Георгий Старков - Страшная история стр 16.

Друг мой! Я и так написал больше, чем следовало, поэтому не буду расписывать дальнейшие мерзкие подробности ночного видения. Говоря кратко, в продолжение сна мне казалось, что я (или ты) лежу в холодильнике морга, мне делают вскрытие, и, наконец, везут домой. Там я пролежал ещё пару дней, слышал тихий плач своих родных, после чего меня положили в гроб, принесли цветы, организовали похороны и повезлида, да, именно такна кладбище. У меня по-прежнему не было возможности дать им знать, что я жив. Они закрыли крышку гроба, опустили в могилу, закидали землёйи тут, наконец, ко мне вернулись силы! Я стал неистово царапать ногтями крышку гроба, кричать, но вокруг была только холодная темень: все ушли, закопав меня! Воздух в тесном гробу стал заканчиваться Я пришёл в неописуемый ужас, и вполне мог бы сойти с ума, если бы в самый пронзительный миг своего кошмара не проснулся, обливаясь потом. Больше я в эту ночь спать не могдумал о тебе, о том, где ты сейчас, всё ли с тобой в порядке. Сколько я ни убеждал себя, что это бред, полёт больной фантазии, уверенности в этом у меня не былони в ту страшную ночь, ни позже при свете дня. Меня не покидало ощущение, будто пережитое есть нечто большее, чем сон. Слишком острым был испытанный мной ужас, слишком яркими были ощущения.

Вот почему, мой добрый друг, я выяснил твой адрес, хотя это и стоило мне изрядных усилий, и написал тебе. С рациональностью и чувством юмора у тебя с молодости было всё в порядке. Поэтому, если у тебя всё хорошо, ты поймёшь меня и не станешь питать какую-либо неприязнь. И письмо будет отличным поводом снова выйти на связь друг с другом. Как получишь его, пожалуйста, тотчас черкни мне ответлюбой, сколь угодно короткий, чтобы успокоить глупого суеверного старика.

2009 г.

Пробуждение

Шум и грохот остались за стенами. В тесной комнате был слышен только неживой тихий гул. В темноте блестели красные зрачки ламп. Человек, лежащий на металлической койке, сомкнул веки, чтобы не видеть их ехидное перемигивание.

Молоток поднимается и опускается; чёрное железо сверкает на солнце. С каждым ударом серебристая шляпка гвоздя всё ближе к доске. Наконец, он последним ударом вгоняет гвоздь в доску и вынимает из банки следующий.

Он успевает забить его только наполовину. Его окликают сзади:

 Дорогой?

Он оборачивается, немного нервно. Но толика раздражения сходит на нет, едва он видит её, грациозно облокотившуюся о забор-палисадник. Он улыбается ей и опускает руку с молотком.

 Время обедать,  говорит она, и вдруг он осознаёт, что зверски голоден.

 Дети вернулись из школы?  спрашивает он.

 Пока нет. У них сегодня много уроков. Разве они тебе не говорили?

 Нет,  отвечает он. Он даже рад, что обед пройдёт без детей, в тесной компании мужа и жены. Говорят, брак разрушает всякую любовь: но он полагает, что их четаживое тому опровержение. Июльское солнце палит нещадно, и он оборачивается на недостроенную беседку. После обеда он вернётся и закончит дело. А пока рубанок, молоток и банка с гвоздями остаются лежать на жёлтых деревянных досках

Он идёт к ней, и она видит его намерения, улыбается и вскидывает тонкие руки. Он обнимает её; через забор это делать неудобно, но всё же есть в этом какая-то пикантность. Они целуются без слов, чувствуя вкус губ друг друга. Он понимает, что по-настоящему счастлив, глядя с такой близости в её зелёные глаза, в глубину её живых зрачков.

Счастлив.

А потом всё пропадает. Просто пропадаетбез скрипа и визга. Он открывает глаза и видит красные огни, мигающие в темноте.

Человек лежал в прострации меньше секунды. В первый раз это длилось дольше, и разочарование разрывало грудь. Но привыкнуть можно ко всему, даже к такому страшному пробуждению. Он хладнокровно прогнал из груди щемящие останки чувств и встал с койки, отрывая клеммы с тела. У него не было жены. И беседки на заднем дворике он не строил. Дети не могли задержаться в школеих у него никогда не было. Была только умная машина, рождающая сладкие грёзы и подмигивающая с явной издевкой. Призванная создать краткое фальшивое счастье в тяжёлое время, когда егосчастьяим всем не хватало

Человек открыл дверь и вышел навстречу звукам канонады. На его место тут же зашёл другой. Комната никогда не пустовала.

