Я копаюсь в своей памяти, которая, похоже, еще не совсем проснулась. По всей видимости, я была без сознания, но как долгоне имею ни малейшего понятия. Помимо этого, помню, как меня хватают и тащат наверх сильные руки, как кто-то кричитвозможно, это я сама и кричу, а кто-то говорит «Ой, это, похоже, было всё-таки чересчур». И как я снова погружаюсь в темноту.
Я ощупываю себя. Всё на месте. На простыне пара мокрых пятен, один из моих пластырей отклеился. Я прижимаю его изо всех сил, но это, конечно, не помогает, дома придется наклеить новый.
Тут открывается дверь. Это доктор Уолш протискивает в комнату свое внушительное тело. Одетый в белый халат, он добродушно улыбается.
Ну, Саха Лидс, произносит он и выключает какой-то прибор на стене надо мной. Вернулась к жизни?
Доктор Уолш не очень-то хороший врач, иначе для него нашлась бы работа получше. Но он уверенно излучает прекрасное настроение и надежность. Этого, в принципе, достаточно для того, чтобы оказать помощь практически в любой ситуации, которая может возникнуть в школе.
Как долго я отсутствовала? спрашиваю я, всё еще подтягивая одеяло к подбородку.
Отсутствовала? весело переспрашивает он. Ты не отсутствовала. Ты всё время была здесь.
В смысле, сколько я была без сознания?
Ты просто спала. Я вколол тебе успокоительное, на которое ты среагировала сильнее, чем я ожидал.
Он достает из кармана стетоскоп.
Я, конечно, немало утопленников повытаскивал, но столько воды, сколько из тебя, ни из кого еще не выливалось. Это было впечатляюще.
Он делает жест своей мясистой рукой.
Хочу проверить, не осталось ли еще чего внутри. Ну-ка сядь.
Я без одежды, возражаю я голосом, который мне самой кажется на редкость жалобным.
Естественно, отвечает доктор Уолш, и кончики его рыжеватых усов весело подрагивают. Ты же промокла до нитки. Миссис Альварес тебя раздела и отправила твои вещи сушиться.
Я нервно сглатываю.
А кто меня спас? Мистер Альварес?
Мистер и миссис Альваресшкольные завхозы. Оба, скажем прямо, довольно непонятные личности. Не хотелось бы быть обязанной им жизнью. Доктор Уолш кивает.
Он тебя вытащил, да. Но, на твое счастье, один мальчик видел, как ты упала, и нажал кнопку экстренного вызова.
Мальчик? продолжаю спрашивать я. Какой?
Имя я забыл. Доктор Уолш надевает стетоскоп. Дай-ка я послушаю. Повернись спиной.
Я обреченно сажусь на кровати, продолжая прижимать к себе одеяло, и послушно следую указаниям: глубоко вдыхаю и выдыхаю через рот. Он внимательно слушает мои легкие. Это продолжается так долго, что у меня от всех этих вдохов-выдохов начинает кружиться голова. Я испытываю большое облегчение, когда он наконец произносит: «Хорошо. Всё чисто». Облегчение в первую очередь потому, что мне не придется при нем оголять свою грудь. При этом, по сути, смотреть там особо не на что. Моя грудь не стоит упоминания, а тетя Милдред говорит, что если она до шестнадцати толком не выросла, то и дальше существенно ничего не изменится. Тут Карилья права: я довольно страшная.
Доктор Уолш вытаскивает из ушей стетоскоп и дотрагивается до одного из аэрозольных пластырей, украшающих мою грудную клетку. Сейчас они выглядят как длинные полупрозрачные червяки на коже.
А вот это, говорит он, и есть те раны, про которые написано в твоей справке?
Он убирает стетоскоп в карман.
Я почитал твое дело.
Мне неприятно говорить об этом. Я и без того имею достаточно неприглядный вид. Киваю и говорю «да».
И они не заживают? спрашивает доктор Уолш с любопытством.
Нет. Каждый раз после душа мне приходится снова заклеивать их жидким пластырем. На самом деле я меняю только те, что отклеились. Пластырь ужасно дорогой.
Дай-ка гляну.
Я неохотно поднимаю левую руку и убираю одеяло так, чтобы он увидел во всей красе пять прорезей на расстоянии в два пальца друг от друга, от спины до груди наискосок, с небольшим уклоном вниз.
На другой стороне такие же, объясняю я. Симметричные.
На самом деле моей груди никак нельзя вырастать больше, иначе ей будут мешать разрезы. И как это может выглядеть, я даже представлять себе не хочу.
