Вокро только что возвратился из путешествияисследования далеких стран.
Нам подали обед в маленьком отдельном зале, и разговор сразу стал интересным и задушевныму нас было столько общих переживаний и воспоминаний. Беспрестанно слышалось: «А помнишь ли ты?..», воспоминания о литературных стремлениях и увлечениях сменяли воспоминания увлечений в Латинском квартале. Шампанское окончательно сблизило наши воспоминания; казалось, что мы никогда но расставались и все невзгоды теперешней жизни были забытымы наслаждались нашими давно минувшими радостями.
Между тем, кто-то назвал Сину-Ко-Ки-У, нашего товарища по лицею, сына негритянского короля. Вокро нервно вздрогнул.
Этот отвратительный негр, пробормотал он.
Как «отвратительный негр»? возмутился Докон, Да ведь это же был ваш самый близкий друг. Он ни на шаг от вас не отходил, подражал вам во всем, даже одевался у вашего портного. Его облик несколько приближался к вашей внешности, и мы прозвали его тенью Вокро, что, впрочем, и подобало негру.
Я нисколько не отрицаю всего этого, ответил наш ученый, я даже напомню вам больше: он отнял у меня мою прекрасную Эмму, вероятно, тоже из подражания. Бедняжка Эмма полюбила его и так к нему привязалась, что, когда Сину-Ко-Кн-У призвали на родину, она уехала с ним. А потом? Я думаю, что никто из вас больше о ней не слыхал?
Да, в самом деле. Какая постигла ее участь? Странная судьба, сказал я. Представляю себе Эмму любимицей Сины, обожаемой, как божество и ненавидимой чернокожими подругами Но как бы ни было, у нее с Синой есть доброе прошлое: наш блестящий Париж, искусство, наша литература, все то, что научили Сину любить и понимать вы, Вокро.
И до такой степени, что он повез с собой большую библиотеку, прекрасно составленную; я это знаю потому, что присутствовал при его отъезде и однажды, в скверные минуты, эти книги меня немного утешили.
Но хотите ли вы сказать, что вам попалась эта библиотека во время ваших бедственных странствований?
Не только библиотека, но и сам Сина-Ко-Ки-У Это происшествие стоит рассказать подробно. Придется вам напомнить, что Сину вызвал отец домой в разгар своего восстания против французского правительства. Восстание вскоре усмирили, сам король был взят в плен, сын его, Сина, бежал на восток, где и воцарился. Я, конечно, и не подозревал о его пребывании в этой ужасной местности, когда в конце ноября 1900 года я дошел до границ Конго.
Вы уже знаете, что моя экспедиция была неудачной; нас осталось всего трое и несколько туземцев-проводников. Совершенно изнуренные лихорадкой и непосильным трудом, мы с трудом двигались вперед, все еще на что-то надеясь. В довершение всех бед, мы встретились с отрядом воинов-негров, радостно нас приветствовавших; они предложили нам гостеприимство и повели к своему королю. Но едва только мы вступили в деревню, королевскую резиденцию, как нас схватили, связали
«Кто и где научил негра такому притворству и предательству?»спрашивал я себя.
Мы попали к антропофагам и мы, белые, были предназначены к царскому столу.
Ужас охватил меня Я решил попытаться умилостивить короля и просил аудиенции, сочинив какую-то басню о неведомых сокровищах в его стране. В конце концов меня повели к королю.
Представьте себе большого негра, одетого в черное, как будто европейское платье, вернее, жалкие остатки этого платья и в сером цилиндре; над головой этого «величества» сановник в жокейской шапочке держал зонтик Эта царственная карикатура с любопытством рассматривала меня
Вдруг король воскликнул;
Вокро, неужели ты?!
Это был Сина Ко-Ки-У, почти неузнаваемый в своем неподражаемом величии.
Я заговорил:
Так вот все, что удалось цивилизации сделать из тебя?
Он презрительно рассмеялся.
На что мне здесь твоя цивилизация, милый мой! Она хороша там, на бульваре Сен-Мишель.
Я был изумлентакое превращение казалось мне невероятным.
Между тем, Сина выслал из комнаты сановника; мы разговорились и, уверяю вас, дружеских воспоминаний было не меньше, чем сегодня, здесь.
Где же Эмма? спросил я.
Он как-то нахмурился, странно улыбнулся, наконец пробормотал:
Несчастная умерла.
Наверное, не перенесла климата?
