А я, как изволите видеть, охотилась за рекой, весело заговорила Василиса Каспаровна, не дождавшись от меня разумного слова. Да неудачно, государь мой, с пустыми руками возвращаюсь. Позвольте по этому случаю пригласить вас в гости. Познакомитесь с моим племянником, хозяином имения. Позавтракаем вместе да скоротаем время за приятной беседой, а затем Омельян отвезет вас, куда прикажете.
Я уже знал русское гостеприимство, которое под жарким солнцем Малороссии возрастало до размеров эпических, поэтому ради приличия поотнекивался, затем послушно двинулся вослед за Василисой Каспаровной по крутой тропке, ведущей от реки к дороге, а пес помчался за нами.
Странная на вид повозка казалась плодом греха дилижанса с простой телегой. Возница дремал на козлах, но услыхав звучное: «Эй, хлопче!», мотнул головой и схватился за вожжи. Я заверил Василису Каспаровну, что не буду возражать против присутствия ее верного пса, так как сам люблю собак; она свистнула, и тот словно не поверил сперва своему счастью, а потом запрыгнул в повозку и вытянулся у наших ног, улыбаясь и барабаня хвостом; на морде его изобразилось такое радостное дружелюбие вместе с самодовольством, какое можно наблюдать у молодых франтов, совершающих особенно приятный променад.
С тем же радостным вниманием взирала на меня и хозяйка экипажа. Узнав, что я владею польским языком, она оживилась еще более. Немедленно я был спрошен, давно ли я в Малороссии, что побудило меня оставить отчизну и доходно ли ремесло аптекаря. Чтобы избегнуть разговоров на медицинские темы, я отвечал, что лишь из человеколюбия помогаю лекарю в уездной больнице от Приказа общественного призрения; сам же занимаюсь ботаникой и состою в переписке с членами Императорской Академии наук в Санкт-Петербурге и Московского общества испытателей натуры.
Ты снова хмуришь лоб, любезный Зигмунд, и я как будто слышу твои гневные слова: дескать, то, что мы называем изучением природы, есть кощунственная попытка заменить мертвой буквой истинную связь с первоистоком нашей души, доступную лишь поэтам; дескать, мы со своим латинским бормотанием уподобляемся сумасшедшим или детям, что произносят ничего не значащие слова и уверяют, что изъясняются языком богов Все так, дорогой друг, но ответь мне: где были бы наши музыкальные гении, если бы они не изучали контрапункта и не оттачивали свое мастерство? Бинарная же латинская номенклатура, придуманная мудрым шведом для описания всего что ни есть живого в подлунном мире, не бессмысленна, а напротив, столь же точна, как нотная запись, и вместе с тем исполнена красоты, суровости или юморасмотря по тому, какие чувства владели людьми, над коими ты насмехаешься столь безжалостно. И теперь я мог смело заявить моей спутнице, что моей величайшей амбицией было бы найти прославленную Lilium aureum, она же Lilium flammiferum, доселе известную лишь в странах Востока или в еще более отдаленных областях.
Огненная лилея? Моя спутница рассмеялась. Уж не иванов ли цвет ли вам потребен?
Я не знал, что это.
Иванов цвет, иначе папорот, цветок папоротника. Люди сказывают, папоротник цветет одну ночь в году, в летний солнцеворот, в самую полночь и притом не дольше часа. У того, кто отыщет цветок и сумеет взять в руки, сбудется любое желание, хоть самое безумное.
Цветок приведет его к зарытому кладу? спросил я с иронией.
Нет, милостивый государь, заговоренные клады открывает плакун-трава, иванов же цвет делает иного богатыми я бы не винила бедняков, что таково у них заветное желание, иного умным, а иного одаряет талантом. Сказывают бабки, что цветок этот весь состоит из огня. Будто похож он на золотую либо серебряную звездочку, и то меркнет, делаясь не более макового зерна, а то испускает огненные потоки, да только не дается в руки никому. Впрочем, конечно же предание об ивановом цветепростая сказка, какой у нас в Малороссии забавляют детей.
У вас есть дети, милостивая государыня? тотчас же я понял, что задал вопрос не самый удачный.
Я девица, темные глаза прожгли меня насквозь, и нахожу, что нет ничего приятнее девической жизни.
И то сказать, храбрецом был бы кавалер, что посватал бы такую, подумал я, бормоча извинения. Если почтенная дама любит развлечения, которые не каждому нынешнему мужчине под силу, то какова же была она в юности?..