2006 г.

Они идут

Дуглас Рейли проснулся в середине ночи из-за того, что кто-то настойчиво теребил край его подушки. Он пытался отмахнуться и сопеть носом дальше, но тот не прекращал попыток достучаться до него. В конце концов, Дугласу пришлось открыть глаза. На руке, держащей край подушки, поблескивало золотое кольцо на безымянном пальце. Луна окрашивала золото в серебро.

 Они идут,  сказал женский голос.

 Что?  Дуглас оторвал голову от подушки. Его жена Эмили, в ночной рубашке, с распущенными по плечам волосами, наклонилась над ним. На её лице играла улыбка.

 Они идут, Дуглас.

 Кто идёт?  он не мог оторвать взгляд от этой улыбки.

 Мне нужно идти.

 Что происходит, Эми?

Оставив вопрос без ответа, она выпрямилась и медленными шагами направилась к выходу из спальнибелесый призрак в царстве теней. Дуглас почувствовал, как остатки сна покидают разум: так исчезает роса под палящими лучами солнца. Он привстал на кровати:

 Эми! Ты куда?

Она переступила за порог и закрыла дверь. Дуглас вскочил на ноги и бросился следом. Второпях он болезненно ударился плечом о косяк, громко выругался и выскочил в коридор. Жена спускалась по лестнице. Дуглас догнал её и положил руку на плечо:

 Эми, послушай

Она с лёгкостью ушла из-под его ладони. Он снова обнял её за плечо, на этот раз обеими руками, и развернул к себе. Дуглас предположил, что жена спит и не отдаёт себе отчёта в том, что делает.

 Идём в спальню, дорогая. Сейчас ночь, никуда идти не надо.

 Ты не понимаешь,  в голосе звучало удивление.  Они идут. Мне нужно идти.

 Эми

 Отпусти её,  тихо сказали сзади.

Дуглас обернулся, покрываясь холодным потом. За спиной стояли двоесын и дочь, оба в пижамах, с босыми ногами.

 Дай ей уйти.

 Вот ещё,  Дуглас собрал в кулак всю свою волю.  Лучше помогите отвести вашу мать обратно на кровать. Она не в себе.

 Дайейуйти,  раздельно, по слогам, произнёс сын. У Дугласа никогда не было напряжённых отношений со своими отпрысками, но сейчас у него не возникло ни капли сомнений в том, что сын настроен серьёзно.

 Сделай это,  сказала дочь из-за спины сына. Она вообще не смотрела на негоглаза были устремлены куда-то наверх.

Дуглас опустил руки. Почувствовав свободу, Эмили продолжила спуск. Дочь и сын двинулись следом за ней. Дуглас остался стоять в стороне, прижавшись к лестничным перилам, глубоко и прерывисто дыша. Он не мог поверить в то, что происходит. Осознание реальности пришло, только когда троица уже пересекала холл первого этажа.

 Немедленно вернитесь!  закричал он, перегнувшись через перила. От злости к лицу прилила кровь; щеки начали гореть.  Что всё это означает? Я требую объяснений! Отец я вам или не отец, в конце концов?

Эмили и Келли проигнорировали его слова. Джим поднял спокойный взгляд на него, не замедляя шага. От его слов у Дугласа забегали холодные мурашки по шее:

 Они идут.

Дверь выхода негромко хлопнула.

Улица была полна людей.

Похоже, этой ночью из домов вышли все жители города. Ни одной машины не было на дорогах, не горели светофоры, окна домов зияли чернотой. Толпы людей в ночных рубашках, а то и вообще с голым торсом, лились живым потоком по улицам. Их движения не были случайнымиво всём этом столпотворении усматривалась система. Люди шли в одну и ту же сторону, неторопливо и целеустремлённо. Ветер развевал их волосы. Луна иногда заходила за облака, чтобы через минуту выскользнуть снова. Земля попадала то в свет, то в тень.

Дуглас, сам того не желая, шёл вместе с остальными. Он был окончательно сбит с толку. И напуган. Его била крупная дрожь. Это, успокаивал он себя, из-за прохлады. Ведь он тоже был в одной пижаме. Но если остальные, судя по всему, в какой-то мере понимали, что происходит, он был абсолютным нулём. Замечая в толпе знакомые лица, он пытался разговориться то с одним, то с другим, но в ответ получал только одну короткую фразу, будь то его соседи, коллеги по цеху или просто знакомые (в маленьком городке половина жителей знала друг друга в лицо):