Нет, не то. Ты, вероятно помнишь, что мне пришлось завоевывать себе новое королевство. Ну, так вот, мы с ней здесь и поселились. Я любил Эмму; мы были счастливы Помнишь мои книги? Она читала мне Флобера Но ведь ты знаешь порок моего народаэти люди антропофаги. Вначале для меня это было мучительно, просто отвратительно. Но с этой привычкой надо было считаться: наши жрецы могли бы убить меня самого. И приходилось так считаться, что я, чтобы угождать им и, может быть, благодаря известной доле атавизма, я тоже привык изредка съедать неприятельские ноги! Впоследствии я стал проделывать все это с утонченностью, приобретенной вашей цивилизацией. И вот, когда бедная Эмма
Она возненавидела тебя?
Ничего подобного: она была слишком умна и послушна, чтобы противиться закону страны. Она была по-прежнему счастлива, цвела, полнела. А я, я стал любить ее иначе, другой любовью Да еще кто-то из министров дал мне эту мысль Я все колебался, но в день какого-то торжества, на пиршестве
Чудовищно, воскликнул я, возмущенный, забыв, какой опасности я подвергаюсь сам.
Ты так думаешь? усмехнулся Сина.
И, вспоминая Паскаля, прибавил:
«Если заблуждение здесь, то истина по ту (другую) сторону Пиреней».
Впрочем, он поспешил успокоить меня и объявил, что мы свободны.
Не благодари, моя заслуга невелика, ведь вы так худы!
Ж. Рони-младшийОВЕЧКА
Я едва не потеряла сознание в эту минуту, но чувство самосохранения удержало верх над ужасом, который мне внушал этот отвратительный человек. Мои руки были связаны двумя веревками, мои ноги были притянуты к тяжелой мебели. Я должна была подчиниться его мерзким поцелуям и объятиям; но я все еще не теряла сознания.
Точно мрачный демон мщения поселился во мне и не позволял мне упускать из виду ни одного из его жестов, ни одного движения его лица. Хотя я была измучена физически, но моя мысль напряженно работала, точно впитывая в себя весь ужас происшедшего. Драма приходила к концу. Негодяй растянулся около меня. Наконец, мои широко раскрытые глаза стали его беспокоить. Я подумала, что он убьет меня. Но он этого не сделал. В этом была его ошибка. Разбойник должен оставаться разбойником до конца. Но им овладела какая-то своеобразная нежность.
Эй ты, дрянь, сказал он. Я лучше не стану тебя приканчивать Мы с тобой встретимся еще разок
Быть может, отвечала я, быть может.
А ты меня не собираешься укокошить? Это мило с твоей стороны. Я тебя развяжу, поболтаем
Он развязал меня; я осталась лежать около него. Теперь уже было поздно убегать от него.
Славно мы повеселились! Я думал, ты станешь жеманничать.
Вы меня не знали!
Мои глаза были устремлены на него. Я наслаждалась своей ненавистью; я пила медленными глотками горький напиток злобы. Я думала о своем юном теле, обесчещенном этим висельником. В каком-то хаосе, точно после кораблекрушения, проходили перед моими глазами мои нежные, девственные грезы, мои мечты, мои честные родители. Вот явилось это чудовище и разбило мою жизнь.
Закрой свои глаза, сказал он, они мне мешают. Я хочу спать.
Хорошо Хорошо Я не хочу вам мешать.
Он расхохотался. Я тоже посмеялась немного. Я видела себя снова у своей мамы, в нашей светленькой квартирке на улице Гош. Мой отец умер, оставив нам наследство в несколько миллионов. Мы были чужды светским пустым удовольствиям и так щедро помогали бедным, что один из моих дядей начал поговаривать о том, чтобы нас взять под опеку. Негодяй знал все это. По своей профессии он был мебельщиком, но вот уже много лет не занимался этим ремеслом.
Он прибег к нашей помощи и нашел у нас поддержку. Так мы с ним познакомились. Его обуяла страсть. Я вспоминаю, что у меня явилось какое-то недоброе предчувствие, когда как-то днем мы с матерью были у него и принесли ему денег, чтобы заплатить за квартиру. Он лежал в лихорадке и сказал нам, что хозяин грозится выкинуть его вон. Он двадцать раз рассказывал нам подобные истории и всегда выманивал при этом 56 луидоров. То ему надо было починить свой инструмент, то купить соломы и тростника или заплатить налог, он знал тысячи уловок. Моя мать еще пыталась с ним спорить; янет. Я не верила ему, но считала, что должна смотреть на это сквозь пальцы. Я предпочитала, чтобы меня сто раз обманули, но не могла отказать в помощи.