Но вы упоминали, что у вас есть племянник?
Ванюша единственная моя отрада. Она умолкла на миг и с подозрением взглянула на спину нашего возницы, но потом, верно, вспомнила, что мы говорим на чужом для него языке, и продолжила:Он сирота, и у меня никого кроме него на свете не осталось. Скоро придет ему время входить во все дела. Он и теперь уже хороший хозяин, это я говорю не из пристрастия, спросите хоть Ивана Ивановича, хоть самого заседателя. Одного бы мне еще хотелось: дожить до его свадьбы, понянчить внуков.
Ваш племянник имеет на примете какую-нибудь достойную девушку?
Что вы, что вы, поспешно ответила моя собеседница, он еще совсем молоденький мальчик.
Сколько же лет ему?
Дайте сочту. Кончивши училище в семнадцать лет, Ванюша вступил в пехотный полк. Служил под Могилевом одиннадцать лет, до подпоручика дослужился (рот мой самым неучтивым образом открылся для удивленного возгласа, который мне едва удалось удержать), и еще четыре года служил, а затем вышел в отставку поручиком, и тому уже шесть лет тридцать восемь лет Ванюше.
Тридцать восемь?!
Осудишь ли ты меня, любезный Зигмунд, за то, что я хлопнул себя по коленям и расхохотался? Я-то решил, что подопечный Василисы Каспаровны и впрямь молоденький мальчик, не заслуживающий, быть может, даже имени юношиа он, оказывается, отставной поручик без малого сорока лет! Приметив, что моя собеседница отворотилась от меня и выпятила губу, я попросил прощения и сослался на то, что на моей родине мужчины в таких летах давно бывают женаты.
Что ж, и у нас такое бывает, сердито отвечала она, но почтенные люди, с достатком и при чинах, с женитьбой не торопятся. И после сорока многие женятся, и после пятидесятивесьма многие.
Правду сказать, сударыня, я и сам в сорок лет не был женат, сознался я, поняв, как задел ее мой смех.
А теперь женаты? осведомилась Василиса Каспаровна не без яда.
Нет, холост, к великому моему сожалению, но тому причиной совершенно особые обстоятельства.
Ответом был звук неопределенный, но саркастический, похожий и на «гм-м» и на «фрр». С тем Василиса Каспаровна сочла, что мы квиты, и перевела разговор на имение своего племянникачто произрастает в этом имении и почем идет на рынке.
К усадьбе, со всей определенностью, не приложили рук ни Ленотр, ни Луи ле Во. Дом по виду вместительный, крытый тростником; беленые стены, резные голубые ставни, подслеповатые окошкивот и все, что можно о нем сказать. Я давно уже заметил, что провинциальное малороссийское дворянство не гонится за роскошью или же ищет роскошь совсем не там, где столичные жители. Отменной дородности свинья, что нежится в луже, будто знатная римлянка в бассейне, тут считается лучшим украшением двора. Имелось это украшение и в хозяйстве Василисы Каспаровны. Сунув ружье кому-то из слуг, она тут же принялась распоряжаться о завтраке; две девицы и почтенная женщина устремились в амбар, четвертаяв курятник за свежими яйцами
Амбары, погреба и прочие необходимые здания толпой окружали помещичий дом, словно почтительные подданные властелина. Человек в сюртуке, по всему виднотот самый холостой племянник, о чем-то толковал троим крестьянам. Говорили по-малороссийски, но судя по движениям рук, речь шла о крыше небольшой пристройки, балки и перекладины которой были обнажены. Хозяин сурово о чем-то спрашивал раз за разом; работники делали прежалостные лица и разводили руками на самый комичный манер; ответы их всякий раз начинались со слов «та паничу» Тот снова указал на крышу, потом на небо, потом разом оборвал сетования тружеников, явил их печальным взорам не слишком внушительный кулак и повернулся к нам.
Я с любопытством разглядывал его. Хозяин имения был недурно сложен, хотя и уступал ростом своей юноноподобной тетушке. Лицо его я не назвал бы особенно значительным или красивым, однако же не было в нем ни уродства, ни какого-либо изъяна, разве что русые волосы со лба редели, а за ушами чересчур отросли. В глазах светились добродушие и смекалка, серый сюртук был чист и опрятен, сапоги блестели.