Не думаю. Если бы знали, он бы объявился. Потому что иначе у них возникнут большие неприятности. Он махнул в сторону окна. Таймер приближался к нулевой отметке. А теперь давай посмотрим.
Прозвенел сигнал. И в ту же секунду линия горизонта, граница между черным небом и белым холмом, озарилась голубым.
Та Шу вскочил на ноги, переполняемый чувствами. В легкой лунной гравитации любое необдуманное движение могло сшибить с ног. Но увидев эту потрясающую синеву, он не мог не качнуться вперед, а потом шагнул назад, чтобы восстановить равновесие. Он протянул руку и дотронулся до холодного оконного стекла, понимая, что может заляпать пальцами чистейшую поверхность. Голубая точка на горизонте расширилась влево и вправо и слегка побелела: океан покрывали облака.
Ты когда-нибудь видел чистый синий цвет? спросил Та Шу.
Конечно. Чистейший. Тихий океан занимает почти половину Земли, и иногда над ним нет облаков. И порой он появляется первым.
Наверное, очень красиво.
Да, кивнул Чжоу. Всегда. Ты видишь свой дом. И чувствуешь, что это твой дом.
Да. Та Шу приложил руку к сердцу. Это что-то вроде голода. Или страха.
Ностальгия, предположил Чжоу. Или гордость.
Чжоу использовал для обоих понятий западные названия, и Та Шу покачал головой, словно обдумывая это.
Мне кажется, лучше всего это описали предки, сказал он. Те, безымянные, давным-давно. И в доказательство продекламировал свою любимую поэму в стиле юэфу, которая выглядела как нельзя более подходящей к этой минуте:
Вновь и вновь ухожу, ухожу.
Покидаю тебя наяву.
Промеж нас расстояний лес,
Мы на разных концах небес.
Путь-дорога длинна, нелегка.
Как нам встретиться, где и когда?
И разлука грядет на века.
Солнцу омут сплели облака.
Я блуждаю, вернуться нет цели.
О тебе мыслистарости трели.
Месяца и годавсе, прощайте.
Все забудьте! И больше ни слова!
Лишь с удвоенной силой вкушайте.
О да, юэфу, сказал Чжоу. Похоже, они уже тогда все знали, правда?
Да.
Та Шу мотнул головой на их родной дом, превратившийся в голубой полумесяц над белым холмом, размером не больше ногтя, но когда Земля взойдет полностью, то станет вчетверо шире, чем Луна, видимая с Земли, то есть по площадив четырнадцать раз больше.
Она так прекрасна! воскликнул Та Шу, нетерпеливо ожидая, когда Земля покажется целиком. Именно об этом всегда и говорили древние поэты.
Чжоу кивнул.
Вот почему мы здесьчтобы увидеть такие восходы и закаты.
И сколько времени она висит на небе?
За два дня она восходит полностью, и после этого видна около шестнадцати дней, а потом снова скрывается на восемь, до следующего месяца.
И эта зона составляет двести километров в ширину?
Да, если считать ту часть, где над горизонтом встает лишь узкая полоска Земли. Конечно же, мы ведем строительство в том месте, где ее видно максимально.
Та Шу смотрел, как их родной мир взбирается над холмомтак медленно, что и не заметишь движение, хотя теперь голубой полумесяц стал больше.
Она выглядит даже больше, чем на фотографиях, тебе не кажется?
Вероятно, из-за того, сколько внимания мы ей уделяем.
Или любви, сказал Та Шу.
Или из-за наших страхов! Все-таки это наш дом. Большой, но в то же время маленький. И мы так далеко от него забрались.
Некоторое время они смотрели на Землю молча. Голубой, цвет жизни.
Похоже, дома не все гладко, сказал Та Шу, чтобы посмотреть, как отреагирует старый приятель.
Да. Многие встревожены.
Может, партия распустит народ и выберет себе другой.
Кто это сказал? рассмеялся Чжоу.
Бертольд Брехт.
Ах да. В прошлом году в одноименном кратере ставили пьесу «Жизнь Галилея».
В кратере Галилея или в кратере Брехта?
Кратер Брехта? Он же на Меркурии.
Та Шу покачал головой.
Не думаю. Пока что Коммунистическая партия еще не отправляла туда актеров.
Они засмеялись.
Ты ведь не член партии? спросил Чжоу.
Нет. Геомантов и поэтов не особо жалуют.
Но ты же знаменитость. А поэзия ценится высоко. Я слышал, что председатель Мао любил писать стихи.
