А потом и сам дом Хёкстера громко застонал позади них, и Стефан с Роберто подхватили старика под руки и, насколько могли быстро, потащили его к обломкам в канале. Над препятствиями они поднимали его в воздух, тяжело дыша из-за его неожиданно большого веса, и помогали преодолеть участки воды, иногда заходя в нее по бедра, но каждый раз находя нужный путь. Здание позади стонало и трещало, и это придавало им сил. Когда они добрались до места, где канал пересекался с 8-й улицей, то оглянулись и увидели, что дом мистера Хёкстера все еще стоялесли это можно было так назвать. Он наклонился набок еще сильнее, чем когда они из него выбежали, и остановился лишь потому, что его подпирало соседнее здание. Дом давил на здание, но оно пока держалось.
Хёкстер на какое-то время остановил взгляд на своем недавнем жилище.
А сейчас я будто оглядываюсь на Содом и Гоморру, проговорил он. Вот уж чего тоже, думал, не увижу.
Ребята подхватили его под руки.
Вы в порядке? снова спросил его Стефан.
Полагаю, вот так промокнутьэто для нас не очень хорошо.
У нас в лодке есть бутылка отбеливателя, мы вас побрызгаем. Давайте поймаем вапо на 33-ю и поедем. Нужно отсюда уходить.
Отведем его в Мет? спросил Стефан у Роберто.
А что мы еще можем сделать?
Они объяснили мистеру Хёкстеру, что собирались сделать. Он был в смятении и совсем не обрадовался.
Ладно вам, сказал Роберто. Все будет хорошо.
Мои карты! вскричал Хёкстер. Вы забрали мои карты?
Нет, ответил Роберто. Но у нас на планшете есть отметка в навигаторе.
Но мои карты!
Мы можем вернуться позже и их забрать.
Это старика не утешило. Но больше не оставалось ничего, кроме как ждать вапоретто и стараться не попадать под дождь, который, к счастью, теперь только слегка моросил. Хотя все равно они уже успели хорошенько намокнуть. С одной стороны причала для вапо была видна громадная куча обломковтам раньше стояла та высотка; казалось, в ней расплющило нижние этажи, а остальные завалились на юг, разнеся верхние этажи по двум или трем близлежащим каналам. Люди, ехавшие в лодках по 8-й, останавливались прямо посреди дороги и, создав пробку, наблюдали за обрушением. Теперь было очевидно, что вапо доберется до них не так быстро. Вдали завывали сирены, но неясно было, имели ли они отношение к произошедшему. Скорее всего, обломками придавило людей, и кто-то погиб при крушении, но об этом можно было лишь догадываться.
Надеюсь, в соляные столпы мы не превратимся, заметил мистер Хёкстер.
3) Франклин
Нью-йоркские небоскребы слишком малы.
Финансокопы обнаружили богатые денежные жилы, залегающие под скалами и каньонами южной оконечности Манхэттена.
Мы с Джоджо установили себе на экраны чат, в котором мало говорили о делах, хотя мы читали одни и те же каналы, необходимые всем, кто торговал прибрежными фьючерсами. Прежде всего чат был нужен, чтобы оставаться на связи, и у меня на душе теплело, когда в правом верхнем углу экрана что-то появлялось. Еще мы иногда обсуждали там какие-нибудь интересные движения на бирже. Например, пишем:
Почему твой ИМС так падает?
В Челси только что упала высотка.
Он что, так сильно реагирует?
Мой индекс к твоим услугам.
Хвастунишка. Ты сейчас шортишь?
Решила подстраховаться, да?
Думаешь, упадет еще?
Чуть-чуть. По крайней мере, пока Шанхай его не поднимет. А сейчас лови волну.
Ты сам в лонге по межприливному?
Не особо.
Я думала, с правами владения там сейчас понятнее.
Межприливный индекс зависит не только от этого.
Еще от физического состояния?
Именно. Если владение закрепляется за разрушенной собственностью, то что с того?
А-а. И индекс это учитывает?
Да. Это чувствительный инструмент.
