На следующий день она попросила увольнение на два часа и отправилась в больницу.
Могу я взглянуть на списки доставленных вчера с места ведения боевых действий? взволнованно спросила она у администратора на пропускном пункте, среди них должна была быть моя сестра. Мне сообщили
Белка ни в чем не была уверена, но она понимала, что ради праздного любопытства никто не станет просматривать списки, нужны конкретные причины для этого, и, разумеется, гораздо более веские, чем случайно мелькнувшее с расстояния в добрую сотню метров сходство.
Я могу взглянуть на телеграмму? На уведомление? деловито спросил администратор, вскинув на неё внимательные глаза.
Да, да, пожалуйста сказала Белка, делая вид, что обшаривает карманы форменного кителя с нашивками СР на плечах, Ой, добавила она спустя минуту, кажется, нет ничего, забыла, извините Она сделала вид, что собирается покорно удалиться ни с чем, старый трюк, и в последний раз скорбно взглянула на администратора.
Ну ладно, буркнул он недовольно, я понимаю, вы волнуетесь. Всякое бывает. Как зовут вашу сестру?
Мидж. Мидж Хайт, поспешно выпалила Белка, стараясь не выдавать радости.
Администратор постучал по клавишам, близоруко сощурившись, провел пальцами по большому монитору.
Так точно! радостно объявил он, есть такая! Мидж Хайт, второе хирургическое, четвертый этаж, первый пост, палата десять. Ступайте, барышня.
У Белки обмякли ноги.
Спасибо, пробормотала она ослабевшим голосом и юркнула в дверь.
«Мидж здесь! Она ранена, и, вероятно, серьезно.»
Прежде война никогда не задевала Белку непосредственно, она всегда была где-то рядом, доносилась далекими отзвуками новостных хроник, но никогда ещё она не подбиралась так близко, никогда ещё не представала во всей своей страшной откровенности. А теперь, когда совсем рядом, за стеной беленого больничного корпуса оказалась её знакомая, Мидж, можно сказать, подруга детства, Белка вдруг поняла: война совершенно реальна, она есть, и пока она продолжается, никто не может быть уверен в том, что её холодная крепкая рука не протянется к нему, чтобы одним прикосновением разрушить его хрупкое личное благополучие.
С колотящимся сердцем она поднялась по лестнице. Ребенок, ощутив, вероятно, её волнение, обеспокоенно заерзал внутри. Живот несколько раз вспучился под тонкой футболкой и затих.
Сумрачный коридор с высоким потолком. Закрытые двери палат. Тонкие полоски дневного света из-под них. Молочные пятна замазанных краской стекол. Вот она. Номер десять.
Белка немного постояла под дверью, пытаясь унять пульс, и решительно нажала на ручку.
Девушка на койке у окна обернулась.
Белка вздрогнула. Это действительно была Мидж. Точь-в-точь такая же, как в день своего отъезда из Норда, смуглая, мускулистая Мидж, она нисколько не изменилась разве только была острижена наголо, и жестким ежиком топорщились теперь её отрастающие темные волосы. Лицо Мидж в нескольких местах заклеено было пластырем по всей видимости, царапины но в целом выглядела она неплохо. С радостным облегчением Белка метнулась к койке.
Кто пришел сказала Мидж со сложной грустной улыбкой. Ну садись, что ли Вон там возьми табуретку. Экий шар! И как ты ходишь-то вообще?
Да Сама не знаю. Привыкла. Ко всему можно привыкнуть, суетливо тараторила Белка, подтаскивая шаткую трехногую табуретку, ты не представляешь, как я рада. Так рада
Мидж следила за нею взглядом и уже не улыбалась. Потом сказала, понизив голос:
Ты не шуми только, её прооперировали утром, пусть она спит, Мидж указала кивком головы на соседнюю койку.
Там лежала девушка, вся голова которой была обмотана плотными, в нескольких местах пропитавшимися кровью стерильными бинтами.
