Заходишь, небрежно втолковывал атаман новичку. Идёшь в гостиную. Видишь вон то окно? Появляешься там, машешь нам рукой, потом можешь выметаться. Всё понял?
Новенький кивнул и нервно сплюнул на землю. Наверное, хотел этим показать своё бесстрашие, но добился прямо противоположного результата: все поняли, что он не в своей тарелке. Впрочем, это было к лучшемукакой смысл в этой игре, если входящий в дом не знает страха? Атаман покровительственно положил руку ему на плечо и подтолкнул в спину: мол, иди. Другие стояли очень тихо, чтобы не нарушить дух таинства, который должен был чувствовать испытуемый.
Мальчик шёл в сторону двери медленно, переставляя ноги с осторожностью. Засыхающая трава у лестницы издавала громкий неприятный хруст. Дверь была распахнута настежь, будто приглашала незваного гостя зайти. Он, сжав кулаки, смотрел на черноту, которая простиралась за порогом: всё ли спокойно? не движется ли что?.. Темнота внутри была обманчиво неподвижной и безмолвной. Мальчик чувствовал, как из-за порога веет холодным воздухом, но на его лбу выступил горячий пот.
Он хотел оглянуться, посмотреть на товарищей, которые следили за каждым его движением, стоя у забора. Это бы придало уверенности. Но такое непростительное проявление слабости резко уронит его в их глазах. Нет, подумал мальчик, лучше не оглядываться. И вообще ни о чём не думать просто зайти и найти это чёртово окно. В конце концов, это всего лишь домчетыре стены.
Наконец, порог. Мальчик вобрал в грудь воздуха и ступил внутрь.
Он сделал это, восхищённо прошептал один из парней.
Погоди, усмехнулся другой. Даю зуб, сейчас заорёт и выскочит, как Сенька в тот раз.
Замолчите, велел атаман, прислушивающийся к звукам внутри дома. Стало тихо. Те, у кого слух был острее, могли различить поскрипывание старых половиц. Шаги внутри становились реже и короче. Окно гостиной с полуприкрытыми ставнями оставалось тёмным, в нём никто не появлялся, не махал рукой.
Потом шаги прекратились вовсе.
Что он там делает? недовольно буркнул атаман. Чай, что ли, пьёт?
Парализовало, наверное, предположил кто-то. От страха.
Несколько мальчишек прыснули.
А ну-ка, Гера, атаман повернулся к низкорослому белобрысому мальчику, который на свою беду оказался рядом с ним. Прошвырнись, проверь, что у него там?
Гера широко раскрыл глаза:
Я?!
Ты, кивнул атаман.
Бедняга весь побелел, но не посмел перечить грозному владыке. Сцепив трясущиеся руки перед собой, он стал повторять путь новенькогоно, в отличие от него, Гера не проходил испытание, так что мог свободно оглядываться на «своих». Коим правом он с готовностью пользовался каждую секунду.
Ну что ты ползёшь, как черепаха? недовольно прикрикнул один из товарищей.
Иди, Гера!
Посмотри, что там!
Когда до страшного порога оставалась пара шагов, удача улыбнулась Гере: прикрытые ставни распахнулись, и в окне, наконец, мелькнул силуэт посланника и резво помахал рукой. Мальчишки вздохнули с облегчением. Гера резиновым мячиком бросился обратно. Никто на него не пшикнул.
Губы атамана тронула презрительная ухмылка. Конечно, он тоже был рад, но не должен был подавать видузвание обязывало.
Всё-таки молодец новенький, прошептал он.
Новый мальчик вышел из дома спотыкаясь, весь какой-то поникший. Впрочем, в первую секунду это не заметили: его встречали приветственными криками и улюлюканьем. Смотрели на хмурое лицо посланника с любопытствомведь соприкосновение с необъяснимым, страшным и таинственным всегда вызывает интерес.
Ну, молодца, одобрительно сказал атаман и протянул ему руку. Новенький должен был по достоинству оценить этот жест и с готовностью схватиться за его ладонь, но вместо этого смотрел на атамана с замешательством и обидой. Губы что-то прошептали, но только атаман услышал эти два слова: «Хорош издеваться».
Ты чего? подозрительно спросил он, почуяв неладное, и новенький сорвался:
Чего, чего!.. Хороши насмехаться! Сами бы туда ходили, к тому же в темноте! Да все повыскакивали бы ещё в прихожей! А я чтоя ещё дошёл до входа в гостиную Не смог я, испугалсяну и что? Дурацкое испытание! Каждый бы на моём месте
Ты атаман непроизвольно сделал шаг назад, прочь от новичка, что выглядело совсем уже непотребно, но на его трусость никто из поражённой ужасом «банды» не обратил внимания. Ты не дошёл до окна гостиной? Ты не махал рукой?