Как и его автор.
Спасибо. Выпьем после работы?
Ага.
Заскочу за тобой на «клопе».
Как мило.
* * *
Дальше я работал, то и дело отвлекаясь на мысли о предстоящем вечером свидании и яркие воспоминания о ее «О! О!». Этого было достаточно, чтобы я раз за разом смотрел на часы и гадал, как пройдет эта ночь, проверял расписание приливов и размышлял о том, каково будет на реке после заката в мелвилловской атмосфере ночи, в атмосфере загадочности среди лунного света.
Мой ИМС для Нью-Йорка действительно немного опустился после новостей об обрушении в Челси, но вскоре стабилизировался и уже даже карабкался вверх. Вот уж в самом деле чувствительный инструмент. И сам индекс, и его производные, которые мы придумали в «УотерПрайс», росли самым приятным образом. Нашему успеху способствовало то, что непрерывное количественное смягчение, которое наблюдалось со времен Второго толчка и имело панический характер, влило туда больше денег, чем на рынке было хороших бумаг. По сути, это означало, что инвесторы были, давайте называть вещи своими именами, чересчур богаты. Следовательно, нужно было придумать новые возможности для инвестирования, и их придумали. Спрос рождает предложение.
Как мы выяснили, изобретать новые производные было несложнонаводнения в самом деле оказались примером созидательного разрушения, а это неотъемлемое понятие для капитализма. Я утверждаю, будто наводнения, крупнейшая катастрофа в истории человечества, по своей разрушительной силе не уступающая войнам XX века, на самом деле были полезны для капитализма. Да, я это утверждаю.
Таким образом, с межприливной зоной разобраться было сложнее, чем с полностью затопленной, каким бы контринтуитивным это высказывание ни казалось жителю Денвера, который мог бы предположить, что чем глубже вас затопило, тем вы стали мертвее. Как бы не так! Межприливьени рыба ни мясо, оно дважды в день бывает сухим и дважды мокрым, порождает проблемы со здоровьем и безопасностью, которые зачастую несут катастрофические, а то и смертельные последствия. И что еще хуже, здесь возникают правовые трудности.
Устоявшееся право, восходящее к Римскому, вернее к Юстиниановскому кодексу, оказалось удивительно четким в отношении статуса межприливья. Это даже дико читать, будто предсказание из Древнего Рима:
Предметы, пользование которыми доступно всем, следующие: воздух и проточная вода, море и морские берега. Поэтому никому не возбраняется подойти к морскому берегу. Морской берег считается до того места, до которого достигает наибольший осенний разлив. Общее пользование морскими берегами основывается на законах общенародного права, равно как и пользование самими морями. Посему всякий вправе построить на морском берегу хижину, где он может укрыться. Морские берега не составляют ничьей частной собственности и рассматриваются как объекты того права, какого будут и море, и все то, что находится под водой и сушей.
Большинство стран Европы и Америки до сих пор следуют римскому праву в этом отношении и своими ранними решениями после Первого толчка постановили, что новая межприливная зонаэто земли общего пользования. И под этим подразумевалось не совсем то, что она государственная, а что принадлежит «неорганизованной общественности», что бы это ни значило. Будто общественность вообще бывает организованной, но, как бы то ни было, межприливье перешло во владение неорганизованной общественности. Юристы тут же принялись это оспаривать, взимая, конечно, почасовую оплату, и с тех пор этот пережиток римского права в современном мире вносит смуту в дела всех, кто заинтересован в работето есть в инвестировании в межприливье. Кто им владеет? Никто! Или все! Это ни частная собственность, ни государственная и, следовательно, как осмеливались предположить некоторые теоретики права, было неким возвращением общин. О которых в римском праве тоже много чего было написано, что служило приличной добавкой к нагрузке юристов с почасовой оплатой. Но исторически общины были вопросом общего права, что казалось логичным, однако с юридической точки зрения получалось крайне неоднозначно, из-за чего эта аналогия между межприливьем и общинами была мало полезна всякому, кто был заинтересован в ясности, в том числе финансовой.