И да, и нет. Моя поэзия уже в прошлом.
Правда? Чжоу показал на вид из окна. И даже это не вдохновит твое перо?
Нет. Антарктика научила меня, что иногда в языке не хватает слов. Думаю, это как раз тот самый случай.
Тебе не стоило бросать поэзию. Все мы в молодости зачитывались твоими стихами.
Это было давно. Когда люди еще читали стихи.
Думаю, и до сих пор читают. Браслеты прекрасно для этого подходят. И к тому же мы сейчас в такой поэтической ситуации! Нам стоит поступить как Ли Бо и Ду Фуразделить бутылку вина и обмениваться стихами о том, что мы видим.
Мысль о вине мне нравится.
Чжоу засмеялся, подошел к шкафчику и налил по бокалу.
Вино бесполезно без поэзии, сказал он. В таком случае оно всего лишь этанол, яд.
Возможно. Они чокнулись и отпили по глотку. За лунную богиню Чан Э и ее эликсир бессмертия.
И за ее преданность своему мужу И, добавил Чжоу.
За преданность? А я думал, что она украла у него эликсир бессмертия.
Нет. Она выпила его, только чтобы не дать Фен Мену его украсть. А потом она улетела на Луну, чтобы это скрыть.
А мне это кажется подозрительным, сказал Та Шу. Он пытался припомнить миф. Чан Э не только украла у мужа эликсир бессмертия, но и забрала его кроликаименно этого кролика теперь видно, когда смотришь на полную лунукролик И, помешивающий в миске эликсир бессмертия. Что-то в этом роде.
Теперь Земля превратилась в тонкий бело-голубой полумесяц над белым холмом.
Под облаками виднелся клочок суши с разными узорамизелеными и коричневыми. Удивительно, сколько деталей удалось разглядеть на таком расстоянии.
Погоди-ка, сказал Та Шу, это же низ Южной Америки, только направленный вверх?
Мы ведь в Южном полушарии, не забыл? А значит, вверх тормашками, если можно так выразиться.
Ну конечно. Мне бы следовало знать, как геоманту.
Но ты ведь не настоящий лунатик, дружище, пока еще нет.
Та Шу зачарованно уставился на голубую планету, рассматривал через окно ее очертания. Какой же это сложный мир. Даже Китай никто не в состоянии понять. А если прибавить весь остальной мир
Два друга пили вино и наблюдали за вырастающей за окном планетой.
Чжоу налил еще по бокалу. Они сидели у окна и разговаривали о былых временах. Через некоторое время Чжоу снова предложил поиграть в древних поэтов. Та Шу выпил уже достаточно, чтобы согласиться, предупредив приятеля, что будет придерживаться лаконичного стиля, который развил в Антарктиде и который хорошо ему послужил, по крайней мере, пока он совсем не покончил с поэзией.
Та Шу задумался и что-то написал. Когда Чжоу Бао попросил его прочитать, он продекламировал:
Холмы белеют, и чернеют небеса.
Меж ними что лежитне описать.
Чжоу наклонил большую голову, так что она, казалось, вот-вот скатится с плеча.
Может, тебе следует задуматься над тем, что краткость была присуща твоему стилю в середине жизни. В юности ты был цветист, как Хань Юй. В зрелом возрасте стал краток. Может, пришло время подумать над конечным стилем?
Та Шу кивнул, размышляя. Хотя он не думал об этом в таких терминах, но вдруг его осенило, что Бао может быть прав. Несомненно, в последнее время у него возникали порывы писать стихи.
Чжоу прочел свой вариант:
Под звездами, что с детства душу грели,
Сидели мы, на мир смотрели.
Там жизни долгие, далекие планеты.
Года их всех уносят, как кометы.
В одно ты можешь верить точно,
Найдешь свой дом ты днем и ночью.
И даже если на Луне ты будешь,
Свой дом ты не забудешь.
Для слова «дом» он использовал слово лаоцзядом предков, место, откуда ты родом. Дом твоего сердца.
Отлично! сказал Та Шу. Ты и сам теперь поэт.
* * *
Позже, когда Та Шу готовился ко сну, но еще до того, как комната начала вращаться в центрифуге, в дверь постучал Чжоу.
Новые сведения, сказал он, приподнимая запястье, чтобы продемонстрировать браслет. Только что прямо в центре нашего комплекса на Южном полюсе высадились американцы. Говорят, хотят построить ретрансляционную вышку на Пике восьмидесяти одного процента вечного света.