В справке написано, что это был несчастный случай, говорит доктор Уолш. Как это произошло?
Я пользуюсь моментом, чтобы снова прикрыться одеялом. Терпеть не могу пересказывать эту старую историю, но никуда не денешься.
Когда я была совсем маленькой, я попала под роботакосильщика газонов. Мама вовремя успела меня вытащить, иначе он бы меня на кусочки порезал.
Я сама этого не помню, но столько раз слышала эту историю, что сейчас мне уже кажется, что это мои собственные воспоминания.
У робота ножи были из кобальта. Раны, нанесенные им, практически не заживают.
Кобальт? Доктор Уолш явно впечатлен. Я такого никогда не слышал. Он добродушно хмыкает. Удивительная история. И что, никто никогда не пытался зашить эти раны?
Пытались, конечно, отвечаю я. Если внимательно посмотреть, то вдоль разреза на моей коже видны маленькие белые точки, оставшиеся от этой попытки. Но это ничего не дало. Внутри что-то воспалилось. И детский врач, наблюдавший меня, решил, что лучше будет заклеивать их жидким пластырем. И запретил залезать в воду.
Дверь снова открывается. Входит миссис Альварес, тощая, беззвучная, в развевающихся черных одеждахв общем, пугающая. Она принесла мои вещи, высушенные и сложенные аккуратно, мне бы в жизни так не удалось сложить. Наверху стопки лежит мой планшет. Миссис Альварес замечает мой встревоженный взгляд.
Он тоже побывал в воде, говорит она высоким голосом, который звенит так, будто вместо связок у нее стальная проволока. Я его тоже высушила, он работает.
Как это случилось? хочет знать она.
По выражению лица доктора Уолша можно предположить: он как раз осознал, что совершенно забыл задать мне этот вопрос.
У меня было достаточно времени, чтобы сообразить: жаловаться на Карилью совершенно бесполезно. Поэтому я говорю:
Даже и не знаю. Я просто упала.
Что значит «просто»? строго переспрашивает доктор Уолш. У тебя голова закружилась? Ты, может, сидишь на какой-нибудь из этих модных нынче диет?
Нет, честно отвечаю я. Я прекрасно понимаю, что, если похудею, краше не стану.
Точно нет? У нас тут такое часто встречается. Девочки думают, что они слишком толстые, перестают есть, а потом в самый неподходящий момент падают в обморок.
Моя тетя говорит, что я ем как не в себя, утверждаю я.
Ну и отлично, отвечает доктор Уолш. Они с миссис Альварес переглядываются и дружно кивают, как будто им нужно подтвердить, что они этим очень довольны.
Тогда сейчас мы оставим тебя одну, чтобы ты могла спокойно одеться. Потом ты пойдешь домой и отдохнешь.
Я киваю.
Получается, я прогуляла китайский и математику?
Доктор Уолш улыбается так доброжелательно, как умеет только он один.
Я уже проинформировал твоих учителей о произошедшем и предупредил их, что тебя не будет. Можешь по этому поводу не переживать.
Спасибо, говорю я, но, конечно, всё равно переживаю.
Да, кстати, если тебе сегодня вечером станет нехорошо или голова начнет кружиться, ты мне сразу же позвонишь, поняла?
Я обещаю позвонить, если что, и они уходят. Уже в дверях доктор Уолш еще раз оборачивается и спрашивает:
Кобальт, верно?
Что? удивленно переспрашиваю я.
Те ножи ведь были из кобальта?
А, да, говорю я.
Он с улыбкой кивает.
Век живи, век учись.
И закрывает за собой дверь.
Я покидаю школьный двор незадолго до конца уроков. Еще пара минут, и они повалят из главного здания, смеясь и вопя, тысяча школьников, согнанных вместе на целый день. Многие из них приезжают на велосипедах или свишерах, припаркованных плотными рядами под навесом у ворот. Они разъедутся по всему городу, они быстрее меня, и мне совсем не хочется встречаться с кем-то из них. Поэтому, выйдя за ворота, я сразу же поворачиваю направо, перелезаю через невысокий парапет, идущий вдоль набережной, и ныряю в кусты между забором школьного двора и обрывом. Там я нахожу укромное местечко, где меня никто не заметит, зато оттуда хорошо виден пляж. Хотя меня и научили держаться от моря подальше, я его очень люблю. Смотреть, как волны набегают и уходят, слушать шум прибоявсё это оказывает на меня почти магическое действие. Успокаивает мою душуа мне это сейчас необходимо.