
Дайте ей соску. Что она у вас руки сосет? Феликс по старинке считал, что руки грязные.
Ничего, пап, она должна все брать в ротЛида резонно полагала, что папа давно про младенцев все забыл.
Она может заболетьвозражал Феликс и тут над столом повисло тяжелое молчание.
Каждый понимал, что Аня не заболеет. Доктор Колман им давно объяснил, что обычных детских заболеваний бояться не следует. Аняособый ребенок, с необычайно хорошим иммунитетом, ее сопротивляемость заболеваниям практически стопроцентна. Была и еще одна причина, почему не стоило бояться Аниных болезней. Она просто не успеет заболеть. Никому не придется давать ей микстуры и измерять температуру. Они бы все хотели это делать, но знали, что их желание невыполнимо. Аню надо было отвезти в Лаборатории буквально на днях и это была самая для них всех больная тема.
Они знали, что это предстоит, но им казалось, что все будет нескоро. А сейчас, когда это наступило, оказалось, что все не так, как они думали: девочка не была нелепым, докучливым, нежеланным младенцем, в которого диким образом превратилась мать. Об этом никто не думал. Анечка была «не мать», она была просто ребенок, их ребенок, расстаться с которым представлялось теперь невыносимым. Им хотелось бы, чтобы Аня жила с ними как можно дольше, Лида была готова и дальше менять ей штаны и совать в рот каши. А теперь получалось, что надо взять своего ребенка и отвести его в другой город и там навсегда отдать в чужие, равнодушные руки. Это было ужасно, бесчеловечно, дико.
В Лабораториях их предупредили, что последний период регресса может произойти так молниеносно, что они просто могут не успеть привести Аню, чтобы подключить ее к аппарату искусственной плаценты, и тогда эмбрион неминуемо погибнет. В этом случае промедление было слишком опасно. Феликс начал этот неприятный разговор, который должен был начаться, хоть все и хотели бы его избежать:
Ну, ребята, наверное, уже пора. Я получил мейл от Колмана. Нам надо спешить. Кто поедет? Лида ты, или опять Катя?
Я отвезу, толькоможет еще рано?
Нет, Лид, ты же знаешь, что ждать нельзя. Я Саше звонил, он приедет на следующие выходные, а на понедельник заказывайте билет. Ты, Лида, наконец будешь свободна.
Пап, ну зачем ты? Я не хочу быть свободной от Ани.
Я знаю, ночто тут говорить. Мы все не хотим. Простопора. Посмотри на нее. Осталось чуть-чуть, и мы даже не знаем сколько. Речь может идти о нескольких днях.
А дети?
Ну, зачем ты опять? Что дети? Они же знают, что Аню надо везти в больницучто это еще раз обсуждать? Не надо.
Может они мне там разрешат с ней побыть. Я попрошу.
Они, Лида, не разрешат. К тому же они сами немедленно переправят Аню в Балтимор в Хопкинс или в Нью-Йорктам есть оборудование и они ассоциированы с ФБР.
А как мы узнаем о результате ? Ну, что все получилось?
Колман обещал сообщить.
А что действительно, для нас нет никакой возможности узнать об этой семье?
Хватит, Лида, перестань.
Феликсу теперь хотелось поскорее с этим покончить. Лида с его точки зрения была конечно неправа, не стоило так привязываться к девочке. Подумав так, он сразу поймал себя на том, что мысленно называет Аню «девочкой», а ведь этозабыл он что ли? Получалось, что немного уже забыл.
К концу недели приехал Саша, Феликс поехал за ним в аэропорт, он теперь очень часто туда ездил, встречал рейсы из Вашингтона. Саша лег спать в гостевой, не недавнего времени Аниной комнате. Перед сном они включили телевизор, но Саше явно были неинтересны русские фильмы и передачи, которые Феликс смотрел. Он видел, что отец очень сдал, замотан и подавлен, он был готов помочь, за этим и приехал, нокак тут поможешь:
Как ты, пап?
Что ты спрашиваешь? Через два дня все для нас закончится. Я просил тебя приехать, а теперь даже не знаю, что я от тебя хотел
Я к тебе приехалк вам. Мы сейчас должны быть вместе. Мамы-то все равно уже нет
Ты думаешь?
А ты не думаешь? Я с ней виделся тогда в Вашингтоне. Там была ещемама, молодая, новсе еще она. А сейчас, мне на девочку интересно посмотреть, но не болеене знаю, как объяснить
Да, можешь не объяснять. Я понимаю. Это очень дорогая нам девочка, особенно почему-то Лиде, но, ты прав: это не мама.
Пап, скажи мне: ты бы предпочел, чтобы она умерла? Я имею в виду совсем умерла
Нет, пусть снова живет. Ее просто не будет для нас, но она будети это хорошо. Ты так не думаешь?
Да, мне все равно. Просто ей выпало еще раз пожить, пусть хоть 4 года, пусть в режиме «ускоренной перемотки», но все-таки еще раз. А мы видели, какая она была давно и даже еще до нас. Это уникальный опыт, а нужен он был нам или нетя не знаю. Ладно, я пойду спатьладно?
Они легли и оба очень долго не могли уснуть. Саша уснул уже после того, как через ручей на старых фермах запели первые, нелепые в городе, петухи. «Ох, у них тут полная деревня»успел подумать он. «Завтра пойдем к Лидке, с постными рожами сядем за стол и будут у нас совершеннейшие поминки»Саше хотелось бы все сделать как-то по-другому, он всегда страшно боялся фальши и пошлости, но ничего другого он придумать не мог. Наутро он заметил, что они с папой называют ребенка «девочкой», избегая имени Аня. «Мамой» ее уже очень давно никто из ребят не называл, слишком это звучало по-дурацки. Феликс не признался, что ему тоже об этом подумалось.
Лиде пришлось вставать очень рано. Анечка проснулась и в монитор они с Олегом слушали ее агуканья, минут через десять ребенок заплакал, требуя внимания и Лида, помыв и сменив девочке штаны, взяла ее к ним в постель. Аня улыбалась беззубым ртом, трогала Олега за нос, смешно морщилась и с остервенением сосала пальцы. Лида встала и понесла ее вниз кормить. Все позавтракали, пришла Катя и они вдвоем стали готовить еду на вечер. Включили музыку и сразу создалась атмосфера ожидания праздника, гостей, а тут еще Саша приехал
Я так по Сашке соскучилась, а ты, Кать?
Я тоже, да только он по нас не слишком скучает. Родители его всегда защищают.
Лида осеклась, употребив слово «родители». Теперь нельзя их было считать одним целым. Оставался один папа. Папа без мамыэто было так странно. Что теперь будет с папой? Как он будет жить?