Белка опустилась на табуретку. Сначала она смотрела в сторону спящей, при виде тугой белой повязки, скрывающей нечто, бывшее когда-то лицом, возможно, даже красивым, что-то ужасное мелькнуло в её сознании и пропало, к счастью, молниеносно, Белка не успела додумать это до конца Потом она повернулась к Мидж. Та лежала неподвижно, не сводя с гостьи своих блестящих темных глаз. Белкин взгляд проплыл по поверхности одеяла, и только сейчас, внезапно почувствовав дурноту и холодок в затылке, она заметила, что там, где должны были лежать, как полагается, вместе, ноги Мидж, одеяло обрисовывало силуэт только одной из них только одной! а рядом Рядом была пустота Одеяло круто опадало где-то в районе середины бедра. Титаническое усилие воли понадобилось Белке, чтобы никак не выказать охватившей её паники Но всё-таки она вздрогнула. Слишком уж неожиданно пришлось ей столкнуться лицом к лицу с этим страхом, знакомым, наверное, каждому с самого детства брезгливым страхом увечья. Он промелькнул на её лице, страх, стремительной холодящей тенью. И это не укрылось от Мидж.
Ну расскажи мне, что-нибудь промямлила Белка, отводя взгляд и теребя полу наброшенного на плечи форменного кителя, про войну Какая она?
Не знаю, ответила Мидж, она разная. Такая же, как и обычная жизнь. Сегодня одно, завтра другое. И люди разные, есть товарищи, а есть предатели, она улыбнулась странно, точно сделала акцент на этом слове, только одно я могу тебе точно сказать. Война обнажает человеческие внутренности, в прямом и в переносном смысле, она потрошит нас, делает явным неявное, и знаешь что? внутри, оказывается, мы почти совсем одинаковые мы все состоим из страха и надежды, из надежды и страха, только из двух этих компонетов всего из двух! они то и есть кровь нашей души
Белка немного пришла в себя. Она старательно избегала смотреть на страшный провал белоснежного больничного одеяла, бегала глазами, теребила пуговицы кителя. Как известно, чем больше боишься выдать себя, тем более неестественно держишься. А Мидж всё видела. Её внимательные темные глаза примечали теперь малейшие перемены в лицах, она вернулась с войны совершенно другой. На смену стремительной залихватской бесцеремонности пришли рассудительность и спокойствие.
Не напрягайся, сказала она снисходительно, взглядом указывая Белке на свою единственную ногу, я сама уже почти привыкла. Не ты что ли минуту назад говорила, что ко всему можно привыкнуть? и Мидж снова улыбнулась. Сложно, неоднозначно. Эта улыбка была как небольшой бриллиант со множеством граней всё слилось в ней: и грусть, и самоирония, и болезненное понимание того ужаса, который охватывает здорового человека рядом с увечным, Давай поговорим лучше про наших, ты кого-нибудь видела с тех пор как уехала?
Нет, сказала Белка.
А Малколм? улыбка раненой немного изменилась. Она сверкнула новой, тонкой и острой гранью.
Белка испугалась. Ей почудилось, что Мидж уже заранее знает всё, но специально тянет время, выпытывает, разглядывает под микроскопом её стыдный мелкий страх.
Я не знаю. Он уехал. Ему предложили работать моделью, и он уехал, пробормотала она с опущенным взором.
Мидж вздохнула. Длинно, разочарованно.
Так я и думала.
Белка почувствовала облегчение. Ей показалось, что опасность миновала.
Другого никто и не ожидал, прощебетала она, куда он ещё годился?
Да я не об этом, сказала Мидж, глядя в потолок, я о тебе. Как только ты вошла, я поспорила сама с собой скажешь или нет. Выходит, та часть меня, которая предполагала о тебе самое худшее, оказалась права.
Белка застыла на стуле. Она слегка ощетинилась в ответ на обвинение, скрытое в обращенных к ней словах, и приготовилась отражать атаку.
Мне рассказали обо всем, продолжала Мидж, я встретила кое-кого из нашей компании ещё год назад, после первого ранения, меня тогда сразу после госпиталя направили в учебку, инструктировать новобранцев, она замолчала и посмотрела на Белку в упор, ты поступила так, как обычно поступают шестерки. Могла бы и написать. Я не уверена, что поняла бы тебя тогда, но хотя бы попыталась. А так Втихаря Шакал никогда не попросит у льва кусок мяса. Он стащит его, пока тот отвернулся.
Но он сам пробормотала, побледнев, Белка.