Нет, насупился новичок, не отошедший от своей злости.
Все, как один, перевели взгляд на заброшенный дом, который начал растворяться в чернилах ночи. Окно гостиной было пустолишь шевелились на лёгком ветру открытые ставни, издавая тонкий скрип, как чьё-то насмешливое хихиканье.
2008 г.
Тёмные Сады
Розы увядают, этот сад погиб.
Впервые я увидел цветок, когда вышел из дома выбросить пакет с мусором. Возвращаясь к лестнице, я заметил, что под фундаментом дома появился тоненький зелёный стебелёк с алой головкой. Цветок пробился через узкую щель в бетоне и тянулся к солнечной стороне, опираясь худосочными листьями о серую поверхность. Мне он напомнил розу, но, во-первых, в наших краях розы не росли, а во-вторых, у цветка не было шипов. Да и лепестки были не такие, как у розы. Я испытал мимолётную жалость к растению, обречённому на бесславную гибель. На дворе была осеньпервые же сибирские морозы высосут из цветка всю жизнь. Даже если он каким-то чудом устоит во время заморозков, то какой-нибудь шалопай из тех, что слоняются по дворам, увидит красивый цветок и не устоит перед искушением сорвать его. Мысленно пожелав мужественному ростку удачи, я зашёл в подъезд и забыл о нём.
Я вспомнил о нём вновь по прошествии пяти дней. Когда вечером я вошёл во двор, «Волга», припаркованная возле дома, собралась выехать на улицу. Машина медленно проползла мимо меня, и я услышал, как в салоне на полную громкость играют бессмертные «Белые розы». Крикливый голос Юры Шатунова напомнил мне о растении, увиденном пять дней назад. Наверное, его уже нет, с грустью подумал я. Иначе я замечал бы его в предыдущие дни.
Взявшись за перила лестницы, я с надеждой наклонился вперёд, разглядывая пространство под домом. Ничего. Цветок пропал.
Я уже собрался выпрямиться и пойти дальше, когда взгляд зацепился за зелёную ниточку, которая произрастала из щели асфальта. Другой конец нити прятался за одной из массивных колонн, на которых покоился дом. В вечном полумраке под фундаментом нить легко было увидеть. Если бы я не знал, что тут раньше рос цветок, то ни в жизнь не нашёл бы стебель.
Заинтригованный, я полез под дом. Судя по тому, как безвольно лежал стебелёк на бетоне, цветок уже замёрз, но мне почему-то хотелось ещё раз посмотреть на его алую головку, пусть сморщенную и неживую. Может быть, я надеялся на чудов таком случае надежды оправдались сполна. Заглянув за колонну, я еле удержался от возгласа удивления.
Цветок не умер. Более тогонеизвестно, как он нашёл столько питательных соков в холодной бесплодной почве, но из ростка за эти пять дней он превратился в большущее растение, достигшее зрелости. Алые лепестки потемнели; теперь цвет был близок к багровому. Вместо жалких трубочек, которые я видел в прошлый раз, растение обзавелось роскошными листьями, гордо поднятыми вверх. Ниточка, которую я принял за стебель, оказалась всего-то продолжением корня. Она постепенно переходила в собственно стебель, толстый, влажный и упругий. Цветок стоял вертикально, прислонившись к колонне. На вид никто не сказал бы, что корень у него находится тридцатью сантиметрами левее. Создавалось впечатление, что он растёт прямо из бетона.
Я потрясённо цокнул языком. Да уж, живучий оказался упрямец. Цветку повезло, что стебель скрыл алую головку за колонной, иначе его бы кто-либо давно вырвал с корнем. Я снова подумал о грядущих холодах и о том, как хорошо было бы иметь зимой в собственной квартире такой изумительный клочок лета. Почва для размышлений была благодатной, и я в задумчивости покинул пространство под домом, мысленно пообещав цветку вернуться.
Следующим вечером, когда я шагнул за знакомую колонну, в моих руках была небольшая садовая лопаточка. Я плохо представлял себе, как выковырять стебель из узкой щёлки на асфальте, не повредив при этом корень, но намеревался разобраться по ходу дела. Этого мне делать не пришлось, потому что цветок уже ничто не связывало с почвой. За прошедшую ночь стебель оторвался от корня и теперь сиротливо валялся на асфальте, изогнутый в конце. Зрелище напоминало руку падающего в пропасть, который последним отчаянным жестом пытается ухватиться за выступ. Головка цветка ещё сохраняла прежнюю живость, но мне показалось, что её красота померкла. Нежные лепестки раскинулись шире, листья безвольно поникли.